Пролог. Ille dolet vere, qui sine teste dolet.

Истинно скорбит тот, кто скорбит без свидетелей. © Марциал.

Мне хватает минуты.

В последнее время мне хватает всего лишь минуты для этого. Что человек успеет сделать за это время? Да практически ничего. Только какие-то мелкие вещички, не более. Физически точно он почти бессилен, но есть преимущество — зато в мозгах уже пролетит столько мыслей... Девяносто процентов людей имеют эту способность организма. Этим качеством я и пользуюсь. Данте говорил, что никогда не видел девушку, у которой мысли мелькают быстрее моих. Нет, были, конечно же, истерички, у которых настроение меняется со скоростью света, но думать им нечем. Отсутствие мозга, говорил искатель...

А сейчас он говорит совершенно другое. Он произносит всё резко, с попыткой унизить, волнительно, словно пытается причинить боль. Горло сводит судорогой от обиды. Раньше я очень долго пыталась вникнуть в его слова, потом долго собиралась с мыслями, а лишь затем отвечала более-менее внятно. Теперь мне хватает лишь шестидесяти секунд (а то и меньше) для того, чтобы собраться, взять себя в руки и поднять красные от ветра и слёз глаза на моего любимого, который стоит в проёме двери и нервно улыбается. Он волнуется, но я ничего не могу поделать с собой.

Мне хватает минуты, чтобы придумать себе оправдание.

Оно одно и то же, честно говоря: зашла на кладбище к другу. Не могу я удержаться от этого. Мне нужно его видеть каждый день. И плачу я из-за того, что понимаю, что с ним моя жизнь была бы другая. Данте понимает меня, обнимает и шепчет, что всё будет хорошо, затем берёт на руки и несёт в нашу спальню. Я тяжело вздыхаю и прижимаюсь ухом к его груди, чтобы слышать биение сердца. Оно ровное, спокойное и какое-то сильное, я бы сказала. Даже не знаю, как это выразить. Меня лишь крепче прижимают к себе.

И от этих прикосновений боль от наглого повторяющегося вранья увеличивается. Медленно парализует тело, заставляет сжаться сильнее.

В живот словно ножом ударили.

В спальне тепло и уютно, кровать мягкая и удобная. Данте долго смотрит на меня сверху, а затем улыбается и снимает с себя свитер, отдаёт мне:

— Спи в этом, пожалуйста.

— Нравится, когда я в твоей одежде? — тоже улыбаюсь, внутренне ругая себя за дрожь в теле.

— Очень. — Я даже не спорю. Просто быстро снимаю верхнюю одежду. Вейл резко отворачивается, смущенно кашляя, и я натягиваю мягкую кофту, затем снимаю джинсы и обувь, которая летит куда-то в угол. Брюки тоже теперь где-то на полу, рядом с блузкой. В свитере намного удобнее, он на пару размеров больше и свободнее. Закатываю рукава, наслаждаюсь мягкой тканью.

— Можешь поворачиваться.

Одна секунда. Всё решила одна секунда.

Я не знаю, как это произошло, тем более, не знаю, кто первый начал и почему. Но факт остаётся фактом: это случилось. Впервые за полгода. Раньше нам мешали, отвлекали, а теперь мы одни. И это случилось. На мой страх и риск.

За шестьдесят секунд человек практически ничего не сможет сделать. Чувства почти не сохраняются. Но минутный поцелуй тянется бесконечно долго. И я ощущаю запах какого-то лёгкого алкоголя. Если учитывать то, что он выводится в течение трёх дней, то этот "аромат" неудивителен. Меня тошнит от всего спиртного. В прямом смысле.

Данте словно чувствует, что мне это неприятно, и отстраняется, пристально глядя в глаза, проводит ладонью по щеке, и так тяжело и больно от его прикосновений... Прикасаюсь к губам, не верю в случившиеся. Мозг отказывается воспринимать информацию, картинка ломается и падает.

И я вслед за ней — в пустоту, в глубокую чёрную дыру, в никуда.


— Я скучал.

Глубокий вздох.

— Я тоже.

Выдох. На середине замирает, дыхание сбивается. Пальцы лежат на плече.

— Терять сознание после поцелуя — очень романтично.

Тихий смешок.

— И глупо.

Улыбка.

— Я ничего не могу с собой поделать. Мне одновременно и противно, и приятно. Я не знаю, что делать, не знаю, — голос срывается, — прости.

Лёгкий поцелуй на лбу.

— За что?

— Я предала тебя.

— А я об этом мечтал. Если будет легче, прощаю.

Одна слеза. Маленькая.

Кровавая.


Что тогда на меня нашло, сама не в курсе. Но страданий было много. Не моих, конечно. Все были в шоке, это и так понятно, что уж там скрывать.

А это была не я. Не я лежала на кровати, скрестив руки на груди. Не меня пытался разбудить Вейл, тряся и зовя по имени. Не меня все оплакивали.

Не меня опустили в гроб.

Я не знаю, почему я решила сделать так. Почему именно в тот вечер мне попалось сильнодействующее снотворное. Я приняла всего одну таблетку, что наконец выспаться и поспать побольше. И у меня получилось. Сон затянулся навсегда. Дольше просто не может быть.

И я не знаю, почему именно в тот вечер Дан сказал мне, что я больше никогда не увижу реальный мир.

Одно остаётся правдой: я счастлива. Я там, где я должна быть. Я с тем, кого я люблю. Прости меня, Данте, простите, Хантик, Клаус, ребята из Фонда... Простите меня за моё счастье. Но я наконец разобралась в себе.

Вся эта глупая, романтичная и трагичная история началась девять лет назад.