Название: Я – легенда
Автор: Marlek
Бета: Kira Kuroi и Llinlinn
Размер: миди, 12 413 слов
Персонажи: Лави-центрик, акума, Мадарао
Жанр: фантастика, дарк
Рейтинг: R
Краткое содержание: Я – Книжник, записывающий скрытую историю мира. И я последний человек на Земле.
Предупреждения: AU, POV Лави, смерти персонажей, постканон, акумапокалипсис, альтернативная география альтернативная.
Предупреждения-2: кроссовер с книгой М. Ричарда «Я – легенда». Для понимания этого текста читать книгу не нужно.
1. Бой в Париже и любовь к еде
Красные точки парят над землёй, как два праздничных фонаря.
Из-за тумана не разглядеть, кто это – или, вернее, что – а подходить ближе я не дурак. Тут существует только один вариант. И дёрнул же меня чёрт забраться в дом министра образования в Париже – засиделся в обширной библиотеке на втором этаже, и, хотя сейчас всего четыре часа, на улице опустился довольно плотный туман. Определять погоду я умею неплохо и редко ошибаюсь, но природа такая женщина, у которой семь пятниц на неделе.
Мне важно, чтобы солнечного света было много. Не потому, что так видимость лучше, хотя это и немаловажный фактор для выживания. Свет теперь мой единственный помощник. Кроме Ковчега, конечно, но от Ковчега можно ожидать чего угодно – я до сих пор не знаю, что это за сооружение и как оно работает, хотя вожусь с ним уже почти три года. Если точнее – прошло тысяча пятьдесят четыре дня с того момента, когда я впервые открыл дверь самостоятельно.
Я делаю пару шагов назад – осторожно, тихо, мне не нужны лишние звуки, мало ли, сколько вокруг ещё гостей. Нащупываю печати в карманах куртки – по девять в каждую руку. Красные точки надвигаются на меня, и сквозь серую, влажную дымку тумана удаётся разглядеть очертания – что-то шарообразное, с дыркой-ртом посередине и не меньше чем десятком конечностей, которые шевелятся, словно щупальца сороконожки. Точки горят ровно: этим глазам не нужно моргать, чтобы смочить роговицу слезой.
Тихий щелчок, а потом скрежет, от которого сводит скулы, как когда ведут ногтями по зеркалу. Это значит, что тварь наводит оружие на меня. Хорошо, если это первый уровень – у них отвратительная меткость; но судя по выхваченным очертаниям, эта постарше будет. Да и уже давненько я не встречал старых добрых безмозглых бочек. Просто у этой твари тело после эволюции сохранило примерно те же пропорции, насколько мне удалось разглядеть. Её молчание тоже говорит о мыслительных процессах явно выше изначальных – эволюционируя, они начинают осознавать себя и, как следствие, думать. Вначале они меня практически не трогали, но, похоже, у этой были свои мотивы, но она медлит, раздумывая, и мне это на руку.
Так мы обратным ходом добираемся до перекрёстка, и теперь по правую руку от меня – угол дома. Боковое зрение при двух открытых глазах – классная штука, она спасала меня не один раз, и я в очередной раз думаю, что снять повязку было хорошей идеей. Всё равно некому видеть меня таким. Эти – не в счёт.
Осмотр занимает всего мгновение – пожарная лестница справа, на ней никого, под ней – тоже, насколько позволяет разглядеть туман.
Тварь подбирается ближе, скрежет слышен чётче, и я уже чувствую, как нагревается воздух вокруг. Значит, это всё-таки какой-то высокий уровень, о таких можно обжечься, если не повезёт прикоснуться к раскалённому корпусу. Я до сих пор помню горячие пальцы на горле, когда мы с Юу дрались против одного такого экземпляра. Старые добрые деньки в Ордене, Чистая Сила на реконструкции, нужно отвлечь врага, пока Комуи доберётся до Хевласки… Тысяча триста восемьдесят дней назад.
Пули лупят в мостовую, превращая её в щебень, но я кидаю вперёд «Связующее Крыло», и талисманы-печати очерчивают вокруг твари сдерживающий круг. Как раз хватит времени, чтобы метнуться в сторону, и вот я уже поднимаюсь по лестнице. Перед тем как войти в дом, я наметил себе восемь путей отступления; этот сейчас наиболее оптимальный. Взбираюсь на две перекладины в тот самый момент, когда тварь заворачивает за мной за угол дома – быстрая, но и я не уступаю. Конечно, с Молотом всё было бы намного проще, с Молотом можно было бы даже вообще не убегать. Наверное.
Но что имеем, то имеем. Я кидаю назад ещё пачку печатей, на этот раз «Запретное Крыло» – ровные прямоугольники бумаги шелестят, охватывая цель. Судя по тому, как быстро была разорвана предыдущая техника, этой тоже надолго не хватит, но для меня важна каждая секунда. Я ныряю в окно на третьем этаже, прикрываю затылок руками – за мной летит разбитое стекло и каменная крошка. За мной летят проклятия – на помеси английского и латыни.
– Уничтожить неизвестную цель! Уничтожить…
Голос механический, с помехами – тварь голодная, вот и почуяла меня. Они все теперь чертовски голодные. В нынешних условиях им приходится туго, особенно последние несколько месяцев – проблема вырождения в замкнутой общине существ, лишённых возможности размножаться.
Всё это я отмечаю быстро, с лёту, а сам бегу вперёд – в следующей комнате лестница. Быстрый взгляд вниз – никого, толчок – пролёт преодолён, ещё прыжок – я на первом этаже. Тварь визжит, беспорядочно разнося дом. Она напоминает голодное животное, перед которым положили кусок мяса, – жадное, безмозглое и отвратительное.
Дверь Ковчега слабо мерцает цифрами. Семьдесят четыре. Семьдесят четыре прохода между городами этого мира, созданных Алленом Уолкером, экзорцистом, умеющим управлять творением Ноев.
Три варианта развития событий. Остаться и умереть, прыгнуть и наткнуться на ловушку и прыгнуть и оказаться в безопасности. С Ковчегом никогда не угадаешь, даже если дверь пронумерована, и я знаю, куда прыгаю. Твари ведь повсюду и в большинстве своём мобильны, а я один.
Я касаюсь рукой дрожащей поверхности и шепчу пароль испанского портала – там сейчас ещё светло и жарко.
Темнота жадно заглатывает меня.
Я добираюсь без проблем.
На улицах Барселоны теперь всегда тихо и пусто. Дело не в сиесте. Солнце светит немилосердно, весна в Испании – то ещё пекло. В городе стоит марево; воздух, словно горячий кисель, облепляет тело через одежду и с трудом проходит в лёгкие.
Я прыгаю ещё раз – в Каир, а оттуда – в Хельсинки. На всякий случай, чтобы запутать следы, если вдруг кто-то следит за мной. Паранойя – мой помощник и товарищ. Она вместе с инстинктом выживания – самые лучшие воображаемые друзья на свете. За неимением настоящих.
После жарищи холодный ветер по-хозяйски треплет волосы, и я запахиваю куртку поплотнее. Не хочу заболеть. У меня есть лекарства, я знаю симптомы тысячи болезней, но даже банальная простуда приведёт к тому, что мои инстинкты и реакции притупятся. Даже секундное промедление в ситуации, как только что в Париже, – и я труп.
В доме, который я выбрал как временное убежище, никого нет. Да и не может быть – я запечатал его на славу. Печати Воронов всё-таки отличная вещь, стоило потратить время на их изучение. И ходить тут особо некому – городок небольшой, людей нет, а эти…
Странно, что Аллен открыл сюда портал, но некоторые двери выглядят так, будто их создавали впопыхах, хаотично – наверное, он пытался кого-то спасти или найти. Не знаю, слишком мало данных, чтобы строить хоть какие-то теории. Я умный парень, старик бы не выбрал меня просто так.
Но прошлое такая штука – иногда его нужно просто знать.
Я пару раз обхожу дом, чтобы удостовериться, что вокруг нет никаких следов чужого пребывания, и только тогда суюсь внутрь. Быстрый осмотр самого дома – никого.
Стаскиваю куртку, сапоги и шарф, которым обматываю голову, прямо у порога и только потом прохожу дальше. После стольких часов, проведённых за книгами, есть хочется зверски, а орехи, которые я захватил с собой, я сгрыз почти сразу. Обычно я долго выбираю из припасённых банок ужин – пытаюсь как-то балансировать питание, но сегодня было не до этого. Сегодня съесть хотели меня, и… Так, беру себя в руки и достаю банку с тушёнкой побольше и закрытый овощной салат.
Пока кипит чайник, я иду в ванную – надо умыться с дороги, избавиться от чёртовой пыли, хотя из-за высокой влажности её было не так много, как обычно. Воды я натаскал заранее, целую цистерну – здесь хорошая, вкусная вода в колодцах. Но надо искать те, что поглубже: пить-то её всю можно, по крайней мере мне так уж точно, но привкус...
В ванной есть зеркало – и оттуда на меня смотрит усталое пыльное лицо. Кожа на лбу обветрилась, брови сведены, видны морщины в уголках глаз. Длинные рыжие волосы забраны сзади в хвост. Почти до пояса – Юу бы обзавидовался!
Человек за тонкой плёнкой зеркала дёргает уголком губ, и я понимаю, что моё лицо хотело улыбнуться. Но что-то не получилось. Словно я кукла, у которой повредилась деталь, отвечающая за улыбки. Сколько мне там? Двадцать три скоро будет?
Я скидываю остальную одежду, быстро осматриваю себя на предмет ран – в последнее время у меня довольно высокий болевой порог, да и адреналин притупляет все чувства. Так и есть – какой-то осколок задел тыльную сторону левой ладони, наверное, когда я прикрывал затылок. Но лучше рука, чем голова. Кровь уже не идёт, хотя порез глубокий и вроде бы чистый. Мне до сих пор странно на это смотреть – края раны ровные, запёкшаяся кровь бурая. И ни одной чёрной звезды на коже.
У меня есть спирт и бинты, и хотя одной рукой делать перевязку неудобно, я справляюсь – не велико умение. Умываться и застёгивать пуговицы одной рукой тоже неудобно, но получается довольно быстро. По дороге на кухню я захватываю из буфета початую бутылку виски.
По правде сказать, тушёнка мне осточертела, но тут уж ничего не поделаешь. Я ковыряю мясо серебряной столовой вилкой – нашёл в сейфе бывших хозяев дома целый набор – и пытаюсь представить, что вместо этого жую запечённую Джерри жирную индейку с сочными яблоками. А на десерт вместо сухарей – шоколадный пудинг. Я бы мог, конечно, попробовать что-то испечь, но…
– Наверное, ты всё-таки был создан, чтобы жрать, как не в себя, а не готовить, – сказал как-то старик, глядя на угольки, которые должны были быть нашим ужином.
– Я растущий организм, между прочим, мне важно нормально питаться! – я всегда так оправдываюсь.
Если считать все испорченные блюда, это было сто пятнадцатым на моём счету с тех пор, как я стал учеником Книжника.
Мне исполнилось лет двенадцать, двадцать первая личность, звать Жу Инь Мо. Мы тогда жили в лесах Китая, изучали очередную революцию, устроенную многочисленными императорскими отпрысками.
В те дни старик курил сладкие листья вирджинии; сушил их, скручивал в тугие трубки жилистыми тонкими пальцами и носил в красном портсигаре за пазухой. А меня заставлял жевать свежие листья женьшеня – и они были до того горькими, аж слезы на глаза наворачивались! Я бы лучше лук без ничего ел, ей-богу.
С тех пор меня к готовке не подпускали.
Поначалу я ещё находил и лук, и другие свежие овощи и фрукты в домах, особенно в подвалах, и стаскивал всё в одно место. Еду, книги, газеты, чистую бумагу и письменные принадлежности – не отовсюду, только оттуда, где было мало пыли. Но сейчас со свежим пропитанием совсем плохо, так что я живу на домашней консервации. И на том спасибо, на самом деле.
За банками с помидорами в одной комнате не видно даже заколоченного окна, а на кухне я сижу между пятью столбами из книг и двумя – газет, старых, жёлтых от времени. Я всё здесь уже прочитал, прочесал почти весь городок и окраины дважды – осталась пара домов. Так что из Хельсинки мне нужно уходить, хотя мне тут нравится – воздух не в пример чище, пыли всего ничего.
Я и в Париж попёрся только для того, чтобы найти там несколько подшивок журналов и пару карт – моя старая совсем расползлась. Можно было бы поискать где-то в другом месте, но я предпочитал брать то, что мне нужно, в местах, которые я хорошо знаю. А мне нужны были детальные, точные карты – такие в домах обычных горожан если и водились, то пойди их ещё отыщи. А что у Тьерри такие имелись, я знал – мы со стариком бывали у него в гостях пару раз. Не знаю, где сейчас он сам, его жена Жюли и двое кучерявых спиногрызов, но библиотека у него впечатляющая, как и выборка карт Европы и мира.
Я отправился в дом Тьерри, потому что петлять и искать, не зная, где, я не люблю. Петлять – это находить неприятности. Мне не нужны неприятности, у меня есть план, и я ему следую.
И надеюсь, что всё делаю правильно.
Схроны недалеко от каждой двери Ковчега я оборудую ещё и потому, что искать еду поблизости впопыхах не вариант. Например, вечером. После заката выходить на улицу особенно опасно – в темноте я вижу отменно, а с двумя глазами – и подавно, но гораздо хуже врага. Ночью они активнее, хотя раньше им было всё равно, когда охотиться. А сейчас они не переносят света, словно настоящие вампиры. Не боятся, нет – просто не любят, как я понял. Вот бы Крорик посмеялся…
Одна из самых логичных версий, как я уже говорил, – голод. Сражаясь и убивая, эти твари эволюционируют, это известно всем экзорцистам. Но что, если убивать особо-то и некого? Что, если людей нет, а себе подобные тоже довольно сильны либо разрознены? Поэтому они спят, прямо как люди, или впадают в кому, или попросту выключаются – они же машины. Я видел такие гнездовья несколько раз – бесформенная свалка тел, где стоит жарища похуже, чем в Сахаре. Странно, что при всём своём желании постоянно питаться, многие из них всё ещё держатся вместе.
Машины, имитирующие человеческое поведение, – та ещё пародия...
Я говорю про творения Тысячелетнего Графа. Акума.
Трагедия, машина и человеческая душа. Взболтать и засунуть через горло.
Когда я несколько месяцев пробыл в плену у Ноев, мне доводилось видеть такое не раз. Шерил просил Тысячелетнего Графа почаще делать это перед нами. Он хотел дать понять моему старику – если я умру, он заставит его меня призвать.
Манипулятор Шерил Камелот – отец, брат и всего лишь человек. Аллен говорил, что Нои – люди, и это довольно любопытный факт. Интересно, можно ли сделать акума из Ноя?
Я как-то задал этот вопрос, и Граф встрепенулся:
– Хочешь узнать правду, маленький Книжник?
Он вертел в толстых, как свиные сосиски, пальцах болтик от скелета очередного акума и загадочно молчал. Интересная задачка, несколько переменных, игра слов, власти и безумия – вот что такое семья Ноя.
Что же там на самом деле произошло, что случилось с Ноями, с Орденом, со всем миром – я не знаю.
А после третьей рюмки виски – и знать не хочу.
– Найди Апокриф, – говорит мне Мадарао, глава Третьих Экзорцистов. – Он скажет тебе, что делать дальше.
Рядом безостановочно палят какие-то пушки – бум-бум-бум, противно до зубовного скрежета. Акумовское это оружие или Ордена – я не знаю. Или это просто у меня в голове взрываются фейерверки, потому что я наконец-то свободен? Свободен от засевшей во мне ноевской мрази, а ещё от Шерила, который несколько месяцев подряд копался в моих мозгах?
Не знаю. Не помню. Нет данных.