– Эй, – бурчит Зоро.
Луффи только улыбается и продолжает целовать его правую лодыжку, положив себе на плечо. Зоро голый и раскрытый, как на ладони, красный от смущения – хотя чего уж тут стесняться, – мокрый от пота и спермы. Луффи целует его, ему нравится тело Зоро, кожа Зоро, запах Зоро, весь Зоро, от макушки до пят, целиком и полностью.
Он так и говорит:
– Зоро – мой, – и прикасается губами к шраму чуть выше щиколотки, трогает, как реликвию, ведёт языком, губами, трётся носом и щекой, будто дотрагивается до чего-то прекрасного, а не всего лишь к грубым, нечувствительным рубцам.
Зоро неразборчиво мычит что-то, смеется, когда становится щекотно, подставляется под ласки, позволяя делать с собой что угодно, как угодно, когда угодно.
Можно было бы сказать, что он подчиняется Луффи, как подчиняется его приказам в бою, но дело совсем не в этом, и они оба это знают, а других это не касается.
Луффи целует шрамы Зоро, трогает пальцами и губами – новые и старые, заново запоминая, читая, будто карту, хотя Луффи и навигация – что-то из разряда фантастики.
Когда Луффи добирается, наконец, до длинного шрама на груди, у Зоро вновь стоит, да и как может не стоять, когда Луффи смотрит вот так из-под растрепанных волос, чертит пальцами туда-сюда по чудовищному шраму, тихий и серьёзный.
– Этот шрам Зоро – как линия жизни, – внезапно говорит он. – Длинный и прямой. Здорово, да?
И улыбается, будто это все объясняет, словно в его словах – сила и правда, и остальное не так уж и важно.
– Ага, – отвечает Зоро и тянет его за плечо на себя, чтобы попробовать эту улыбку на вкус, солнечную и такую приятную.
Луффи поддаётся, тоже позволяет себя вести и направлять, вжимается в него всем телом, входит, горячий и возбуждённый, всё еще закинув его ногу на плечо.
Потому что как капитан скажет – так и есть, и Зоро вновь и вновь будет выходить победителем из схваток, и пусть на его теле все больше отметин, это неважно.
Шрамы – тоже часть Зоро, и для Луффи только это имеет значение.