Совершенно нечеловечески, невозможно, неудержимо, прямо-таки непристойно хотелось ес… нет, жрать. Хотелось жрать. Отчаянно хотелось жрать.
Но из кухни искрило напряжением, как от катушек Теслы, - в метафорическом смысле, конечно, -и на пути стояла Кэрол - его мама.
- Обожди, дорогой. Обожди, - утешающее говорила она, будто заговаривала зубную боль.
Это ж надо, какой подходящий момент для выяснения отношений.

Перешагнув порог родного дома с единственной мыслю – набить брюхо белками-жирами-углеводами, которые не поступали туда последние шесть часов, - Финн первым делом услышал дуэт, ставший таким привычным за последние месяцы, и это был единственный дуэт, который был приятен его слуху только когда звучал в блаженный унисон (что значило покой в его личной вселенной), а не в диссонанс (что значило кратковременный конец света). Слов было не разобрать, но интонации говорили сами за себя - так в автомастерской его отчима разговаривали моторы: бурбурбурбур – низко тарахтел большой и уверенный внедорожник, виу!виу!виу! – заводилась спортивная машина; тарахтение внедорожника нарастало, и спортивная машина вдруг запела возмущенным кадиллаком, не вписавшимся в поворот.
Работа накладывает отпечаток, подумал Финн.
Уровень громкости снизился, и он перестал вслушиваться. Видимо, обошлось, и можно наконец проникнуть в зону военных действий и напасть на холодильник, микроволновку или что там у кадиллака в кастрюльке, уже все равно, лишь бы быстро и побольше.
Но тут появилась мама.

- Обожди, дорогой. Обожди. Нашим мужчинам надо поговорить, - сказала она, придерживая Финна за плечо и глядя ему в глаза.
- Нашим мужчинам? – переспросил Финн, немало задетый. – А я, по-твоему, кто?
Мама взяла его под руку и увлекла в гостиную.
- Ты – мой мужчина. Мой самый любимый мужчина. А они – наши с тобой. Иногда им надо поговорить по-мужски, ты же понимаешь.
«По-мужски, о да», - усмехнулся про себя Финн и сам не заметил, как скорчил гримасу.
- И нам с тобой надо поговорить, - продолжала мама, садясь на диван и сажая Финна рядом.
Он присел на краешек и напрягся.
- О чем?
- О том же.
- О мужчинах, что ли?
Ой как напрягся.
В вазе на столе лежали фрукты, но он не был уверен, можно ли их есть, или это часть дизайнерского замысла, за нарушение которого ему кто-нибудь что-нибудь выкрутит. Мозги, например. Тем более фрукты вряд ли мытые. Потому что мытые, типа, долго не хранятся. Или ему не хотелось, чтобы они долго хранились, потому что лучшее хранилище для них в данный момент – его желудок. Как же хочется есть.
Как они там, рычат моторами?..

- …ты не слушаешь меня.
Мама строго посмотрела на него - морщинка залегла между бровями.
- Прости, мам.
- О тебе и о девушках. Мы ведь должны были поговорить о них рано или поздно, правда?
Финн скривился.
- Мам, не начинай, а! Сегодня в школе и так весь день этим просвещали. Я в теме, я знаю, что делать и что не делать - про девушек, там, про беременность… про презервативы, и всё такое. День сексуального воспитания, блин.
Ему показалось, или мама самую малость покраснела.
- Не выражайся, - сказала она. – Хорошо, что вас этому учат… наконец-то. Но я хотела поговорить не только об этом…
Она взяла короткую паузу: Финн вопросительно смотрел на нее. Видно, ей было непросто говорить на такие темы, но больше с ним поговорить было некому. Разве что отчиму, но у него явно были те же затруднения в общении на подобные темы со своим родным сыном.
Кэрол взяла Финна за обе руки, глядя ему в глаза.
- Финн, дорогой. Ты взрослый мальчик, и мы с Бёртом понимаем, что рано или поздно ты захочешь привести сюда свою девушку… Возможно, ты уже приводил…
Финн едва не дернулся.
- Нет.
- Нет?.. Нет. Но когда-нибудь… - Ох, как маме было неудобно, но Финн не знал, чем ей помочь. – Я хочу сказать, что мы не будем против. Мы будем только за. И чтобы у вас все получилось – ну, ты понимаешь – чтобы всё получилось хорошо. И чтобы ты относился к этой девушке с уважением…
«А потом женился на ней, и вы бы нарожали нам детишек», - мысленно дополнил за нее Финн.
- …поэтому не стесняйся нам сказать, когда захочешь привести девушку… Мы не будем вам мешать. Мы можем уйти куда-нибудь, например.
Кэрол неловко хихикнула, будто ее саму пригласили на свидание, но собралась и продолжила:
- Но мы должны быть в курсе. Понимаешь?
Финн не понимал, но кивнул, потому что ему очень хотелось ободрить маму. Да, хорошо, когда он захочет привести девушку в гости, он скажет родителям об этом. Делов-то. И они взаправду уйдут в ресторан, в кино или куда-нибудь еще.
Какие же они замечательные.
Он улыбнулся. Мама тоже улыбнулась.
- Вот и хорошо, - сказала она. – У тебя ведь есть девушка? Прости, я не интересовалась раньше… а стоило бы.
А, вот это вопрос с подвохом! Финн и сам не знал на него ответа.
- Наверное, нету, - неуверенно сказал он. – Целых две девушки претендуют на эту роль…. Может, и больше. Но ни одна пока не прошла кастинг. Мы, Хадсоны, популярны, ты же знаешь.
Он тихо рассмеялся, надеясь, что и мама оценит его остроумие. Последнее время он стал отмечать за собой некоторые способности к риторике.
Мама тоже рассмеялась, но морщинка между бровей не разгладилась.
- Надеюсь, ты остановишь свой выбор хотя бы на одной, - сказала она.
Финну не очень-то этого хотелось, но расстраивать маму не хотелось тоже.
- Я еще не определился, - уклончиво ответил он.
- Все же надеюсь, что к тридцати годам ты не будешь один.
«Я столько не проживу», - подумал Финн, - «если буду терпеть голод и нужду».
Фрукты манили, и плевать на дизайн.
А мама явно хотела сказать что-то еще, но не решалась.
- Это всё? – подсказал Финн, осторожно вынимая свои руки из ее.
Мама покачала головой.
- Не совсем… Мы решили, что раз ты не будешь стесняться предупреждать нас, что хочешь провести со своей девушкой время в нашем доме... – Пауза. Финн кивнул. – ...то это правило распространяется на всех. Если ты понимаешь.
Финн не понимал.
- Мне стоит уходить из дома, когда вы с Бёртом… ну, решите устроить романтический вечер? – подсказал он.
Мама шутливо ткнула его пальцем в лоб.
- Дурачок. Речь не о нас.
Омайгад. Нет. Нет-нет-нет. Не дай боже. О ком?..
- У твоего брата, - мама несколько выделила это слово, - тоже может быть личная жизнь.
Финн чуть не подпрыгнул. Не может быть. Еще чего. Не здесь. Это точно.
- …и он тоже имеет право привести сюда человека, который ему нравится. А мы не должны смотреть на него косо или мешать ему. Понимаешь, Финн?
Мама не верила, что он понимает, и смотрела на него так серьезно, что Финну становилось жутко. Как та история с жениховством Бёрта – сейчас-то всё здорово, а тогда, когда они только начали встречаться с Кэрол, его это так пугало! Что-то менять в жизни. Привыкать к новому. Рушить всё, чем жил до этого. И строить заново. Это всегда пугает. Так панически пугает.
А сейчас – о чем мама говорит? Не может быть, чтобы они разрешили. Ну где-нибудь еще. Ну вот там, где учится его якобы-брат. Или у его тамошних приятелей. У них же такое можно же. Там, наверное, родители привычные. Раз разрешают учиться в такой школе и даже платят за это каждый семестр годовой бюджет какой-нибудь страны третьего мира.
Финн смотрел на Кэрол во все глаза.
- Он же приведет парня, - сказал он с пугающей его самого уверенностью.
- Да, Финн, - мягко ответила мама. – Именно об этом я и пытаюсь сказать. Что он имеет на это право. Как и ты – на то, чтобы привести девушку.
Не-не-не. И думать забудьте.
- Для меня это слишком. Извини, мам.
Финн встал.
- Я на кухню. Они там, наверное, уже поговорили. – Он сглотнул. – По-мужски.
Может, Бёрт – его отчим – как раз объяснил своему незадачливому сыну, что никаких парней сюда водить нельзя. Типа того, которого они с месяц назад приволокли с вечеринки Рэйчел в состоянии, параллельном земле. Тот еще проходимец. Как трезвый – так обходительный и все дела, а как нажрался, так весь как на духу.
Финн запомнил. С каким щелчком захлопнулась челюсть Курта – да, его якобы-брата – когда проходимец стал эдак от всей своей широкой нестандартно ориентированной души целоваться с его, Финновой якобы-девушкой.
Вот таких вот тут не надо.
А то еще столкнутся, так сказать, парами где-нибудь на нейтральной территории, и опять все повторится – смена партнеров, или как оно там называется, – и оп, Финн снова без девушки, а его якобы-брат – он как обычно, у него всегда так, ему просто не везет (потому что надо встречаться с девушками, их хотя бы много).

Мама что-то сказала Финну напоследок и ушла в их с Бёртом комнату - сердитая. Финна это расстроило, но что он мог поделать? Переступить через себя, чтобы порадовать семью, - а кто подумает о его чувствах в этом случае?
Наобум взяв из вазы яблоко и вытерев его об футболку, он направился на кухню, где уже воцарился покой, звенели чашки и начинал свистеть чайник. Чайник был самым консервативным обитателем их своеобразного семейства, и втайне Финн радовался, что они так и не обзавелись электрическим, - пусть будет этот, свистящий о том, что всё хорошо и спокойно, что всё в порядке, что можно закрыть глаза на то, что не нравится, и сделать вид, что этого просто не существует, что оно уходит с паром и нарастающим свистом…
Яблоко было вероломно изъято из его руки.
«Это жестоко», - подумал Финн. – «Сегодня все желают мне голодной смерти, появляясь на дороге из ниоткуда!».
- Рискни сказать, что ты подслушивал, и подпиши себе смертный приговор, - свирепо прошипел Курт, преграждая вход на кухню.
Яблоко было у него в заложниках, но черт бы с ним, когда до кухни был один шаг. Да не тут-то было.
Финн всегда поражался умению Курта при их разнице в росте смотреть свысока. И его подавляющей силе, потому что без всякого физического вмешательства он умудрился отогнать Финна обратно в гостиную.
- Ничего я не подслушивал! – возмутился Финн. – Чего ты тут! Я, блин, жрать шел.
- Мммм, - недоверчиво протянул Курт, прожигая его взглядом.
По его лицу было заметно, что он очень нервничает, как бы ни старался сохранять спокойствие. Кожа пошла красными пятнами от скул до шеи. В одной руке он сжимал какие-то бумажки, в другой – яблоко, отнятое у Финна, и обе руки подрагивали. Видать, разговор с отцом был серьезный.
- Сегодня все компостируют мне мозги. Это очень утомительно. И способствует пробуждению волчьего аппетита, - попытался оправдаться Финн. – Мама говорила со мной о девочках.
- Обо всех твоих девочках? – спросил Курт с издевкой.
- Нет, вообще. В целом. О них. А ты… чего? Вы… о чем?
- Ну почти о том же, - уклончиво ответил Курт.
Финн удивился. Бёрт говорил с сыном о девочках?
- А еще, - осторожно добавил Финн, - мама сказала о тебе.
Курт уставился на него – то ли испуганно, то ли зловеще.
- Она сказала, что можно домой приводить, ну, тех, с кем мы встречаемся. Как бы. И тебе. Тоже можно.
Выдохнули.
Помолчали, изучая реакцию друг друга.
- Надо же, - сказал Курт, - а папа мне, кажется, запретил это делать до тридцати лет.
Он криво и как-то обреченно усмехнулся.
«Здорово!» - подумал Финн с облегчением, а вслух сказал:
- Бёрт, наверное, пошутил.
Курт снова усмехнулся.
- Да что ты. Он не шутит. Я всегда шучу. А он потом пересказывает клиентам. Так что.
И он обошел Финна, наигранно поклонившись ему и указывая путь на кухню, - то есть как бы вэлкам, дорога свободна.
Финн не понял этого жеста и развернулся, чтобы уйти, когда ему в спину сказали – громко и болезненно:
- Ты рад, Финн Хадсон? Ничто не нарушит твоего спокойствия много-много лет.
«Мноооого» - нараспев. Будто насквозь проткнули, медленно так.
Финн обернулся и шагнул к Курту.
- Ну что ты хочешь от меня? – быстро и вполголоса заговорил он. – То, что наши семьи съехались, что я принял тебя как своего брата, я принял то, что ты мне не просто одноклассник или, там, друг, что ты мне, блин, родной человек – как бы – не значит, что я так вот бац! – и переключусь на твою волну… восприятия… реальности… так сказать. Понимаешь? Это не просто!
- Твоя волна. Моя волна. Серфинг какой-то.
Финн ни черта иногда не понимал в сложных сравнениях Курта. Особенно когда он говорил с таким отстраненным лицом, не моргая, - тогда он превращался в какое-то странное, инфернальное (есть такое слово, да-нет, откуда Финн его знает?) существо, которое живет сто тысяч лет и видит тебя насквозь.
- Сколько времени прошло? – сказал Курт. – Месяц, два, три, год… И ты не можешь просто абстрагироваться, да? Тебе не наплевать ли? Я не говорю: разделяй мои интересы – я даже не говорю: принимай мои интересы – просто наплюй – просто закрой глаза – ну как ты обычно делаешь – я отойду, это меня не касается, как три обезьянки…
- …кто?
- …ничего не вижу, ничего не слышу, молчу. Вот так. Это по твоим правилам. Это просто. И если я кого-то захочу привести, то я, конечно, попрошу своего дорого заботливого брата, - это слово Курт выделил почти той же интонацией, что и Кэрол, - пойти с одной из его замечательных девушек – по одной на каждый день недели – на свидание в дорогой ресторан, или куда там девушка захочет, и даже выдам им на это свидание денег, присланных бабушкой на «мой внук должен выглядеть роскошно», - в конце концов, мы семья, моё – оно твоё, если хочешь – так тебе будет комфортней, Финн дорогой мой Хадсон?
И всё это – почти на одном дыхании. Финн завидовал его певческим способностям. Потому что его хватило только на выдохнуть за Курта. У которого горело лицо, но глаза, вопреки обыкновению, оставались сухими.
Финн не знал, что сказать.
Не знал даже, как правильно промолчать.
Потому что этот вариант его тоже не устраивал.
Хотя он был обоюдовыгодный.
И Курт – такой мудрый Курт – снова готов был обеспечить всем счастье – возможно, даже себе, наконец-то, но как-то оно не радовало; так есть у них что-то с тем проходимцем, или как у Финна с его многочисленными? «Что-то нам обоим так везет, что совсем не везет», - подумал Финн.

Курт мрачно жрал его яблоко. Злобно двигая челюстями. Наверное, сейчас он был способен съесть даже чугунную гирю.
Финн был бы рад наконец дорваться до кухни, но невесть из-за чего проснувшееся чувство стыда пригвоздило его к месту.
- Меня, знаешь ли, тоже утомляет эта ситуация, - прояснил его мысли Курт между жадным заглатыванием яблочных кусков, - и эти воспитательные беседы. А это вот тебе, кстати.
Он вложил Финну в руку бумажки, которые практически смял.
Финн как-то опасался посмотреть, что в них, но осторожно распрямил… и зря! Разумеется. Ничего хорошего. Брошюрки. Такие из поликлиники. Или какого-нибудь психологического центра. Похожие на те, что аккуратными стопочками стояли на столе школьного психолога. Только на другую тему. Про любовь, так ее, одно… - сейчас, нервно сглотнуть - …полую.
Ну что еще Курт мог ему вручить.
- Не подумай, - покачал головой Курт, - это отец принес.
- Мне? – поразился Финн.
- Мне.
- А. Тогда зачем ты отдаешь их мне?
Курт сложил руки на груди, продемонстрировал хорошую работу глазных мышц: закатив глаза и тут же вернув их на место, чтобы взглядом впиться в Финна, давая тому понять всё ничтожество тех, кто предпочитает футбол общеобразовательным предметам:
- За тем, что я, в отличие от тебя, пользуюсь интернетом не только ради сёрфинга по порносайтам, прикольным видео и трепотни в твиттерах и айсикью. Я даже умею читать.
- Я тоже! – возмутился Финн, не задумавшись, как глупо это прозвучало.
- Вот и читай, - ответил Курт, прижимая брошюры к его груди вместе с рукой Финна, в которой они лежали.
После чего развернулся, быстрым шагом пересек гостиную и уже ступил на лестницу, ведущую к его комнате, когда Финн сказал – негромко, но отчетливо, глядя в пол и засовывая брошюры в задний карман джинс:
- Просто он мне не нравится. Этот твой приятель.
Курт замер одной ногой на ступени.
- Что? – переспросил он, оборачиваясь.
- Мне кажется, он легкомысленный тип. Как там говорят, поверхностный? Короче… ну мы все такие… обычные парни… Он такой вот. Как мы. Понимаешь?
И поднял на Курта глаза.
Через гостиную, с такого расстояния он поймал его взгляд – такой знакомый по хору – он всегда так смотрел, когда кто-нибудь порол чушь, или даже просто был одет «не в представлениях Курта о хорошем вкусе» - взгляд, полный тотального непонимания того, как такое сверхъестественное существо оказалось среди простых смертных - черт, ну где это все сейчас, как же без него скучно – и этот взгляд абсолютно не понимал, что Финн пытается сказать.

Шаг. Другой. Курт сокращал расстояние между ними, с каждым шагом выбрасывая слово за словом – звонким дрожащим голосом:
- Что это. Что это, Финн. За что. Почему. Тебе. Никогда. Никогда! Не нравится. То. Что нравится. Мне? – И дальше быстро, опять на одном дыхании: - Не просто не нравится – ради бога, у всех разные вкусы, я не настаиваю, но зачем, ради бога, зачем! Ты бросаешь мне это в лицо – всегда, ну всегда, вот так, в такой манере, чтобы меня это задело, А?
Резанул по ушам.
Финн почувствовал, что сам начинает краснеть.
- Во-первых, - мягко начал он, - мне не может нравится то, что нравится тебе, потому что - да. У нас разные вкусы. Нет, не потому что ты считаешь меня гомофобом, я не об этом. Как вкусы на музыку… или на спорт, они могут быть разными! Ты знаешь это лучше меня… нет, не перебивай, слушай меня! Я не мастер говорить, Курт, давай слушай, пока я могу… - Пауза, чтобы вдохнуть и не растерять мысли – блин, как иногда страшно говорить; и откуда в этом человеке всегда находится уверенность и нужные слова, как, почему, это так страшно, главное, не молчать – ну вот, продолжай, Хадсон, он же слушает: - А во-вторых. Я смотрю иначе. Я смотрю со своей стороны. И я вижу такого же чувака, как я, или Пак, или Сэм, - вот такого простого, без заморочек на романтику или, там, долгие отношения, которые продлятся до завтра и до послезавтра… мы даже не думаем о завтра, понимаешь, друг? Как тебе сказать… может, ты слишком идеализируешь этого своего…
- Блэйна, - подсказал Курт почти беззвучно, одним воздухом.
- …вот его, да; не видишь, как есть на самом деле, не хочешь просто, - говоришь мне, что я закрываю глаза на то, что меня напрягает, - окей, да, я так делал не раз, и продолжаю делать, да! Но и ты сам. Тоже. При всех своих замечательных сторонах. Ты, блин, слишком это. Слишком шикарный подарок для него. Открой, блин, глаза.
Это была лишняя фраза, потому что глаза Курта были открыты настолько широко, насколько это было возможно. Он шумно вдыхал слова Финна через нос и, похоже, готов был его убить.
Финн заметил, что держит Курта за плечи и, наверное, трясет, чтобы донести до него свои мысли. Но мыслей осталось мало.
- Руки, - свирепо сказал Курт.
Финн проигнорировал требование и закончил фразу, чувствуя безнадежность.
- Он не принц или что-то там, пойми.
Курт помолчал, продолжая недобро смотреть ему в глаза своими сине-зелеными глазищами. Ими можно было захлебнуться, и это так пугало Финна, что он вцепился в плечи Курта намертво, чтобы не потерять опору под ногами. Наговорил чего-то не того. Опять. Сейчас. Когда никуда не сбежать и никуда не деться. Из этого дома – из своего, из их дома – никуда, не к кому, ни к единому человеку, кому честно сказать, что, блин, наломал я дров, что ж мне делать, подскажи, - потому что вот, предел, этот самый человек, потому что… что…
- Я знаю, - коротко ответил Курт.
Финн набрал в легкие смелости.
- Ты не будешь страдать, - строго сказал он, - ясно? Иначе ты выбираешь такие надрывные песни, что хочется умереть вместе с тобой от тоски, и это, блин, совсем не хорошо.
Вот сейчас Финн занервничал, что Курт пустит слезу от жалости к себе, но он рассмеялся:
- Я так плохо пою, что ли?
- Слишком хорошо. Вот поэтому.
Финн покачал головой, не зная, как закончить фразу. Они с Куртом помолчали несколько секунд, глядя друг на друга.
– Странно, но папа говорил со мной почти о том же… - негромко сказал Курт, - не касаясь конкретных людей. О таких простых парнях, как вы. В целом. – Он усмехнулся.
- Не все простые парни – твои братья, - сказал Финн.
- Скажем короче, они все – не мои, - добавил Курт совсем тихо.
Финн решительно развернул его в сторону кухни и подтолкнул.
- Пожрать. Вот что важно. Всегда.
Курт даже не улыбнулся, но пошел. Финн решил, что пора сменить тему.
- Где твоя канарейка, кстати? – спросил он.
- Она не моя – она общественная, так сказать. Я беру ее только на выходные, если ты заметил. С чего ты вдруг вспомнил?
Финн фыркнул.
- Я кормлю ее, когда ты где-то болтаешься с этими своими полосатогалстучными. Если ты заметил.
Курт замер, Финн едва не споткнулся об него.
- Не смей этого больше делать, Финн! Ты его уморишь!
- Ты плохого обо мне мнения.
- Я плохого мнения о твоем питании – как я могу тебе доверить чужую жизнь? Надо же было додуматься… Чтоб я тебя даже близко с клеткой не видел!
Финн всего лишь хотел помочь. Канарейка была криклива, как сам далтоновский хор. Она даже говорить не умела, хотя он старался в отсутствие Курта научить ее каким-нибудь… эдаким словечкам, чтобы напыщенные детки из Далтона слегонца прифигели. Но пока ничего не вышло. Зато впереди были выходные, и чертов сводный брат не будет сутками следить за этим теннисным мячиком с перьями.

Кухня, боже, здесь пахнет едой, блаженство!
Финн даже не заметил, как машинально подвинул Курту стул, а мама заулыбалась и заговорила быстро и много: ты становишься галантным джентельменом, дорогой, вы у меня такие замечательные, мои любимые мужчины, Бёрт сделал нам тосты, о, какой чудесный паштет, ах, Курт, жаль, что ты никогда не женишься, на месте любой девушки я была бы счастлива выйти замуж за человека с таким кулинарным талантом, брось краснеть, Финн, уверена, твои подружки не способны…
А потом они о чем-то зашептались с Бёртом, и Финн готов был поспорить, что там были слова «план» и «удался».
Он не знал, что родители замышляли или уже выполнили, но сейчас, когда чайник засвистел громко и пронзительно, когда Кэрол спросила, хватит ли ему заварки, и когда Курт машинально стукнул Финна по руке, когда тот попытался с его тарелки перехватить недоеденный кусок мяса, Финн подумал, что план удался на славу, и ему чертовски повезло стать его частью. И даже дурацкие брошюры в заднем кармане джинс не могли испортить вечер, потому что чего он там не видел, когда есть интернет.