Было по-странному тепло и душно, хотя давно наступила осень. Багряных листьев становилось всё меньше, и уродливые палки деревьев неустанно напоминали о приближении зимы. Мой мальчик сидел в кресле, забравшись туда с ногами и с непроницаемым лицом смотря перед собой, на монотонно гудящий телевизор. Рубашка в светло-серую клетку смята, из-под шортов торчат острые избитые коленки. Снимая с плиты чайник и заливая горячей водой заварку, кидаю на него обеспокоенный взгляд.
— Чай будешь?
Он молчит, и я принимаю это как отрицательный ответ. Ну нет так нет, мне больше достанется.
Сегодня суббота — а это значит, что впереди ещё один выходной. Я планировал вывезти его в лес — и меня невольно внутренне содрогает от этого слова, — но Рыжий предложил провести субботу у них дома. Говорит, девочки скучают без моего молчуна. Интересно, чем же он их так заворожил, если всё время пародирует рыбу? Нужно будет узнать.
Садясь на диван с кружкой в грабле, закидываю ногу на ногу и делаю длинный глоток. Наверное, это высшая степень мазохизма — пить горячий чай когда майка липнет к спине от пота. Поморщившись, перевожу взгляд на тараторящий ящик с цветными картинками, пытаясь вникнуть в то, что там происходит. Кажется я попал на середину какого-то фильма.
— Переключи?
Тонкая рука по-паучьи тянется к подлокотнику кресла и нащупывает продолговатый пульт, а я с интересом смотрю за его пальцами. Нашаривая нужную кнопку, мальчик меняет канал. Тут же в комнате басом звенит чеканящий новости голос диктора. Да уж, от добра добра, видимо, не ищут..
Говорю:
— Завтра поедем к Рыжему.
— Зачем? — подобный вопрос ставит меня в тупик, и я смотрю на моего мальчика с лёгким удивлением.
— А тебе не хочется повидаться с Рыжим и его семьёй?
Слепой пожимает плечами, и я невольно вздыхаю.
— Хочешь, мы останемся дома?
— Поедем.
Иногда мне кажется что это не я смотрю за ним, а он — за мной. В мою голову уже давно лезут мысли странного характера, но пока что я в состоянии от них отбиваться. Знаю, не самый лучший выход — но возможная правда меня пугает, я к ней ещё не готов.

Так получается, что сегодня на диване сплю я. Обычно это место Слепого, хотя я много раз предлагал ему свою кровать, но сегодня я засмотрелся фильмом, а когда очнулся от глубокой дрёмы — на мне было тёплое одеяло. Приятно знать, что он заботится, но иногда мне непонятно — то ли он делает это из любви ко мне, а то ли из чувства долга. Звучит наверное смешно — Слепой, и чувство долга, но оно всегда у него было. Где-то там, глубоко внутри, где его увидит далеко не каждый. Вожак, дающий свободу своим подчинённым..
В ту ночь мне снились блёклые, померкшие краски далёкого лета. Мне часто снится жизнь в Доме. Он зовёт меня, тянет к себе — к своим обломкам и призракам, но никогда не тащит. Я благодарен за это.

Когда я разлепляю тяжёлые веки, пробудившись чёрт знает от чего, моё горло судорожно сдавливается проглоченным воздухом. Прямо надо мной, склонившись так низко, что чёрные кончики отросших волос щекочут мои щёки, стоит Слепой. Стоит и смотрит — не моргая, не двигаясь. На секунду меня накрывает липкий страх, и мне кажется что я окунулся в прошлое.. А затем жуткой волной приходит спасительное осознание, воспоминание. Знакомые запахи квартиры, шум ветра через открытую форточку, слишком юношеское лицо Бледного — ребёнка.
— Ты почему проснулся? — спрашивает он.
Меня пробирает на хрипловатый нервный смех, и я облегчённо закрываю глаза, вжимаясь затылком в подушку.
— Ты меня напугал.
— Чем?
И я не знаю, как ему на это ответить. Кажется и не надо — он сам чует страх и парящие в воздухе воспоминания прошлого. Ноги покрываются мурашками.
— Хочу задать тебе тот же самый вопрос. Ты почему не в постели?
Мой мальчик молчит, обдумывая свой ответ, а потом говорит:
— У тебя плохие сны.
Я вздрагиваю и резко сажусь на постели, сминая одеяло и заставляя ребёнка чуть отпрянуть назад, чтобы не врезаться в мой торс носом.
Очень осторожно, спокойно, я спрашиваю:
— Почему это плохие?
— От них пахнет горечью. — едва последнее слово долетает до моего слуха, как я чувствую поднимающуюся внутри панику.
Она начинает просыпаться из глубин, раскручивать тугую спираль, кричать и рваться наружу, не спрашивая моего на то разрешения.
— Не смей лазить в чужие сны, слышишь? — слова срываются с языка острой бритвой Крыс, и на какой-то момент я могу поклясться, что вижу знающую ухмылку на губах Бледного. Бледного, а не этого ребёнка.
— Не буду. — так просто и мягко, чуть склонив набок голову и смотря на меня отражающими свет серебристыми озёрами.
Меня начинает лихорадить.
Слепой.
Сколько раз он застывал надо мной, смотря чужие сны? Сколько раз он видел себя в моём отражении, сколько раз он ходил на ту сторону, на Изнанку...?
Я провалился. С треском и щёлком — провалился. Он нашёл выход в свой собственный мир, и я не смог ничего сделать. Не смог привязать его к моей реальности, не смог сделать так, чтобы он её полюбил.
Холодные пальцы сначала касаются моего плеча, а потом я с удивлением оказываюсь на спине, потому что маленький Слепой прижимается ко мне, тычась носом в шею и крепко обнимая длинными предплечьями.
По началу мне неловко, но потом я вдыхаю и в свою очередь зарываюсь носом в его чёрные патлы.
Когда я нахожусь на грани очередного сна, мне кажется, я слышу отчётливый голос Слепого.
— Я тебя никогда не брошу.
Ты это уже говорил. А в итоге ведь бросил я.