Лучше б я никогда не слышал эту байку.

Так бывает. Мысль въедается в голову и не желает отпускать. Не к месту. Не ко времени.

Такое называют "идея-фикс". Оно ещё по-французски, кажется, пишется.

Случалось и со мной.

Но раньше у меня они настолько бредовыми не были.

Щелчком большого пальца по донышку выбить сигарету из пачки, поймать губами за фильтр, щёлкнуть зажигалкой, затянуться, обозвать себя идиотом. Всё не то.

Тысяча бумажных журавликов. Чёртова тысяча.

Ди китаец, а не японец. С чего я взял, что на него это должно действовать?

Не знаю. Я гайдзин и лаовай, откуда мне знать эти тонкости, что одной, что другой страны.

Мне и на родине-то тонкости не хватало.

Сложить тысячу бумажных журавликов, чтобы загадать желание, ха.

Безумие – верить в такое.

Тем не менее, это ничем не безумнее, чем бросить всё и отправиться в погоню, имея за плечами лишь рюкзак с вещами и детским рисунком.

Затушить окурок, закурить следующую. Сказать себе, что спятил. Не катит.

Тысяча журавликов. Всего тысяча.

Десять на десять на десять.

Если буду делать по одному в день, то уложусь в три года. Я уже потратил больше в своей погоне.

Дурдом.

И всё же – свербит, не отпускает.

От окурка зажечь третью сигарету, высосать в две затяжки, чертыхнуться.

Ладно, пёс с ним, пусть будут журавлики. От меня не убудет.

Научиться складывать лист бумаги определенным образом, а потом делать по одному перед сном. Не так уж и сложно, правда?

Только не говорите, что они должны быть из рисовой бумаги…


Прошёл, наверное, месяц, прежде чем я раздобыл нормальную инструкцию о том, как, собственно, этого журавлика складывать. И, кажется, ещё месяц, прежде чем собрался этим заняться. Насущных дел с лихвой хватало и так. А уж сколько времени ухлопал на то, чтобы научиться, даже не скажу точно.

Ещё и потому, что бумагу, естественно, покупать не хотелось.

Я оттачивал навык на гостиничных бланках, обёртках от продуктов, газетах, каких-то листовках, раздаваемых на улице... В цивилизованном мире, оказывается, горы бесплатной бумаги. Наверное, для готовых журавликов она не годилась (я решил для надёжности принять, что они должны быть белыми), но для тренировки – вполне.

Наконец, решив, что достаточно подготовился, я купил для "чистовых" фигурок нелинованный блокнот размером со среднюю книгу. Ножницы у меня уже были – в небольшом походном наборе, подаренном Джил в аэропорту перед отлётом из родного города. "Удачи", сказала она, обнимая меня на прощание, а потом стукнула кулаком по плечу. И не плакала, пока я не скрылся из виду.

– Удача мне очень понадобится, – произнёс я в пустоту гостиничной комнаты, держа в руке своего первого настоящего белого журавлика.

Прошёл почти год с тех пор, как я услышал эту легенду.


Первые несколько дюжин шли, как по маслу: бумага, ножницы, журавлик, и спать со спокойной совестью. Потом начались перебои, усталость, пропущенные дни, но как-то всё-таки удавалось удерживаться в некоем ритме, и даже иногда навёрстывать недоделанное.

А потом пропущенные дни начали превращаться в недели, недели – в месяцы… Я то бросал это дело, таская готовые фигурки мёртвым грузом, то снова брался. Иногда даже порывался выбросить или сжечь, но каждый раз останавливался. Шиш вам. Оркотты не сдаются. А ещё, Ди говорил что-то такое… "вам удобнее не верить", что ли. А вот я взял, и поверил! Как тебе?

Ди было никак, он продолжал ускользать из-под носа. Ну а я продолжал идти по следу.


Конечно, в поставленный навскидку срок я не уложился. Прошло больше трёх лет, а мой запас едва перевалил за пятьсот. Но, в очередной раз пересчитывая фигурки, я вдруг осознал, что цель действительно достижима. Больше половины сделано. Это как-то… придавало энтузиазма, что ли.

На радостях я их смастерил почти десяток и отправился спать в приподнятом настроении.

Дальше пошло веселее. Вынужденная практика давала о себе знать, и было уже нетрудно складывать по три-четыре фигурки за вечер или навёрстывать дюжиной штук пару пропущенных дней.

А ещё я дважды чуть не схватил Ди за руку. Ну, не в буквальном смысле, но мне удалось подойти очень близко. Я даже видел его – на расстоянии, правда, кричать и догонять не было смысла. Я крикнул всё равно. Просто "Ди, постой!". Как же, так он меня и послушал. Но ничего. Когда-нибудь он не успеет убежать. И тогда… а вот на месте и решу, что "тогда". Когда-нибудь мне повезёт. Должно же мне повезти. Разве я не заслужил?


Наверное, не заслужил. Везение, которое, по идее, при увеличении количества журавликов должно было встретить меня с распростёртыми объятиями, вконец отвернулось. Нет, не приобретать новых дыр в собственной шкуре мне удавалось вполне успешно, но вот всяческая магия определённо повернулась ко мне далеко не лицом.

Во-первых, мне никак не удавалось поймать более-менее свежий след Ди.

А во-вторых, "проект" с бумажными журавликами начали не на шутку преследовать неудачи. Поначалу я не придавал этому большого значения, потому что случались они довольно редко. Но, в конце концов, я не идиот, что бы там Ди не говорил. И, когда раз за разом случающиеся неприятности оказывались столь избирательны, не касаясь других аспектов моего не слишком безбедного существования, даже кто-то незнакомый с их сверхъестественным семейством заподозрил бы неладное.

Я умудрялся споткнуться на ровном месте и разлить кофе на новый блокнот или готовые фигурки. Блокнот выскальзывал из рюкзака, когда я вытаскивал оттуда что-то, и непременно падал в грязь, если таковая присутствовала. Я терял ножницы. Я каким-то образом оставлял незапертыми окна, и они распахивались в самый неподходящий момент, позволяя порывам ветра уносить результаты моего труда на улицу. Также бумажные фигурки повадились утаскивать птицы, как нарочно залетающие в комнату. А однажды, выйдя из душа, я застал копающегося в моих вещах енота, и, пока соображал, как отреагировать, тот улизнул с дюжиной журавликов в лапах.

При этом основной запас готовых журавликов почти всегда оставался нетронут. Но на увеличение дело не шло, или шло очень, очень плохо.

Я злился. Да что там – бесился просто. Бил кулаком об стену, орал матом вслух. Ничего, конечно, не помогало, и я почти бросил это дело.

А потом взял себя в руки, напомнил себе, что Оркотты не сдаются, и начал вырабатывать правила игры. Держать рюкзак как можно дальше от еды и напитков. Тем более не есть и не пить, пока разложены бумага и фигурки. Всегда возвращать ножницы в походный набор, не оставлять нигде. Прежде чем вынимать что-либо из рюкзака, выбрать сухое, чистое место, не останавливаться возле дороги, первым достать блокнот и крепко его держать, извлекая нужную вещь, а потом первым же положить обратно. И вообще, хранить его в полиэтиленовом пакете.

Случались новые мелкие неприятности, но предусмотрительность приносила свои плоды. Действуя по этим принципам, мне почти удалось довести количество журавликов до требуемой тысячи.

Почти.

Я на месяц завяз на последнем десятке.

Не хватало всего ничего. То четырёх штук, то пяти. Я не успевал замечать, куда они деваются. Пересчитывал, доделывал недостающие, пересчитывал опять – не хватало. В конце концов это утомляло, и я ложился спать, откладывая задачу на следующий день. Но назавтра всё повторялось. Кончалась бумага, не хватало денег, и я вновь застывал в каком-то жалком шаге от желанного финиша.

Последние несколько дней количество журавликов устойчиво держалось на отметке девятьсот девяносто семь.

Наконец это мне надоело, и я решил взяться за дело серьёзно и методично. Помогло с невезением, должно было помочь и теперь.

Тщательно закрыв окна, я разложил результаты моих трудов на кровати, внимательно пересчитал (девятьсот девяносто семь), аккуратно отмерил и отрезал три квадратных листа бумаги, и принялся за дело. На середине второго журавлика дверь приоткрылась, будто бы от порыва ветра в коридоре, и в комнату влетела средней величины птица, вроде голубя, пронеслась мимо меня, и снова вылетела в коридор, унося несколько из моих бумажных фигурок в клюве.

Я попробовал ещё раз, теперь уже заперев дверь. С потолка начало капать, потом – откровенно лить, причём прямо на меня и моё рукодельное творчество. Пришлось спешно сворачиваться и выяснять отношения с администрацией. Пока они проверяли, что случилось, пока искали мне другой номер, наступила глубокая ночь, и сил уже ни на что не оставалось, кроме как переодеться в сухое, рухнуть на постель и уснуть.

Потом мне рассказали, что жильцы наверху, ушедшие ещё с утра, скорее всего, оставили включённой воду; сток забило, очевидно, волосами; а дыры в полу комнаты, через которые вода сразу протекла мне на голову, прогрызли термиты.

В потоке воды безнадёжно вымокло пятнадцать бумажных фигурок.

Постепенно количество удалось восстановить. Снова пересчитав их, я выяснил, что вновь остановился на девятистах девяноста семи.

Снова и снова я пробовал учесть всё, что могло произойти. Снова и снова убеждался, что мне и в голову не может прийти такое количество способов запороть такую, в общем-то, простую работу.

Я мог сложить треклятого журавлика с завязанными глазами, а также держа руки за спиной или над головой. Имей я достаточно бумаги, я бы мог сделать целую тысячу штук за одни сутки. Но что было толку, если каждая попытка довести дело до конца заканчивалась провалом?

Не желая сдаваться, я выбрал время и попробовал ещё раз. Порывом ветра выбило слабую защёлку на створке окна, и три журавлика смело со стола в темноту ночи.

Ещё раз, в другой гостинице. С новыми фигурками ничего не случилось, но, повернувшись, чтобы сложить их к остальным, я увидел белые обрывки на полу, и маленькую серую мышку, догрызающую бумажное крыло. Мышь взглянула на меня, как мне показалось – с издёвкой, развернулась и исчезла в дыре в полу.

Вздохнув, я пересчитал фигурки.

Не хватало трёх.

Наверное, это судьба. Грёбаный, мать его, фатум.

Наверное, на Ди это всё же не действует.

Нарушает какую-нибудь там гармонию. Конфликт интересов. Чужая юрисдикция. Откуда мне знать.

Обидно до зубовного скрежета.

Ну и ладно.

Всё равно – найду. Сам найду.

А выбросить – рука не поднялась. Так и таскал с собой. Девятьсот девяносто семь бумажных журавликов со сложенными крылышками, плотно утрамбованных в какой-то чехол и занимающих почти треть рюкзака.

Плевать. Вещей у меня было не так уж много.


Из аэропорта только что отправились несколько крупных бортов, поэтому в зале ожидания было малолюдно и относительно тихо. Я занимал крайнее левое сиденье у окна, наслаждаясь видом на взлётно-посадочные полосы в ожидании собственного рейса, но через некоторое время слабый повторяющийся звук с другой стороны привлёк мое внимание, и я повернулся направо.

Светленький мальчик лет пяти сидел через два кресла и почти беззвучно, но горько плакал над сломанной машинкой. Даже сейчас было понятно, что игрушка достаточно дорогая, но испорчена, скорее всего, безвозвратно. Крыша была смята, одно колесо с обломком оси лежало у ребёнка на коленях.

– Чем это её так? – спросил я сочувственно. Мальчуган напомнил Криса в детстве. И немного – меня самого. Только у меня таких игрушек не было.

– Я… её… – всхлипнул мальчик, – на пульте… Меня мама… позвала… я огляну-улся… а она – дяде под ноги…

– Ясно, – протянул я. – А мама-то где?

– Ей… нехорошо-о стало, – вздохнул ребёнок, кулачком вытирая слёзы. – Она просила тётю в форме отвести меня в детскую комнату. А там закры-ыто на ремонт. Тётя привела меня обратно сюда, а сама ушла.

– Эй, ну ты, это… не реви. Ты же будущий мужчина.

– Оби-идно… – Мальчик, в общем-то, уже и не плакал, только продолжал всхлипывать.

– Все равно, не стоит. Надо это, верить в хорошее. У тебя обязательно будет ещё машинка, такая же, или даже лучше этой.

– Я сейча-ас хочу, – тихо ответил мальчик всё ещё прерывающимся после плача голосом.

– Эх, парень. – Я вздохнул. Сам такой был, хоть и не ребёнок. – "Сейчас" – это не главное. По крайней мере, не всегда. Главное – знаешь, что?

– Что?

– Главное, чтобы, когда эта машинка у тебя будет, не оказалось, что уже больше не хочется. У тебя бывало так, что чего-то очень сильно хочется, долго, а когда сбывается, вдруг не радует?

– Бывает… а вы откуда знаете?

– У всех так бывает, парень. И это не их вина. Просто всё меняется, и иногда меняемся мы, до того, как сбываются наши желания. Но знаешь, что?

– Что, дяденька?

– Надо стараться не разочаровываться. Получится не всегда, но надо стараться. Поэтому, если у тебя будет то, чего ты хотел, а уже не хочется, ты попробуй всё равно обрадоваться. Ведь когда-то это было для тебя важно.

– Ла-адно…

Мальчуган кивнул с детским покорным сомнением. Конечно, у него горе, а тут я со взрослыми истинами, поучаю.

Это я-то. Докатился.

– Хочешь, покажу фокус? – заговорщицким тоном спросил я, немного наклоняясь и понижая голос для пущего эффекта. С Крисом всегда срабатывало.

Этот ребёнок не сильно отличался.

– Хочу, – ответил он, распахивая глаза, уже готовясь удивляться.

Да, это кто ещё кого поучит. Я вот уже удивляюсь через раз – даром, что встречался с таким, чего агенту Малдеру не снилось.

А снилось, наверное, агенту Хоуэллу.

Тот вообще на моей памяти не удивлялся ничему, пока не столкнулся с Ди в количестве больше одного. Впрочем, не будем о грустном.

Порывшись в рюкзаке, я достал чистый блокнот и ножницы. Привычно согнул первый лист на угол, потом в другую сторону, вымеряя квадрат, потом по меткам. Отрезал по получившейся линии. А дальше руки дело знают. Пару движений – и на ладони расправил крылья бумажный журавлик.

– Держи, – я протянул фигурку ребёнку.

– Ух ты! А ещё можете?

Слёзы оказались забыты, в распахнутых глазах светился восторг.

Эх, парень.

– Могу, – кивнул я.

И сделал ещё журавлика. И ещё. И ещё.

Я как раз заканчивал рассказывать ту самую японскую легенду, когда объявилась мать мальчика в сопровождении двух охранников. Один из них, держа руку на кобуре, напряжённо-вежливым голосом попросил меня отойти от ребёнка.

Я был не в обиде – работа такая. Осторожно сдвинулся обратно на свое крайнее сиденье, плавно поставил рюкзак на пол, положил руки на колени, чтобы были на виду. Мать порывисто обняла сына, гладя по голове и спрашивая, всё ли в порядке.

Впрочем, неприятностей служители порядка мне не доставили. Проверили документы и билеты, выслушали моё объяснение, посмотрели, как мальчик взахлёб рассказывает матери про "фокусы с бумагой", оставили меня в покое и, козырнув, ушли.

Женщина, все ещё недоверчиво глядя на меня, сдержанно поблагодарила за то, что я утешил её сына, и повела его прочь, крепко держа за руку. Мальчик оборачивался и пытался помахать другой рукой, но зажатые в ней журавлики мешали. Выглядело это довольно забавно, и я снова вспомнил Криса. Брат рос, у него всё было хорошо, а я… можно сказать, что я бросил его… но я не мог иначе.

Стараясь не поддаваться грустным мыслям, я улыбнулся ребёнку, помахал в ответ, и уже было снова отвернулся к окну, когда услышал топот детских ног.

– Дяденька! – мальчуган подбежал, ладошки лодочкой, высыпал мне на колени бумажные фигурки. – Дяденька, оставьте себе. Я один возьму, научусь сам складывать. Вам, наверное, нужнее.

И убежал обратно к матери.

А я растерянно смотрел себе на колени.

Три журавлика. Ровно три.

И в рюкзаке под боком – девятьсот девяносто семь.

Чёртова тысяча.

Загадай желание, Оркотт.

Я пялился на бумажные фигурки, как баран на новые джинсы, и никак решиться не мог. Вполне могло статься, что второй попытки не будет. Кто ж её знает, эту азиатскую магию?

Что же загадать?

"Хочу увидеть Ди"? Ну, увижу, и что? Нет гарантии, что с ним удастся даже поговорить. А уж с моим везением, замечу его на секунду в толпе на другом конце зала ожидания, а потом – ищи ветра в поле.

"Хочу догнать Ди"? "Хочу поговорить с Ди"? "Хочу отдать рисунок Криса"? А дальше – что?

Так чего же, в конце концов, я хочу от Ди?

Я тяжело вздохнул, всё так же не отрывая взгляда от журавликов.

Хочу… чтобы было, как раньше. Ди, магазин, чай, сладости, уют, Крис. И, чёрт с ними, разные зверюги. И чтобы для меня во всём этом было место. Но "чтоб как раньше" уж точно желать нельзя. По крайней мере, не теми же словами. Помню я и его бабочку, и вывернутые петлёй Мёбиуса, мёртвым узлом завязанные события и воспоминания.

Уже дважды объявили посадку на мой самолет, а я всё искал слова, чтобы сформулировать желание. И не находил.

Когда, в очередной раз вздохнув, я втянул носом запах тех самых, чёрт бы их побрал, благовоний, я почти забыл, как дышать.

– Слишком… слишком долго, да? – раздался за спиной до боли знакомый голос. Тихий, мягкий, непривычно грустный. Вплыл из тишины, вкрадчиво, как всегда, и как всегда неожиданно. А я… застыл, как грёбаный истукан, с дурацкими журавликами в руках.

Столько лет гоняться. Верить в невозможное. Зубами выгрызать надежду у звериной тоски. И оказалось – не готов.

Стыдно, ей-богу.

А этот вздох я тоже помнил. Тяжёлый, долгий, как будто случилось что-то такое, невообразимое.

Сладкое, например, закончилось.

Или кто-то опять пристаёт с однообразными обвинениями.

Или зверюги сгрызли или разбили что-то ценное.

…Или идиот детектив опять чуть не оказался убитым.

Не вздыхай так, Ди. Кондитерская за углом, я куплю тебе пирожных. Вот только наберусь сил обернуться.

– У нас с вами… очень разное представление о времени, – продолжил он всё с той же странной, какой-то окончательной грустью. – Я, наверное, не учёл… неправильно рассчитал. Я думал, пока вы не остановились, ещё не поздно. Но… я должен был понять, наверное… ведь так случается, что упрямство приходит на смену… тому, что было прежде. – Он помолчал, ожидая моего ответа. Не дождался. Снова вздохнул. – Мне жаль, Леон. Но, может быть, вы… попробуете… всё равно обрадоваться?

Короткое движение за спиной. По локтю лёгким вздохом мазнул самый краешек чего-то шёлкового. И я вспомнил, как это – двигаться.

Вскочил с сиденья, обернулся резко, заставив Ди отступить на шаг. Впился взглядом, как в фотографию с места преступления, отмечая детали. Ну, а что детали? Красивый, как картинка, раньше был, и сейчас остался. Платье шёлковое, вышитое, – "национальный китайский костюм" то есть, – тоже не новость. Весь элегантный, как водится, от косого пробора в густой шевелюре до носочков туфель. Волосы на пол-лица, тоже как обычно. Да я и так видел, выражение уж больно… человечное, что ли. У предков его такого не было.

Да и не стал бы его предок вот так ко мне приходить.

И взгляд у него был такой… сейчас то ли сграбастает мою ладонь обеими руками, как ни в чём не бывало, и начнёт беспечно-сладким голосом нести какую-нибудь мистическую чушь, то ли упрётся руками мне в грудь и толкнёт, а за спиной пропасть окажется.

На то он и Ди. С ним никогда не знаешь, как всё повернётся.

Ну а я решил не дожидаться. Неловко зажав журавликов в одной руке, другой притянул Ди к себе и крепко обнял, сминая бумажные фигурки о затянутую в шёлк спину. Не слишком удобно, но я, признаться, опасался выпускать их из рук. Ещё растает, как в сказке…

Ди вздохнул, положил руки мне на плечи и как-то очень уютно пристроил голову у меня на груди. Мягкие волосы защекотали шею, а легкое тёплое дыхание пришлось четко в ямку между ключицами. Почему-то это ощущение заставляло поверить: нет, не растает.

– Чокнутый придурок, – прошептал я почти обессиленно. – Сволочь разноглазая. Зараза китайская. Где тебя носило, Ди?

– Везде, где вас не было, детектив, – ответил он, почему-то смеясь. – Но даже и там вы в конце концов появлялись. – Ди перестал смеяться и прерывисто вздохнул. – Зачем вы преследовали меня, Леон?

– Ты же только что расстраивался, что я не рад тебя видеть, а теперь спрашиваешь, зачем?

– Пожалуйста, – он снова вздохнул. Поток воздуха легко коснулся горла, и отчего-то мурашки побежали по коже. – Мне важно знать.

– Ты мне жизнь с ног на голову перевернул, и совсем не дал времени разобраться. Что мне оставалось делать?

– Забыть, – прошептал Ди. – Выбросить из головы. Жить нормальной жизнью. Все так поступают.

Я покачал головой, хоть Ди и не мог этого видеть.

– Я – не все. А ещё я подсел на эту наркоту в твоём притоне.

– В моём зоомагазине нет наркотиков, – возразил он и попытался отстраниться, но и тому, и другому действию недоставало возмущения. Скорее, в его голосе звучало недоумение и что-то сродни разочарованию.

– Есть, – заявил я, и крепче прижал Ди к себе, утыкаясь носом в гладкие, пахнущие чем-то приятным волосы. – Самая настоящая наркота.

Ди снова рассмеялся, и продолжал смеяться достаточно долго, а я стоял, просто обнимая его, безнадёжно сминая три последних журавлика, и смотрел поверх его головы в окно аэропорта. За окном взлетал самолёт, билет на который лежал у меня в кармане. Туда мне больше не было нужно.

– Я рад, – сообщил я Ди, вспомнив его вопрос. Просто чтобы он не сомневался.

Ди чуть отстранился, чтобы взглянуть мне в глаза, улыбнулся и ответил:

– Пойдём домой?


Зоомагазин встретил нас уютной тишиной и атмосферой ожидания. Где-то в нём, как всегда, кто-то скрёбся и шуршал, и отзвуки из глубин коридоров доносились до гостиной единым неразборчивым фоном, наподобие далёкого шума прибоя, и всё же было тихо. Оглядевшись, я заметил, что животных в гостиной не было совсем, но не успел удивиться, как занавески заколыхались, пропуская любопытные носы, и во всех тёмных углах зажглись огоньки глаз.

– Я вернулся с гостем, – негромко произнёс Ди, но этого было достаточно. Тишина и ожидание сменились привычным шумным оживлением, в то время как обитатели зоомагазина выходили, вылетали и выползали навстречу… я только сейчас понял, что не знаю точно, кем Ди является для них. Не забыть бы спросить потом.

Только уже увидев самих животных, я понял, что надеялся сохранить способность воспринимать их как людей. Ведь я видел их тогда, на корабле. Не то чтобы я был сильно расстроен – меня больше волновало, что Ди разочаруется. Внезапная победа в погоне всё ещё кружила мне голову, но что если он передумает? Что если…

Я потряс головой, отгоняя дурные мысли, и взглянул на Ди. Тот ворковал с животными, как ни в чем не бывало, и не смотрел в мою сторону. И это выглядело так… обычно, так в порядке вещей, так похоже на самый нормальный день в том казавшемся нормальным прошлом, когда у меня всё это еще было – Ди, магазин, чай, сладости, уют, Крис, – что я невольно заулыбался. Я надеялся, что Ди не передумает. А если только попробует – что ж, я шёл по его следу раньше, могу пойти снова. И буду преследовать, пока не передумает обратно. Так-то. Оркотты не сдаются.

Большинство зверей меня откровенно игнорировало, но многие косились. Возможно, помнили, а может быть, статус "гостя" значил что-то особенное. А некоторые, к моему удивлению, от Ди направились ко мне.

– Привет, малышка Пон, – произнёс я, подхватывая на руки подбежавшего енота. Зверёк забавно фыркнул и ткнулся мокрым носом мне в щёку. Как ни приглядывался, я не видел в животном белокурой девчушки в пышном платье, и, прислушиваясь, не слышал высокого звонкого голоса. Но я как будто… почувствовал, что ли… что-то тёплое и радостное, исходящее от Пон-тян и предназначенное именно мне. – Я тоже рад тебя видеть, – сказал я, усаживая её на диван рядом с собой.

– И тебе привет, – повернулся я к подошедшему барану. Тот зыркнул злобно, будто примериваясь укусить, а потом вдруг его зубастая морда сделалась почти жалобной, и он только слегка боднул меня в колено, наклонив рогатую голову. Как будто ему меня не хватало. Или не меня… вернее, точно не меня.

– А ты, наверное, по Крису скучаешь? – спросил я, протягивая руку, чтобы потрепать оранжево-полосатую гриву. К моему удивлению, хищник не огрызнулся, покорно позволил себя погладить, а потом свернулся у моих ног и длинно, почти по-человечески вздохнул.

Подняв голову, я встретился глазами с Ди, который, оказывается, внимательно наблюдал за моей встречей со старыми знакомыми. Ди улыбался мягко и непривычно тепло, как будто хотел сказать, что не передумает. Но не сказал. Вместо этого спросил:

– Чаю, детектив?


Всё было почти так, как я не решился пожелать. Ди, магазин, чай, сладости, уют, зверьё. Не хватало Криса, но я не думал, что Ди был бы против того, чтобы его увидеть.

Было хорошо. Тепло. Правильно.

– Чувствую себя, как будто наконец вернулся домой, – произнёс я вполголоса, и взглянул на Ди. Он помолчал с минуту, а потом вдруг поставил чашку на стол и поднялся на ноги.

– Пойдёмте, – Ди протянул мне руку, загадочно улыбаясь. – Я хотел бы вам кое-что показать.

Ориентируясь каким-то одним ему известным образом, Ди провёл меня по серии совершенно одинаковых, на мой взгляд, коридоров, и остановился у двери, ничем не отличающейся от соседних.

– Это здесь. Входите. – Ди открыл дверь и замер на пороге, пропуская меня вперёд. И я почему-то сначала шагнул внутрь, а только потом огляделся.

Оглядеться очень даже стоило.

Вся комната была занята бумажными журавликами. Они кучковались на низеньких столиках, заполняли шкафы и лёгкие подвесные полки, свисали на нитках с потолка. Я невольно присвистнул, оценив количество.

Сначала показалось, что фигурки в комнате делал Ди, и от этой мысли стало немного странно, и как-то в груди кольнуло, но, присмотревшись, я узнал свою работу. Так вот куда чёртовы зверюги их таскали!

Возмущение почему-то смешивалось с облегчением и странным образом отнимало силы. Я прислонился плечом к стене, хмыкнул и не стал ругаться, лишь спросил:

– Сколько?

– Ровно тысяча, – ответил он от дверей. – Не считая тех, что… безвозвратно утеряны.

Мне вспомнилась мышь, яростно шинкующая зубами бумажную фигурку, и я невольно рассмеялся. "Безвозвратно утеряны", точно. Сейчас злости не было. Ведь мне, в конце концов, всё удалось. И если так было надо – пусть.

Удовлетворённо вздохнув, я снова оглядел комнату. Это было… красиво. У меня журавлики всегда образовывали бесформенную белую кучу и похвастаться могли лишь количеством. Здесь же… как по волшебству, у Ди они выглядели изящно и как-то уютно. Уют вообще присутствовал у Ди во всём. Это была одна из вещей, по которым я особенно скучал.

– Детектив? – тихо позвал незаметно подошедший Ди, остановившись за моим плечом. – Вы так и не загадали желание.

– И правда, – ответил я, оборачиваясь к нему.

Улыбнулся.

И загадал.