Автор: Liliana – Admiralcurzee
Сериал: CSI: Miami
Серия: Лилия и Лев
Название: Погоня
Пейринг: ДюКейн
Жанр: романтика
Рейтинг: R
Белее белого сукна твоих волос легла волна,
И утонули плечи в ней, тебя апрель со мной лишает сна.
Две капли неба – взгляд и теть,
Подола хитрый лабиринт,
По зеленеющей траве
Апрель снимает старый палантин.
- Сэр, - угрюмо глядя на меня, произнесла Келли, - я утопила улики… и казенный Хаммер…
Я молча смотрел ей в лицо. Моя храбрая, золотая девочка, жизнь моя, негодяйка чёртова – как я хотел снять ремень и при всех отхлестать ее по очаровательной заднице!
Я знал эту особенность характера Келли Дюкейн – очень спокойная и здравомыслящая, в минуты сильного гнева она способна на абсолютно безрассудные поступки: пойти в одиночку на захват серийного убийцы, броситься впереди спецназа к террористу-снайперу, преследовать на запредельной скорости вооруженных бандитов! В жилах Келли текла горячая южная кровь, а не разбавленная водичка – под вежливой, холодноватой маской клокотала раскаленная лава, и я, быть может, единственный из живущих, очень хорошо знал это, весьма часто испытывая ее жар на собственной шкуре.
- Сейчас не это самое главное, мэм, - процедил я, надевая очки, посчитав, что она достаточно ясно прочла в моих глазах всё то, что я не смог высказать словами.
Келли нахмурилась, и совсем повесила нос. Поделом!
Я глаз не мог оторвать от безупречной груди, от маленьких сосков, проступивших под мокрой рубахой… Господи хорошо, что я надел свои очки, надеюсь, никто ничего не заметил.
- Лейтенант, нам ждать тягач? – подошел к нам патрульный.
- Нет, спасибо, мы с леди справимся сами.
- Ей нужно надеть сухую одежду…
- Она переоденется, когда мы достанем улики.
Без сомнения, на свете появился еще один человек, уверенный в моём жестокосердии.
Когда полицейские машины и вертолёт наконец-то убрались, я подошел к Келли и сел рядом на траву.
И уже осатанело,
Ноют губы, ноет тело,
День прожить – тебя не видеть
Словно чашу яда выпить!
Её блузка расстегнулась, тонкие водоросли запуталась в мокрых, распущенных волосах…Я задохнулся от желания взять ее немедленно, здесь, в этих кустах, на мокрой траве, заломить за спину нежные руки, резко притянуть к себе, зажать поцелуем рот, впиться в нежную плоть груди. Келли конечно же вскрикнет, а я продолжу грубо сжимать пальцы, причиняя ей боль, стараясь, чтобы она хоть на мгновение почувствовала то, что почувствовал сегодня я! Она бы корчилась, брыкалась, пыталась вырваться, отбросить мои руки, освободиться от терзающего ее рта. Она бы кричала, спрашивала, что со мной случилось. Что я мог бы ей ответить? Что желание настолько сильно, что я не могу даже говорить? Что я даже не в состоянии вспомнить дорогу в город, пока она не позволит мне насытится собою? Но я бы только сильнее сжал её в объятиях, прижал бы к земле лишая последней надежды на освобождение, выплюнул в её красивое, испуганное лицо весь свой гнев, всю злость и страсть, всю ненависть за невозможность окончательно подчинить её себе!
Как во сне до меня донесся ее тоненький голосок
- Горацио, у тебя такое лицо, будто бы тебе больно…
Я резко встал, она волей-неволей тоже поднялась на ноги.
- А знаешь, Келли, КАК мне было больно, когда сообщили, что ты свалилась в канал? Ты хоть на секунду представила, каково мне будет хоронить тебя? Как ты могла так поступить со мною, Келли?
- Не наказывай меня, - тихо прошептала она, - я поступила так, как поступил бы на моем месте ты...
- А теперь послушай меня, - когда я того желал, мой голос мог быть очень жесток и суров, - я скажу это только один раз, повторять не буду. Если впредь ты нарушишь протокол, поставишь под угрозу свою жизнь и судьбу улик – положишь на мой стол рапорт об увольнении и больше никогда в жизни меня не увидишь!
Она вскинула голову, в её зеленых глазах плескался ужас.
- Горацио, - сдавленно прошептала она, - что ты такое говоришь… ты что, хочешь меня бросить?
Я едва успел подхватить ее. Женщина, в одиночку преследующая вооруженных бандитов, вынырнувшая из рухнувшей в воду машины, плывшая среди змей и крокодилов – сомлела от нескольких слов, в полуобморочном состоянии цепляясь за меня, стоя на подгибающихся ногах, бледная как смерть, с лицом, покрытым испариной!
- Что ты такое говоришь, Эйч! Как ты ТАКОЕ можешь говорить?
- Келли, ты слышала. Такие ошибки непростительны, я даже не знаю, как мне поступить с тобой…
Жалко всхлипнув, она спрятала лицо у меня на груди. Такая маленькая, мокрая, дрожащая от холода и страха, едва достающая макушкой до моего плеча… Ну разве мог я и дальше играть роль рассерженного босса?
- Келли, - прошептал я, прижимаясь лицом к ее ароматной белокурой шевелюре, - моя смелая Келли…
Я гладил ее спину, чувствуя сквозь мокрый хлопок теплоту кожи, ласкал склоненный, виноватый затылок, нежную шею, пытался дыханием согреть ледяные ушки. Но от этих ласк Келли только сильнее дрожала.
Нестерпимое желание выворачивало меня наизнанку, я понимал, что еще минута, и я действительно изнасилую ее!
- Мне холодно, - тихо прошептала она, - у тебя в машине есть во что завернуться?
- А я на что? – прошептал я ей на ухо.
Ее руки медленно легли на мои бедра, она сильно прижала меня к себе, почувствовала эрекцию, счастливо вздохнула, медленно вскинула голову… Она уже не плакала, наоборот, ее губы улыбались таинственной, сдержанной улыбкой, на нежных щеках играл румянец, а глаза призывно блистали всеми оттенками чувственного обожания.
Мадонна, ну наконец-то мне удалось разбудить свою нимфу!
Её объятия сводили меня с ума, Господи, если бы Келли не утопила этот проклятый казенный Хаммер, я бы никогда, быть может, не увидел, каким розовым, нежнейшим светом отливает ее пышная грудь под мокрой белой сорочкой. Слегка отстранив ее от себя, я припал к проступившему сквозь кружево маленькому сосочку, осторожно сжал губами крохотный кусочек плоти, ради лицезрения которого, не задумываясь, утопил бы десять Хаммеров и двадцать вертолётов.
Я медленно целовал ее грудь, шею, нежное горло, пока, наконец, не сомкнул губы на ее устах. Каждый раз, когда я целовал ее, я будто бы делал это впервые - головокружительная мякоть губ, нежный язычок, робко отвечающий на моё проникновение, тоненькие пальцы, с чувственным наслаждением зарывающиеся в мои волосы, и совершенное тело, покорно расслабляющееся в моих руках!
- Келли, - сдавленно прошептал я, - прикажи мне остановиться… иначе я за себя не отвечаю!
- Разве я могу что-то приказать боссу? – прошептала она, сильнее стискивая мой затылок, пригибая мое лицо к себе, в то время, как ее живот всё сильнее прижимался к моему паху, - нас никто не видит, впрочем, мы можем заехать вглубь леса…
- Келли, я… я не смогу сесть за руль, я не смогу вести машину…ты понимаешь?
- Ты так сильно хочешь меня, что руки трясутся? А когда ты говорил, что отвергнешь меня, ты был в состоянии сесть за руль?
- Келли, - я потянул ее к ближайшим деревьям, - у нас не так уж много времени, чтобы болтать о пустяках…
Пустыня горла, взор ресниц,
Магниты ног в педали. Даль
Мелькнет калейдоскопом лиц,
А что ушло – того совсем не жаль.
Над апельсиновым кустом,
Еще мертва луна, но хмель
И мёд из каждого ствола
Сочит, сочит разнузданный апрель…
Я заставил ее надеть свой пиджак – Келли опиралась спиной о ствол дерева, и я боялся, что она расцарапает кожу. Ее ноги обвивали мою талию, она стонала и извивалась, держась руками за низко росшие ветви, пригвожденная к дереву, распятая на сладострастном кресте, со стоном подчиняющаяся безжалостным ударам мужского тела. Жаркая, влажная ее плоть была так отзывчива на каждый поцелуй, на каждую ласку, что я таял от нежности и благодарности к моей дивной нимфе, с такой радостью отдающейся мне, даже здесь, в лесу, в условиях, лишенных какого-либо комфорта…
Но, похоже, она совершенно не думала о чем-либо, кроме нашей любви. Ее стройные бедра взлетали мне навстречу, почти не обременяя тело своей тяжестью, я крепко держал ее, заставляя до конца опускаться на раскаленный член, до конца вбирать его в себя, а потом выходил почти полностью, каждый раз слегка касаясь пальцами маленькой жемчужины, спрятанной в розовых лепестках ее сладостного, истекающего мёдом устья. Келли тяжело дышала, все сильнее сжимая меня ногами, всё круче выгибая спину, напрягая каждый мускул, ломая ногти о грубую кору ветвей. Ее глаза были полузакрыты, с губ срывались тихие стоны и чтобы заглушить их, она скрежетала зубами, как узник, пытаемый изощренным палачом.
Я двигался, скользя по узким стенкам прохода, распаленный, сожженный животным желанием, размазывая ее по стволу, со всей силы сжимая лебединые бедра, впиваясь то в грудь, то в губы, время от времени намеренно снижая темп, доводя ее этим до безумия. В эти минуты Келли хныкала и скулила, пыталась укусить меня за шею, умоляла, требовала, угрожала… Я, смеясь, слушал эту сладостную музыку, напоминая ей о ее сегодняшней проделке, уверяя, что это самое лёгкое наказание, которого она заслуживает за своё ныряние в канал!
Но Келли была настолько распалена, что уже не понимала шуток. Я уступил ее мольбам и быстро довел и ее и себя до развязки. Резкий всхлип, мгновенная судорога, капли вязкой влаги, медленно стекающей по внутренней стороне бедра – и вот она уже повисла на мне, медленно приходя в себя, обнимая, целуя, шепча мне на ухо самые шальные слова любви и, наконец, клятвы неукоснительно соблюдать протокол вызова полицейского спецназа.
Хм, хотелось бы надеяться, что после сегодняшней прогулки по парку Эверглейдс она этот протокол уж точно никогда не забудет!
И уже осатанело,
Ноют губы, ноет тело,
День прожить – тебя не видеть
Словно чашу яда выпить!