Автор: Liliana – Admiralcurzee
Сериал: CSI: Miami
Серия: Лилия и Лев
Название: Полигон
Пейринг: ДюКейн
Жанр: романтика
Рейтинг: R
В эту субботу Келли Дюкейн наконец-то удалось уговорить своего разлюбезного босса отправиться с нею в один из самых глухих уголков Эверглейдс, на полупрофессиональное стрельбище, её любимейшее развлечение.
Горацио однажды был там, ради консультации с бывшим военным снайпером, по уголовному делу трехлетней давности. Он помнил, что тот отставной полковник был в прошлом бойфрендом Келли, но женщина, мило покраснев, сообщила, что год назад её бывший переехал в Лос-Анджелес, поэтому Кейн уступил возлюбленной, взяв с нее твердое обещание, не задерживаться на полигоне допоздна.
Этим утром Келли напоминала ему и амазонку и наемницу одновременно. Веселая, гордая, напряженная, как струна, с хищно раздувающимися ноздрями, в камуфляжной форме и крапчатом берете - она уверенно несла на плече винтовку, заправленную в кожаный чехол. Кейн усмехался про себя, за несколько лет так и не привыкнув к тому, что эта нежная, донельзя женственная блондинка – превосходный и очень опасный боец с солидным послужным списком.
Келли ориентировалась на стрельбище, как у себя дома, зная поименно всех инструкторов и завсегдатаев, встречаемая громкими приветствиями и крепкими рукопожатиями. Мужчины смотрели на Горацио с нескрываемой завистью и досадой – Келли была здесь звездою и объектом давней охоты. Эйч хоть и рос ежеминутно в собственных глазах, однако мудро решил не поворачиваться к горячим поклонникам спиной - мало ли что могло случиться на полигоне?
Келли стреляла превосходно, Горацио не отставал от нее, хотя долгое лежание животом на скошенной траве было не из приятных. Но, несмотря на это, настроение у него было превосходнейшим – денёк был жарким, в изумрудной траве стрекотали кузнечики, запах пороха и скошенных стеблей будил первобытные инстинкты, адреналин наполнял кровь вдохновением, а сосредоточение на игре в войну освобождало мозг от повседневных забот начальника дневной смены криминалистической лаборатории. Тем более, рядом с ним, бок о бок, лежала его любимая женщина, чей взгляд, даже сквозь непроницаемые солнцезащитные очки, прожигал его насквозь, словно фантастический смертоносный паллер. А негодница развлекалась вовсю! Мало того, что она в 99 случаях из 100 попадала в десятку, так она попутно умудрилась довести своего мужчину почти до обморочного состояния. Всякий раз, когда ей нужно было встать, чтобы перейти к новой мишени или принести патроны, белокурая бестия, поднималась с земли, опиралась руками о спину любовника, ввергая того в состояние, близкое к помешательству! А потом, изображая из себя бывалого инструктора, еще и командовала: «выше локоть, целься дольше, нет, ты не так ее держишь», и поправляла приклад, прижимаясь к лейтенанту пышной грудью, легко прикасаясь губами к его шее, нежно прихватывая зубками мочку уха в качестве наказания за выстрел в молоко, или запускала пальцы в пламенеющие на Солнце волосы возлюбленного, испуская такие чувственные вздохи, что у Горацио троилось в глазах! Но стоило распаленному кавалеру сделать попытку притянуть мучительницу к себе, Келли ловко уклонялась и на страстный взгляд отвечала недоуменным хлопаньем ресниц, всем своим холодно-сосредоточенным видом показывая, что донельзя занята стрельбой и ни на какие глупости отвлекаться не намерена. Горацио вздыхал, смеялся, и грозился посадить ее «на голодный паек» до конца месяца.
Душа Горацио пела, он хотел бы остаться на этом поле до конца своих дней…
В семь вечера, когда солнце стало клониться к закату, и доморощенные вояки засобирались домой, к Келли и лейтенанту подошел смотритель полигона, старый друг отца Келли, который в своё время привел, как он выразился «двоюродную племянницу» на стрельбище.
- Сэр, и ты, моя девочка, не будет ли с моей стороны наглостью пригласить вас на ужин?
- Ох, дядя Джек, нам хотелось бы вернуться в город засветло…
- Ничего, дети мои, переночуете у меня, а завтра поутру уедете, если не захотите опять пострелять! Ну, так как?
Кейну очень не хотелось уезжать отсюда, но он боялся, что Келли не понравится отсутствие необходимого комфорта, и уже, было, решил отказать, как услышал нежный голосок у своего плеча:
- Конечно, дядюшка, спасибо тебе, мы с лейтенантом остаемся. Я помогу приготовить ужин!
На веранде небольшого дома, служившего смотрителю и сторожкой, и оружейным складом-мастерской, был накрыт стол, вокруг которого расположились несколько мужчин с военной выправкой - старинные друзья Джека, и две женщины - жена и дочь хозяина.
Келли и лейтенант были радушно приняты в компанию.
Все эти люди были в прошлом солдатами одной роты, воевали во Вьетнаме и других горячих точках, и вели себя, как одна большая семья. А «дядюшка» Джек был их командиром. Его слушали с почтением, его любили и уважали до сих пор: и миллионер, и известный адвокат и даже действующий полковник, слушали простого парня Джека с почтением и относились к нему, как к главному. Келли подумала, что Джек чем-то неуловимо напоминает ей Эйча, и в том и в другом мужчинах было нечто, что делало их главными, где бы они не находились, нечто, что вызывало доверие, заставляло людей следовать за ними и выполнять их приказы.
А Кейн, глядя на компанию бывших военных, невольно вспоминал свою молодость и службу в саперном подразделении. Он иногда тосковал по той, более простой и понятной жизни, но ни за какие блага мира, даже за вечную молодость не покинул бы теперь лабораторию. Горацио уже не представлял себе жизни вне Департамента, вне своей команды, и уж тем более, он не представлял себе жизни в разлуке со своей сладостной нимфой, которая сидела рядом, доверчиво прижимаясь к его боку.
Последние гости разъехались перед самой полночью и хозяин, облегченно вздохнув, отвел Келли и Горацио в маленькую гостевую комнатку.
- Ночи нестерпимо жаркие, так что я не советую вам закрывать дверь на веранду, а то задохнетесь.
- Горацио, - тихо прошептала Келли, когда Джек наконец-то ушел, - пойдем, пройдемся по полю?
Он без слов понял ее. Дом был слишком мал, чтобы гарантировать им иллюзию уединения, но Келли знала это, и всё же осталась… Она хотела любить его этой ночью в поле, на траве, под жаркими звездами… Горацио обнял ее, поцеловал в чистый, высокий лоб:
- Да я бы по горящим углям ради тебя пошел, дорогая моя…
Жаркое марево обволакивало их, как горячее молоко, а они всё шли, держась за руки, к опушке леса, среди роя светлячков, оглушающего стрекота цикад и соловьиного пения.
- Какая весна… - тихо прошептала Келли, - я так безумно люблю тебя, Горацио, что согласилась бы превратиться в соляной столп, как жена Лота, лишь бы еще хоть раз взглянуть на тебя…
- Келли, - Эйч притянул ее к себе, - нежная моя девочка…
Они тихо целовались под полной луной, безрассудно влюбленные друг в друга, пылающие, нашедшие свою любовь в пучине безрадостной жизни, среди одиночества и потерь, жаждущие беспрерывных прикосновений, ласковых слов, духовного и физического единения.
Они потеряли себя в чувстве, против которого даже и не думали бороться, упав в одну и ту же пропасть, растворившись в темном колодце страсти.
Горацио медленно расстегивал ее блузку, неторопливо целуя, пробуя на вкус каждый дюйм открывающейся обнаженной кожи. Келли же не могла шевельнуться. Ее руки превратились в желе, колени подгибались, томная слабость охватила все ее тело и она превратилась в безвольную куклу, предоставив любовнику раздеть и уложить себя на траву, на расстеленную одежду. Горацио чувствовал ее состояние, ее томление и не требовал от нее любовных игр. Она была настолько торжественна и отрешена в эту минуту, что он почувствовал себя фавном, совращающим в лесу девственную богиню Луны.
Келли видела над собой его одухотворенное лицо, синие, безмерно человечные глаза, пристально всматривающиеся в её душу, солнечную прядь, упавшую на широкий лоб, чувствовала на коже широкие, огрубевшие ладони, дразнящие ее застенчивость. Она наконец-то смогла поднять руки и обвить сильную, загорелую шею босса, приподняться, припасть к его губам, раздвинуть их, наполнить его своим сладостным дыханием.
Горацио ласкал нежную грудь, вздрагивающую спину, лебединые бедра, чувствуя горячечную пульсацию вожделения, волнами поднимающуюся по его телу, разжигающую кровь, сводящую мускулы в железные жгуты, разрывающую грудь бешеным сердцебиением.
Келли стонала, обвиваясь вокруг него, лаская и царапая кожу, донельзя распаленная, вся словно обнаженный нерв, жаждущая его, как пересохшая земля жаждет дождя. Слабость покинула ее, теперь она напоминала голодную тигрицу, вырвавшуюся из вековечного плена. Она властно перевернула любовника на спину и заскользила поцелуями по его коже. Горацио со стоном подставил ей свое тело, закрыл глаза, падая в адское пекло ее медлительных ласк, чувствуя себя грешником, поджариваемым самым искусным дьявольским палачом, и умирая от счастья от этих непереносимых мук. Губы и язык Келли медленно текли по его телу всё ниже и ниже, тонкие пальцы заплетались в мягких волосах на его груди, горячее, влажное лоно прижималось к напряженному бедру.
И вот, наконец, ее шелковые губы достигли своей цели. Горацио взвыл, выгибаясь дугой навстречу ее рту, запустил пальцы в расплавленное золото волос, упиваясь искусной игрой бархатного язычка, полностью лишившись какого либо контроля над собой, и восторгаясь этим чувством полного освобождения.
А Келли уже и не знала, в какой реальности пребывает: вся сосредоточившись на удовольствии своего мужчины, она слегка пришла в себя лишь когда, спустя бесконечные эоны времени, железные руки оторвали ее от земли и, перевернув в воздухе, уложили на спину. Горацио положил стройные, точеные ножки себе на плечи и, не отрывая взгляда от ее лица, медленно и властно вошел в нее. В ее зеленых, широко распахнутых глазах, отражался Млечный Путь. Она была его единственной Вселенной, и он чувствовал себя песчинкой, затерявшейся в ней, без остатка предавшейся ее величественной судьбе. Келли вскрикнула, подавшись ему навстречу, до конца вбирая в себя раскаленную плоть, вцепилась в тугие бицепсы, сжимая и разжимая пальцы в такт его движениям, не замечая, как тонкие струйки крови из ран, оставленных ее ногтями, сбегают по его предплечьям.
Она сжимала свои тайные мускулы, пытаясь удержать его в себе, чувствуя глубоко в своём теле каждое движение разъяренного зверя, отпускала и снова захватывала его, восхищаясь каждой чувственной судорогой, лишь чудом удерживаясь на краю сознания, отчаянно цепляясь за возлюбленного, пытаясь продлить соитие, сдержать неотвратимо накрывающие ее последние конвульсии.
И, наконец, громко, несдержанно всхлипнув, распростерлась под ним, вздрагивая, шепча его имя, бесконечно целуя, смеясь и плача от счастья, растекаясь кипящим розовым маслом. Горацио закрыл глаза и дал себе волю. Он входил в расслабленное, сытое, удовлетворенное им тело почти с ненавистью – ну кто бы мог подумать, что эта белокурая бестия так сильно уязвит всё его существо! Если бы ему предложили стать Богом взамен разлуки с этой женщиной, он бы только посмеялся. Ни за какие сокровища мира он бы не променял и одной секунды с нею, в ее объятиях, на ее жаркой груди, в ее нежной влажности даже на власть над Жизнью и Смертью…
- Келли, - шептал он, прижимаясь к ее груди, извергаясь в неё, вбирая ее в свою кровь и плоть - Господи, моя Келли, нимфа моя возлюбленная, моя весна, моя судьба, моё единственное прибежище…
И если б дали мне в удел
Весь шар Земной, весь шар Земной,
С каким восторгом я б владел
Тобой одной, тобой одной…