Ум может принять совет, но — не сердце; у любви нет географии,

и она не знает границ; повесь на нее жернов и утопи,

она все равно всплывет,

— как же иначе?

Трумэн Капоте

«Другие голоса, другие комнаты».

Тимберли было всего пять, когда она заметила его впервые. Тогда она была симпатичной мелкой девчушкой с забавными хвостиками, обожала все розовое и ужасно доставала своих братьев. И если Джейми снисходительно улыбался и велел «мелкой отвалить», то Джеральда она умела доводить до белого каления, так, что он краснел от злости и молил маму отправить сестру в ее комнату. Но чаще всего миссис Джоханссен была на ее стороне, и Тимберли быстро привыкла к тому, что она особенная, и в семье у нее исключительные привилегии. Даже суровый с Джеральдом и Джейми папа разрешал своей маленькой принцессе посмотреть телевизор дольше обычного, что окончательно возвысило ее в собственных глазах над остальными отпрысками Джоханссенов.

Она беспрепятственно таскалась за братом и его другом, мешалась под ногами, но от того же было веселей. И если Джеральд раздраженно фыркал, то Арнольд всегда был добр к ней, угощал леденцовой карамелью, мило улыбался и порой даже заступался за нее перед старшим братом.

Теперь Тимберли понимает, что у нее просто не было ни единого шанса не влюбиться, пусть по-детски восторженно и наивно. Поначалу она изрисовала все альбомные листы сердечками, потом, оставляя место в центре, рисовала маленькую девочку в пышном платье с непомерно большой и яркой короной на голове, а рядом — мальчика повыше с канареечно-желтой копной волос. Тимберли знала, что она принцесса, а Арнольд не мог быть никем иным, кроме как принцем. Только принцы такие добрые, красивые и храбрые, а раз так, то сама судьба велела им пожениться.

В пять лет Тимберли были неведомы чувство неловкости и страх перед противоположным полом, поэтому она прямо заявила Арнольду, что он теперь ее парень. Она считала, что теперь-то ему никуда не деться, и таскалась за ним даже в школе. Вот потеха-то была его одноклассникам, думает Тимберли сейчас, сейчас-то ей стыдно, и она искренне надеется, что Арнольд ничего не помнит.

К десяти годам ее детские чувства как будто стали угасать, она засматривалась на других мальчиков, подмечая, с кем из них ей хотелось бы сходить на Сырный фестиваль. Конечно, это еще нельзя было считать настоящим свиданием, но все-таки это было круто, можно было похвастаться перед подружками, какими сладостями тебя потчевал кавалер, на какие аттракционы расщедрился, рассказать, как вы плыли по тоннелю любви. Пожалуй, это была самая безоблачная пора в жизни Тимберли, без тревог и неприятностей, время больших ожиданий и сладкого предчувствия счастья.

Когда Тимберли исполнилось тринадцать, это вернулось к ней с утроенной мощью. Джейми женился, а Джеральд выступал на торжестве в качестве шафера. Конечно, Арнольда не могло не быть среди гостей. Ее нарядили в красивое платье, и Тимберли казалось, что в нем она необыкновенно хороша, хоть еще по-детски угловата и невысока. Она была слишком взрослой для девочки-цветочницы, но слишком юной, чтобы стать подружкой невесты, потому ее роль в церемонии была весьма скромной. Да и вообще поначалу Тимберли считала, что это действо обещает быть невероятно скучным, покуда не заметила Арнольда Шотмэна, и в этот миг что-то изменилось для нее навсегда.

Арнольд тоже различил ее среди гостей и едва уловимо кивнул, большего он себе позволить не мог — жених и невеста уже стояли у алтаря, готовые обменяться клятвами, и все внимание было приковано к ним. Арнольд был так ослепителен в своем специально сшитом к событию костюме-двойке, в своей простой манере держаться, в бесконечной доброте, которой лучились его глаза. Тимберли в тот момент вспомнился рожок фисташкового мороженого, купленный для нее на фестивале и к концу путешествия по тоннелю любви растаявший начисто. Он отчаянно напоминал ей саму себя тогда.

С этого все и началось, закрутилось и завертелось. Свадьба брата прошла будто в лихорадке, Тимберли уже думала, что подцепила грипп. В общем-то, на нее никто не обращал особого внимания, и она могла слоняться, где хотела, могла затеряться в толпе родни и друзей семьи, но он нашел ее.

— Разрешите пригласить вас на танец, мисс? — Арнольд галантно протянул руку, и Тимберли, опешив, вложила в нее свою ладонь. Она чувствовала, что становится все жарче, ноги подкашиваются, но Арнольд твердо поддерживал ее, и они даже попадали в такт оркестру, исполняющему вальс.

Сейчас Тимберли корит себя за то, что позволила самой себе запудрить мозги. Опьяненная вниманием, будто игристым вином, она была свято уверена, что ее чувства взаимны, или станут взаимными, ведь она была так бесконечно счастлива в тот момент. Пусть ей было всего тринадцать, а Арнольд был выпускником, пусть он лучший друг ее несносного брата, а она в прошлом его не менее вредная сестра, ничто не имеет значения против истиной любви, как в сказках, ведь так? Стоило только признаться.

А вот уже это на деле оказалось куда сложней. Несмотря на рекомендующие быть смелее советы из «Cosmopolitan», который Тимберли читала от матери тайком, она пасовала. Ее подруги уже ходили на настоящие свидания, срывали свои первые поцелуи, учились краситься и носить туфли на каблуках, а малышка Тимми, как называл ее в детстве папа, тем временем вела дневники, где рыхлым слогом изливала свои вполне определенные чувства.

Тимберли попыталась нарядиться на свой четырнадцатый День рождения, как рекомендовал все тот же чертов журнал. Одолжила у матери туфли на шпильке на добрый размер больше, а также алую помаду и подводку.

Джеральд присвистнул и ткнул сидящего рядом друга в бок.

— Гляди, какая куколка, — насмешливо протянул брат.

Но Арнольд лишь чуть заметно улыбнулся и сразу посерьезнел.

— Не слушай его, Тимберли, ты прекрасно выглядишь, — ободряюще произнес он.

— Да она просто втрескалась в тебя, чувак, вот и вырядилась.

Тимберли показалось, что она вспыхнула, точно факел. От таких заявлений хотелось провалиться сквозь землю, но, по-видимому, все приняли это за шутку. К счастью.

Теперь Тимберли кажутся смешными ее попытки мгновенно преобразиться. Скорее всего, толстый слой алой помады и неровные завитки стрелок на веках не сделали ее краше, а выглядели нелепо. Вскоре осознав то, какую громадную по меркам девочки-подростка ошибку она допустила, Тимберли в слезах исписала добрую половину свежей тетради с пушистым кроликом на обложке. Конечно, Арнольд только подыграл ей, никак иначе. Какое-то время она осознанно избегала его, испытывая неловкость за свою «выходку».

Но природа самостоятельно взвалила на себя заботы о ее красоте, хоть Тимберли стала замечать это только на рубеже шестнадцатилетия. С возрастом она стала все больше походить на миссис Джоханссен, у нее были такие же большие глаза с длинными загнутыми вверх ресницами, пухлые губы и аккуратный вздернутый носик, доставшийся ей одной из всех детей в их семье. Как почти все афроамериканки, Тимберли быстро обзавелась формами, выделяющимися даже на фоне ее хрупкости.

Характер тоже претерпел метаморфозы: из бойкой девчушки выросла молчаливая и замкнутая юная девушка. От старой Тимберли осталась лишь крайняя сентиментальность, граничащая с плаксивой ранимостью. Тимберли разучилась выделяться, веселье, казалось, полностью испарилось из ее жизни.

В старших классах у нее была пара подруг, с которыми можно было отобедать в кафетерии, сходить на какую-нибудь умопомрачительную премьеру в кино, которую стыдно пропускать, или пробежаться по магазинам; но ее лучшими друзьями остались ручки и дневники. Дневники, которых скопилось столько, что листами из них можно было бы полностью обклеить стены их дома. Невзрачность, которую Тимберли сама себе навязала, играла ей на руку, по крайней мере, в одном — она могла беспрепятственно следить за лучшим другом своего брата, тайно или явно; все равно с поступлением в колледж они оба абсолютно перестали обращать на нее внимание.

Изменения коснулись не одной Тимберли — Джеральд с возрастом стал очень серьезным молодым человеком. Перейдя только на третий курс колледжа, он уже мысленно строил бизнес-империю, Арнольд же, напротив, витал в облаках. Пару раз она становилась случайным свидетелем их небольших ссор, виной которым были прогулы Арнольда.

Иногда Тимберли казалось, что она остывает, стоило ей на неделю-другую потерять его из виду. Иногда она была готова послать его к черту. Как в тот раз, когда застала Арнольда целующимся с рыжей девушкой на заднем дворе их дома, где Джеральд в отсутствие родителей затеял небольшую вечеринку. Позже Тимберли припомнила, что ее звали Лайла, и Арнольд ухлестывал за ней в младших классах, как раз тогда, когда она объявила его своим парнем, и образовался тот нешуточный, как казалось в детстве, любовный треугольник.

Тогда она не знала, чего в ней больше — льда или огня. Она чуть не разгромила свою комнату, разорвала дневники и громко стенала, что, к счастью, музыка в саду хорошо заглушала. Никто не узнал о разгуле маленького урагана по имени Тимберли, с которым по локальным масштабам разрушений мог соперничать лишь ураган по имени Катрина. Тогда на час с лишним она стала собой прежней, и ей… понравилось. Решимость росла в ней как на дрожжах. Долой дневники, долой слезы, долой серость и молчаливость! К шестнадцати Тимберли была готова рискнуть, поставить на кон все. Пусть горит это все синим-пресиним, будто арктический лед, пламенем.

Две недели назад был ее шестнадцатый День рождения, через две недели она пойдет на свой первый пром. Платье уже готово — кремовое, удивительно похожее на то, что она надевала на свадьбу Джейми. Тимберли видит Арнольда почти ежедневно уже целый месяц, каждый раз они мило болтают, ведь теперь у них гораздо больше общих тем для бесед. Арнольд улыбчив и обходителен с ней — она почитает это за добрый знак, как и то, что рядом больше не вертится никаких Лайл и прочих представительниц противоположного пола, со времен той самой злосчастной вечеринки.

Она мечтает, мечтает часы напролет. Перед глазами возникают яркие картинки: незабываемое лето, долгая и ясная осень, щедрая на снегопады зима. Вот они вдвоем гуляют по залитым солнцем улицам, щуря глаза от света и смеясь, потом идут в парк, перед тем купив по порции эскимо у вечно угрюмого, начинающего лысеть мороженщика Джолли-Олли. А вот они сидят на внешней площадке кафе под теплыми лучами инфракрасных обогревателей и пьют изумительный чай с нотками имбиря, много смеются, только хруст листьев и шепот ветра служит фоном для их тихих бесед. Когда придет зима, и все вокруг станет белым и чистым, они обязательно будут проводить много времени у Арнольда дома. Тимберли никогда не видела его комнаты, но представляет ее весьма красочно. У него должна быть огромная коллекция пластинок и старый проигрыватель, а еще огромная мягкая кровать, тогда они пошлют к черту кафе «Slausen's» c его умопомрачительно вкусными сэндвичами с индейкой и обоснуются в комнате со стеклянной крышей. И, может быть, в один из таких летних, осенних, зимних вечеров он поцелует ее впервые, и все у них будет хорошо.

Нужно только признаться.

Глядя в зеркало, Тимберли видит симпатичную молодую особу, которая наконец научилась накладывать макияж. В глазах огнем горит смелость и озорство. Она как никогда похожа на себя прежнюю, маленькую себя, только лучше, воспитаннее и, конечно, мудрее.

Тимберли решается.

— Арнольд, я тут подумала, — бойко начинает она, — может, ты составишь мне компанию на проме, у всех девочек есть пары, а я…

Но тут слова заканчиваются, в голове все звучало гораздо лучше, а теперь с ее губ срываются какие-то неверные фразы.

Арнольд странно на нее смотрит, и Тимберли ощущает, как по ее венам растекается жидкое горючее и, достигая сердца, вспыхивает сотней свечей. В глазах Арнольда смесь удивления и чего-то, отдаленно напоминающего жалость. Его нижняя губа слегка вздрагивает, а затем рот сжимается в тонкую нитку.

— Прости, Тимберли, но я…

Он запинается, подбирая слова, но в его распоряжении всего лишь секунды, тогда как у нее были недели. Результат, правда, тот же. Но ее больше волнует другое: Тимберли уверена, что он все понял, понял, что приглашение на пром — только верхушка айсберга.

—… но я слишком взрослый для этого. И к тому же твой брат мне голову оторвет.

Он пытается рассмеяться, но выходит не очень, и теперь настает очередь Тимберли жалостливо улыбаться. Чтобы не заплакать.

— Кстати, ты ведь знакома с Хельгой? Если нет, то вы обязаны познакомиться, правда, сейчас она уехала на один семестр в Бостон…

Дальше Тимберли не слушает, и так узнала слишком много. Она была так слепа в своей вновь обретенной самоуверенности, что даже не предполагала подобного исхода. Арнольд, верно, заметил ее, несмотря на все прилагаемые усилия, изменившееся выражение лица и невидящий взгляд вмиг увлажнившихся глаз. Он легонько касается ее руки и внимательно смотрит, словно вопрошая, все ли в порядке. Тимберли кивает. Конечно, в полном, окончательно и бесповоротно.

Арнольд уходит, перед тем подарив ей ободряющую улыбку, и это последний всполох света в ее внутреннем, задернутом дымной пеленой пепелище, оставленном внутри огнем ее любви.

Окончательно и бесповоротно безответной.