Автор: Кенгуру
Название: Поляна
Бета: Алена
Фандом: csi
Рейтинг: PG-13
Жанр: романтика
Пейринг: Уоррик/Конрад
Диклаймер: не моё
Саммари: «Уорррик растянулся на покрывале, закрывая глаза».
Любовь приходит к нам по-разному. Кого-то она накрывает волной, не давая ни времени, ни возможности вдохнуть или крикнуть о помощи; к кому-то приходит, как результат долгих и мучительных раздумий. Кого-то она настигает слишком рано, когда еще трудно осознать всю ее глубину; кого-то слишком поздно, когда уже возможно оценить, но уже так непросто изменить жизнь для этой любви. Иногда любовь приходит с одного вдоха, с одного жеста; иногда же надо очень долго вглядываться, чтобы увидеть. А бывает, что однажды мы просто замечаем, что любовь, оказывается, уже давно рядом с нами, пульсирует, кровоточит, но молчит, не признается, хранит тайны под тончайшими оболочками нежности и смущения. Своей странной изменчивостью, бесформенностью и антифактурностью, переливаясь оттенками страсти и тихого восхищения, она заставляет задуматься. Задуматься о том, что ищем мы, а что находит нас. Это редко бывает одним и тем же, но кто сказал, что это плохо? В этом и есть неотвратимая своей реалистичностью виртуальность нашей жизни, где наши желания становятся чьими-то упущенными возможностями, а чужие возможности – нашими сбывшимися желаниями.
Уоррик растянулся на покрывале, закрывая глаза. Трава слегка шуршала под ним, протестуя против грубого вмешательства в ее микрокосмос. Воздух был наполнен запахами середины весны и звуками парка, куда уже добрались дети и мамы, спортсмены и собачники. Шум напоминал прибой, который разбивался о волнорез зеленых зарослей вокруг поляны. Браун открыл глаза медленно, как будто боялся того, что может увидеть. Но все было как всегда по воскресеньям: голубое небо, без облачка, без туч, без намеков на дождь или ветер; слепящее теплое солнце, зеленые верхушки деревьев… и Конрад, склонившийся над ним.
- Не знаю, Рикки, не знаю. Иногда ты меня пугаешь.
- Чем? – на самом деле Уоррик знал, что сейчас услышит.
- Когда у тебя такие глаза, как сейчас, мне кажется, что тебя здесь нет. Ты где-то далеко, не со мной, глубоко в своих мыслях. Я будто теряю тебя. Только что у тебя был такой взгляд, как если бы ты не мог вспомнить, как меня зовут.
- Что за ерунда? Я здесь, я с тобой, рядом, вместе.
- Наверное, - Конрад откинулся на покрывало, устраивая голову на плече у Уоррика. – Я бы хотел в это верить.
Браун приподнялся на локте и коснулся губами кончика носа Конрада.
- Если хочешь – верь. Не хочешь – не верь. Сейчас так жарко, что мне чертовски лень двигаться, а то я бы доказал тебе, что я не просто здесь, а очень... – Еще один легкий поцелуй. – Очень... – Рука движется по пуговицам на рубашке, губы следуют за пальцами. – Очень близко.
- Тсссс. Тише. Люди вокруг. – Конрад вдруг смутился и отодвинулся от Уоррика. Но Браун видел, как начинает в нем закипать желание.
- Да ладно тебе. Нас здесь никто не видит... Эта поляна – наша. Наша. Здесь нет твоих директоров и моих начальников. Сюда уже даже собаки не забегают.
- И даже птицы сюда уже не залетают, когда видят этот клочок ткани на кусте, - подхватил Конрад, перекатываясь на живот, подминая под себя Брауна.
- Потому что стесняются, - побыстрее закончил Уоррик, обрывая разговоры поцелуями.
Конрад никогда не узнает, как была найдена эта поляна. Никогда.
- Вот черт, - выругался Ник, пролезая через куст.
- Что опять у тебя? – Уоррик шел следом.
- Рубашку порвал. Обидно. Она мне шла. – Стоукс остановился, разглядывая наполовину висящий рукав.
- Она моя, между прочим, – Браун со смехом догнал Ника и потянул, дорывая ткань, обнажая кожу, пробегая по ней гибкими пальцами, чувствуя, как вспыхивают желанием темные глаза.
Ник вырывался, попытался сбежать, перемежая хихиканье с ответными поцелуями. Запнувшись за какой-то корень, они оба упали, покатились по траве, распугивая птиц и мелких зверей.
Отдышавшись, Ник сказал:
- А давай обозначим как-нибудь эту поляну, чтобы найти ее еще раз. Мне здесь понравилось.
- И как мы это сделаем?
Ник подобрал с земли оторванный рукав и привязал его к кусту, через который они попали на опушку.
- Думаешь, все дело в поляне? - поддразнил его Уоррик.
- Конечно, а в чем еще? – не остался в долгу Ник, захлопав ресницами.
Самое простое в любви – это меняться. Спросите об этом у Конрада Экли. Сбрасывать, как змея, шкуру начальника, становится своим парнем, смеяться в голос, играть и отдаваться любви со всей страстью, на какую способен...
Самое трудное в любви – это меняться. Спросите об этом у Конрада Экли. Забывать о неравенстве; забывать о том, что не все твои приказы выполняются; стонать, не думая о том, что кто-то слышит; говорить, не думая о том, что кто-то запоминает и делает выводы; слушать, не думая о том, что кто-то лжет; ждать, не думая о том, что кто-то не придет; засыпать, не боясь, что кто-то уйдет.
Уоррик протянул руку за джинсами, стараясь не потревожить Конрада, который уснул, обняв его так крепко, как будто даже во сне пытался удержать его рядом, и боялся отпустить.
«Наверное, и вправду, все дело в поляне», - подумал Уоррик, так и не дотянувшись до джинсов, а потом махнул рукой и, укрывая их обоих половиной покрывала, притянул Конрада ближе. «Все дело в поляне».
Самое трудное в любви – это верить и надеяться. Спросите об этом у Конрада Экли. Он хотел верить всегда, но иногда не получалось. Не получалось поверить в эту манящую близость, обманчивую мягкость и переливающиеся бархатные нотки, которые заглушают голос разума и выметают из головы все мысли. Потому что все равно думалось, что сколько нежных слов Уоррик не скажет, сколько поцелуев не подарит, все равно он будет вспоминать прошлое... Особенно трудно верить во взаимность становилось, когда Ник и Арчи появлялись рядом, и глаза Уоррика опять закрывались зелеными экранами, не позволяя эмоциям прорываться.
Самое простое в любви – это верить и надеяться. Спросите об этом у Конрада Экли. Он надеялся всегда. Верил, даже когда не было никакой надежды; надеялся даже тогда, когда его счастье засыпало в чужих руках; надеялся, даже когда мечта разбилась под ударом кулака на острые осколки стеклянной двери. Верил, потому что знал: на его стороне время. Время – то, что залечивает любые раны, превращая острую боль сначала в тупую ноющую, а затем и вовсе – отшелушивает запекшиеся чешуйки старой любви, снимает кожуру сморщенной ревности и обнажает сочащуюся нежностью ароматную мякоть новой любви. И Конрад дал Уоррику столько времени, сколько мог; столько, сколько надо было, чтобы проникнуться этим ежедневным теплом другого человека, который не требует ничего, но отдает все.
