Выйти замуж за лейтенанта

by tinka1976

История жизни и любви, рассказанная Марисоль Делко.

Мы, кубинцы, люди суеверные. Можно ли жить, постоянно сталкиваясь воочию с тем, чего быть никак не должно, и не относиться к чужой вере с уважением? Впрочем, это уважение, по-видимому, уже у нас в крови. Например, мой брат всегда с опаской относился даже к безобидным ярмарочным чудесам, не то что к грозной сантерии – хотя он родился здесь, в Майами, а не на Кубе.

Я хорошо помню тот день, с которого всё началось. Обычная ярмарка, воздушные шары вперемешку со сладкой ватой. Кто знает, как сложилась бы моя жизнь, если бы Мие не вздумалось подразнить Эрика?

– Спорим, ты струсишь войти и узнать свою судьбу?

– Я не боюсь.

– Струсил!

– Я не струсил!

– Трусишка!

– Сами вы трусишки! Сами боитесь!

В итоге в шатёр гадалки мы вошли все вместе, крепко взявшись за руки. Так любопытству было легче победить страх. Мы сбились тесной кучкой, шестеро девчонок разных возрастов и единственный мальчишка.

Гадалка обвела нас взглядом, и я почувствовала, как вздрогнул рядом со мной Эрик.

– Магия не любит лишних глаз и ушей, – сказала гадалка.

Мы лишь крепче вцепились друг в друга. Даже если бы от этого зависела наша жизнь, никто из нас не рискнул бы остаться тут в одиночестве.

– Хорошо, – кивнула гадалка, – оставайтесь все. Но свою судьбу узнают лишь двое.

Юлиеска надменно и довольно улыбнулась. Ещё бы, она привыкла, что все всегда начинают с неё, со старшей. Но взгляд гадалки на ней не задержался, а моё сердце заколотилось часто–часто ещё за какую-то долю секунды до того, как я осознала, что гадалка смотрит именно на меня.

– Вот ты, девочка, – сказала она. – Я вижу, ты особенная. Как тебя зовут?

– Марисоль, – прошептала я.

– Необычное имя, – глаза гадалки стремительно чернели и, казалось, увеличивались в размерах, а голос становился всё ниже и обретал потусторонние нотки. – Необычное имя и необычная судьба.

Замерцали свечи, рядом со мной испуганно пискнула Мия, а Эрик придвинулся ближе. Гадалка не притронулась к картам, вместо этого она бросила перед собой на стол целый ворох каких-то причудливо обточенных палочек с непонятными знаками. Недовольно вздохнула за моей спиной Шейла. Ну да, ей не удастся блеснуть своими познаниями, раз гадалка не использует карты. В картах всё просто: красная масть – хорошо, чёрная масть – плохо, король – к замужеству, девятка – к проблемам.

Гадалка внимательно вглядывалась в переплетение узоров на палочках и молчала. Свет всё ещё мерцал, и над столом колыхались тени. Думаю, никто из нас не удивился бы, если бы они сложились в картинку и показали, что же ждёт меня впереди.

– Я вижу… – с подвыванием заговорила гадалка, – вижу смерть…

Впечатлительная Нелли громко охнула, и Юлиеска на правах старшей толкнула её в бок.

– И любовь… – добавила гадалка.

Её голос уже стал обычным человеческим голосом, без всякой потусторонности. Гадалка неожиданно тепло и как-то грустно улыбнулась и сказала:

– Большую любовь, Марисоль. Нечасто такая выпадает людям. Но смерть слишком близко…

– Она полюбит и умрёт? – всхлипнула Мия.

– Или умрёт её суженый? – мстительно предположила Юлиеска.

– Этого мне знать не дано, – качнула головой гадалка. – Подойди сюда, Марисоль. Выбери карту.

Если бы до стола было больше одного шага, я бы не осмелилась. Но, вглядываясь в гадание, мы оказались совсем рядом, так что я сделала этот шаг и вытащила карту. Король треф.

– Да, это он, – задумчиво подтвердила гадалка. – Твой таинственный незнакомец, Марисоль. Где-то рядом с ним ходят твоя любовь и твоя смерть.

– Брюнет, да ещё и старый, – презрительно фыркнула Шейла. Наша умница не пользовалась успехом у кубинских мальчишек, а потому всем и каждому заявляла, что предпочитает исключительно блондинов.

– Нет, скорее красной масти, – в голосе гадалки чувствовался оттенок удивления, словно она сама не понимает, что говорит.

Но мне было не до оттенков её тона. Таинственный незнакомец, который придёт вместе с любовью и смертью. В тринадцать лет большая любовь ещё кажется непременным событием в жизни каждой девушки, но вот умирать… Этого мне совсем не хотелось.

– Что ж, теперь ты, мальчик…

– Нет! – неожиданно выкрикнул Эрик, дёрнулся как от разряда тока и выбежал из шатра.

Я побежала следом, но не догнала.

– Ничего, Марисоль, – погладила меня по плечу Селия, выбежавшая вслед за нами. – Не переживай. Эрик просто расстроился. Погуляет и вернётся. А ты не думай о том, что тебе наговорила эта женщина. Не надо бояться. Всё будет хорошо. Слышишь?

Я послушно кивнула, зная, что спорить с Селией бесполезно. Но забывать не собиралась. Таинственный незнакомец прочно занимал мои мысли. Любовь всей моей жизни, такая любовь, какая не часто выпадает людям. Что значило по сравнению с этим туманное пророчество о близкой смерти? Истинная любовь всегда побеждает смерть, разве не так?

Когда мы вернулись домой, нас поджидало неприятное известие: отец повредил ногу, целую неделю он проведёт в больнице, а затем, если нога полностью не восстановится, будет искать другую работу. Похоже, в ближайшее время нам предстояло забыть о развлечениях и задуматься о хлебе насущном.

Шейле пришлось окончательно распроститься с мечтой о колледже и присоединиться к матери и старшим сёстрам на фабрике. Через год туда же отправилась работать и Нелли, несмотря на то, что отец поправился и вернулся на прежнее место. Но за время его болезни накопилось столько долгов, что нас, младших, даже перевели из дешёвой, но приличной школы в обычную муниципальную. Это не замедлило сказаться самым трагическим образом: вскоре Мия сбежала из дома со своим дружком–байкером, а через два месяца её нашли в каком-то грязном переулке. Передозировка.

Мама плакала несколько дней кряду, а папа грозился, что заберёт нас с Эриком из этой школы: пусть, мол, мы останемся без образования, зато живыми. Мы с Эриком дружно клялись, что никогда в жизни не притронемся к этой пакости. Не знаю, что двигало Эриком, но меня эта угроза задевала за живое: таинственный незнакомец из пророчества на время был благополучно забыт, в парне из параллельного класса ничего таинственного не было, но первая моя любовь, разумеется, казалась мне самой особенной и, несомненно, той самой.

Шейла изводила меня насмешками и напоминаниями о скорой смерти, иногда даже доводила до слёз. Эрик же неизменно успокаивал, объясняя, что Шейла просто завидует: Нелли уже полгода встречается с парнем с той же фабрики, Юлиеска крутит сразу с тремя кавалерами, а Селия вообще через месяц должна выйти замуж. Мой обожаемый Марко не верил ни единому моему слову, считал, что я всё выдумала, и сразу переводил разговор в поцелуи, стоило лишь мне коснуться этой темы. Целоваться было куда приятнее, чем думать о злых словах старшей сестры.

В день выпускного я отдалась Марко, как и большинство других девочек в нашем классе сочтя этот день подходящим для того, чтобы потерять девственность. Стены номера в дешёвом мотеле были тонкими, и я боялась, что нас кто-то услышит, если я вскрикну, но кричать оказалось не из-за чего. Я не испытала ни особой боли, ни какого-то особого удовольствия. Неприятно ныла внутренняя поверхность слишком широко разведённых бёдер, а между ног слегка саднило. Я испытала лишь облегчение, когда Марко отдышался, вынул из меня обмякший член и лёг рядом, позволив вытянуть ноги. Пока я пыталась сообразить, что уместно сказать по этому поводу своему первому мужчине, он ещё раз крепко поцеловал меня и с какой-то торжественностью в голосе заявил: мол, теперь он уверен, что я дождусь его. Новость о том, что мой парень завербовался в армию, привела меня в ужас. Неужели проклятое пророчество сбывается? Со слезами я принялась упрашивать Марко не делать этого, но он только разозлился. Сказал, что представлял меня совсем не такой, оделся и ушёл. Я проплакала до самого утра, до тех пор, пока в номер не вломился каким-то чудом отыскавший меня Эрик.

– Мари, если этот гад тебя обидел, ему не жить, – обнимая меня, пообещал он.

– Нет–нет, – замотала головой я. – Он просто…

Рассказ о предательстве Марко лишь заставил Эрика усмехнуться:

– Не плачь. Я лично только рад, что этот фраер свалил в туман. Ты заслуживаешь большего, Марисоль.

Его тон был таким покровительственным, словно я была его младшей сестрой, а не старшей. Впрочем, мы с ним оба готовы были побыть старшими друг для друга, когда это было необходимо, в отличие от наших старших сестёр, всегда старавшихся соблюдать иерархию.

Вообще, я всё чаще задумывалась о том, что гадалка не случайно выбрала именно нас с Эриком. Кроме гибели Мии, в судьбах нашей семьи не было ничего примечательного. Шейла выскочила замуж за какого-то старичка, с которым случайно разговорилась в библиотеке, Селия нянчила первенца, Нелли готовилась к свадьбе. Только Юлиеска никак не поддавалась на уговоры матери остановить свой выбор на ком-то из кавалеров, и до меня уже пару раз доходили слухи, что она начала брать от своих любовников не только подарки, но и деньги.

Мы же с Эриком были полны решимости выбиться в люди. Мне исполнилось девятнадцать, когда после ряда безуспешных попыток почувствовать своё призвание в работе няней или горничной, я, кажется, нашла себе занятие по душе. Последние четыре месяца я работала официанткой в кафе старого приятеля моего отца, и недавно мне довелось приготовить несколько блюд, потому что нашему шеф–повару Алехандро сильно обожгло руку: неуклюжий помощник перевернул целую кастрюлю с кипятком. Я допускаю, что парень сделал это нарочно, но никакой выгоды для себя не извлёк: через пару дней Алехандро снова командовал на кухне, а вот меня взяли в ученицы – так понравилось гостям то, что я приготовила.

– Это закономерно, – сказал Эрик. – Ты же чудесно готовишь!

Я рассмеялась: в последнее время брат часто употреблял «умные» слова, и я знала почему. Наш скромный жестянщик просто из кожи вон лез, чтобы не выглядеть деревенщиной в глазах одного из тех детективов, с которыми часто пересекался в своих рейдах по Эверглейдс. У этого детектива забавное имя – Горацио, он очень умный и добрый, если верить рассказам брата, а ещё он постоянно щурится – никак не привыкнет к южному солнцу.

– Сегодня я подарил Эйчу солнцезащитные очки, – в такт моим мыслям сказал Эрик. – А он пообещал, что даст мне рекомендацию в полицейскую академию.

– Ого! Щедрая плата за очки, найденные на «аллее аллигаторов», – поддразнила я его. И осеклась: – Подожди… Ты серьёзно?

– Вполне.

– Но, Эрик… Это же опасная работа!

– Не опаснее других, – пожал плечами он. – Но там за опасность платят. И если со мной что-то случится, вы получите пенсию.

– Оставь эти доводы для мамы. Эрик, а ты сам-то этого хочешь?

– Ещё как!

Я покачала головой. Можно держать пари, что Эрик надеется работать вместе с этим Горацио, которым так восхищается. Что ж, может, это и неплохо, так относиться к собственному боссу? Во всяком случае, это сильно облегчает дело в некоторых случаях, по себе знаю. Если бы мой шеф не был мне так симпатичен, я бы не мечтала сейчас, что заработаю денег и открою собственное кафе… Почему бы и Эрику не довериться такой симпатии при выборе жизненного пути?

К тому же из дальнейшего разговора выяснилось, что Эрик познакомился с интересной девушкой, которая теперь будет работать под началом этого же детектива. Всё складывалось одно к одному.

Следующие несколько лет пролетели как один миг. Эрик закончил полицейскую академию, отработал обязательные три года в береговом патруле и пришёл в криминалистическую лабораторию. Теперь в его рассказах то и дело повторялись имена Горацио и Келли: обожаемого шефа, сдержавшего слово и принявшего Эрика на работу в свой отдел, и той самой девушки-эксперта. С девушкой пока не ладилось: она принципиально не встречалась с коллегами, но брат не терял надежды.

Я тоже летела на волне надежд и планов. Я уже год как числилась помощницей Алехандро, у меня появилась собственная клиентура помимо регулярно забегавшего на ланч и ужин брата, счёт в банке неуклонно пополнялся, и маленькое собственное кафе в моих мечтах обретало всё более конкретные очертания.

А ещё в мою жизнь пришла настоящая взрослая любовь. Я даже не утерпела и осторожно поинтересовалась у Шейлы при встрече, насколько старым должен быть мужчина, чтобы оказаться моим таинственным незнакомцем. Шейла была в хорошем расположении духа, поэтому рассмеялась и сказала, что имеется в виду не столько возраст, сколько то, что суженый будет состоявшимся мужчиной, а не восторженным юнцом. Ещё она добавила, что трефового короля отличает проницательность и умение руководить. Потом презрительно сморщила нос и заключила: «Только не выходи за старика, Мари. Поверь, немного радости женщине в таком союзе».

Я знала, что Шейла несчастлива в браке. Иногда, выпив чуть больше обычного, она признавалась, что испытывает сильнейшее отвращение при мысли о постели и использует любую возможность уклониться от секса с мужем. При этом муж её был патологически ревнив, так что наши встречи были для неё чуть ли не единственным законным поводом ускользнуть из дома.

С остальными сёстрами я виделась крайне редко. Нелли стала ужасно замкнутой после второго выкидыша, а синяки, иногда появлявшиеся на её лице, и неизменно длинные рукава блузок подсказывали причину этого несчастья. Селия с маниакальным упорством строила собственную американскую мечту, включавшую дом с белым заборчиком, троих детей и собаку. Ей оставалось немного – родить третьего, и все её мысли были направлены на это, разговаривать с ней о чём-то другом было просто невозможно. Юлиеска же окончательно порвала с нами, ушла с фабрики и принимала клиентов уже открыто. Похоже, торговля собственным телом оказалась более прибыльным бизнесом, а неодобрение родителей мало её волновало.

А у меня был Алехандро. Вполне состоявшийся мужчина и отличный руководитель. Он был всего на шесть лет старше меня и никакой особой проницательностью не отличался, но мы с ним так понимали друг друга, что я была почти уверена – это именно о нём говорила гадалка. Когда мы работали рядом на кухне, иногда казалось, что он читает мои мысли, а я – его. В постели дела обстояли не так радужно, хотя у меня постоянно оставалось ощущение, что вот ещё немного – и я познаю подлинное наслаждение. Но этого «немного» всё никак не случалось. Грех жаловаться, я испытывала множество приятных ощущений: Алехандро очень нравилась моя грудь, и он всегда подолгу ласкал её руками и ртом, прежде чем взять меня. Иногда у меня даже мелькало подозрение, что я сама ему не нравлюсь, так велик был контраст между обстоятельными нежными ласками, достававшимися моей груди, и торопливыми небрежными толчками, когда дело доходило до меня самой. В то же время я понимала, что от добра добра не ищут. А ведь если бы не эта мелочь, всё было бы как в сказке…

Сказка закончилась внезапно. Я не обратила внимания на предвестия приближающейся беды: ни на внезапные приступы слабости и тошноты, ни на взгляды, которыми мой Алехандро обменивался с новенькой официанткой. Конечно, я была в курсе общего мнения, что Либби получила эту работу только из-за роскошного бюста, но не думала, что это сыграет такую важную роль. Как бы то ни было, однажды вечером, вернувшись за сумочкой, я застала полураздетую Либби и жадно прильнувшего к её груди Алехандро. Я замерла на пороге, а столь привычные нежные слова, обращённые к другой, обрушивались на меня словно пощёчины, заставляя вздрагивать.

Новый приступ слабости был гораздо сильнее прежних, но я подумала, что это вполне естественно для человека с разбитым сердцем. Я начала задыхаться, на глазах выступили слёзы, а из носа пошла кровь.

Очнулась я уже в больнице.

– Как же ты нас напугала, Мари, – сказал мне Эрик, едва я открыла глаза.

Я улыбнулась: в последнее время брат отдалился, он очень тяжело переживал гибель своего напарника и друга, а я сейчас очень рада была видеть его рядом.

– Всё будет хорошо, слышишь? – с каким-то отчаянием сказал Эрик, сжимая мою руку.

Может быть, он предчувствовал? Врачи огласили диагноз лишь через два дня, проведя повторные анализы. Лейкемия. По самым оптимистичным прогнозам жить мне оставалось около года, если регулярно проходить курс химиотерапии – возможно, удастся добиться ремиссии. Я почувствовала себя обманутой: смерть уже требовала свою плату, а я вдруг отчётливо поняла, что любовь моя была самообманом в гораздо большей степени, чем мне хотелось бы признать. К сожалению, гадалка ошиблась не в плане смерти, а в плане необычности моей судьбы. Или, может быть, она вообще сказала про любовь лишь для того, чтобы подсластить пилюлю?

Следующие четыре месяца показались мне пыткой. Мучительные процедуры, изнурительные приступы слабости и тошноты, кровотечения, сонливость и апатия, невозможность нормально поесть… Когда меня выписали, одежда болталась на мне, как на вешалке, от сбережений остались одни воспоминания, ещё полгода жизни представлялись наказанием, сроком, который нужно отбыть до освобождения, а слова об улучшении и надежды на ремиссию – не более чем злой насмешкой.

Наверное, я сдалась бы раньше, если бы не Эрик. Он всё время был рядом, подбадривал и помогал, стал оплачивать мою квартиру, практически превратился в мою няньку, возил меня везде, уговаривал потерпеть и не сдаваться. Именно Эрик однажды, исчерпав все средства убеждения, предложил мне воспользоваться травкой.

– Я не в восторге от того, что приходится прибегать к этому средству, – хмуро сказал он, – но всё есть лекарство и всё есть яд, важна лишь доза. А я за тобой прослежу, – добавил он, пытаясь улыбнуться.

Травку Эрик покупал мизерными порциями, и если бы мог, думаю, держал бы её у себя дома. Но это было недопустимо, поэтому пришлось ему ограничиться ежедневными проверками её количества. К своему стыду должна признать, что без этих проверок искушение было бы слишком сильным. Сладковатый дым позволял хоть на время вспомнить о том, что от жизни можно получать удовольствие даже такими незамысловатыми способами, как вкусная еда. Дело пошло на лад, уже через месяц я окрепла настолько, что стала посещать оздоровительные процедуры и группу поддержки. Жизнь продолжалась, и ещё через какое-то время я начала беспокоиться из-за того, что Эрик уделяет мне слишком много времени. Без его поддержки я бы не справилась, но как к этому отнесутся на его работе?

Казалось, за время моей болезни Эрик забыл, что я – взрослый самостоятельный человек, и стоило мне самой доехать до больницы, как он переполошился:

– Что ты здесь делаешь?

– У меня встреча с моим врачом, – успокоила его я.

– Но утром ты мне ничего не сказала!

– Не хотела беспокоить.

– Марисоль! – Эрик с упрёком поджал губы, но ко мне уже вернулось прежнее упрямство.

– Я просто хочу убедиться, – многозначительно взглянув на него, сказала я.

– Ладно, – согласился Эрик и сделал приглашающий жест рукой. – Я пойду с тобой.

– Нет, ты не можешь всё время проводить со мной. Я в порядке.

Эрик недоверчиво смотрел на меня, и я повторила:

– Всё хорошо.

За нами с явным неодобрением во взгляде наблюдала какая-то блондинка, вероятно, та самая девушка–пуля, эксперт по оружию, так что я похлопала Эрика по плечу и пошла к зданию больницы.

Врач рассыпался в комплиментах моей стойкости, с некоторой неохотой, как мне показалось, подтвердил улучшение результатов анализа крови, но при этом категорически запретил мне даже думать о завершении курса химиотерапии, если я хочу жить. Хотела ли я жить? Пожалуй, да. Болезнь на время вытеснила все другие переживания и проблемы, а теперь снова начинать убиваться по поводу измены Алехандро было бы глупо. Впрочем, разве мои надежды были менее глупыми? Встретившись лицом к лицу со смертью и разочаровавшись в любви Алехандро, я вдруг снова вспомнила о таинственном незнакомце, рядом с которым якобы ходят моя любовь и моя смерть. Смерть была рядом. А любовь? Пожалуй, ради этого стоило пожить ещё.

Эрик неохотно признался, что из-за постоянных отлучек и опозданий у него начались проблемы на работе, и это вынудило его уступить. Теперь я сама ездила на процедуры и по другим делам, благо вероятность, что я потеряю сознание за рулём, уже снизилась до минимума. Но этого оказалось недостаточно. Эрик по-прежнему контролировал моё употребление марихуаны, что и привело к беде. Однажды он позвонил мне и сказал, чтобы я не ждала его вечером, у него неприятности на работе. Из его скупых ответов я поняла, что неприятности очень серьёзные: Эрик арестован, его самого подозревают в употреблении марихуаны, так как анализ мочи дал положительный результат. Это было ужасно. Незаслуженно. Они не могли так поступить с ним.

С этими мыслями я кинулась в лабораторию: нужно убедить начальство Эрика, что он невиновен, ради этого я готова признаться сама, что бы мне ни грозило.

Дежурный офицер проводила меня до кабинета, но там оказалось пусто.

– Лейтенант Кейн где-то в лаборатории, – сказала она. – Подождите здесь, я его найду.

От волнения мне было трудно стоять, дрожали и подгибались ноги. Я старалась собраться с мыслями, надеясь, что Эрик не ошибся в своём боссе так же жестоко, как я ошиблась в Алехандро.

– Марисоль? – негромко окликнули меня. Я обернулась и сразу поняла, что это и есть босс Эрика. Высокий, рыжеволосый и синеглазый – яркие приметы, перепутать сложно.

– Вы – лейтенант Кейн, – сказала я, почему-то чувствуя такое облегчение, словно меня уже выслушали и всё поняли.

– А вы – сестра Эрика, – склонив голову набок, сказал он.

– Откуда вы знаете? – запоздало удивилась я. И тут же сообразила: – Блондинка, что работает с Эриком. Она видела нас возле больницы, и вы сложили всё вместе. – Лейтенант Кейн доброжелательно улыбался, и я перешла сразу к делу: – Мой брат не употребляет наркотики, лейтенант.

Он вздохнул, прищурился и предложил:

– Знаете что… Давайте присядем.

Мы прошли в его кабинет, я охотно опустилась в предложенное кресло: ноги меня почти совсем не держали.

– Я и не верил, что он употребляет наркотики, – сказал лейтенант, но я не сумела удержаться от заготовленных объяснений:

– Он просто находится рядом, когда я это делаю. Восемь месяцев назад у меня диагностировали рак, и я прохожу химиотерапию.

– Мне очень жаль, – сказал он, и я поняла по его глазам, что это не пустые слова, он представляет, через какой ад мне пришлось пройти, и действительно сочувствует. – И вы курите, чтобы облегчить боль? – уточнил он.

– Больше из-за тошноты, – пояснила я. – Марихуана помогает справиться с этим. Эрик сидит рядом, когда я курю. Потом следит, чтобы я поела.

Я улыбнулась при мысли о трогательной заботливости брата, и лейтенант словно отразил мою улыбку.

– Без Эрика... Я не знаю. Я бы не справилась. Он оплачивает квартиру, мои счета. Я знаю, что он опаздывает. Это потому что он возит меня повсюду. Он заслуживает награды за такую самоотверженность. Со мной бывает непросто, – самокритично добавила я. Кто знает, какое мнение сложилось об Эрике у его босса. Мы, Делко, бываем просто невыносимы, и сейчас мне очень хотелось, чтобы лейтенант понял, каким заботливым братом оказался Эрик. – Вместо этого его уволят.

– Этого не случится.

– Не случится, если я расскажу, зачем мне это нужно.

Лейтенант покачал головой:

– Я не это имел в виду. – Он внимательно взглянул мне в глаза и твёрдо сказал: – Я сам не допущу, чтобы его уволили.

– Это моя вина. – Я всё никак не могла остановиться в своём желании исправить ситуацию своими силами. – Он не должен потерять работу.

– Марисоль, – лейтенант сделал небольшую паузу, словно хотел подчеркнуть значение следующих слов: – Будет гораздо хуже, если мы потеряем вас.

Он снова улыбался, и я внезапно успокоилась. Его взгляд и улыбка были куда убедительнее слов. Теперь я точно знала, что всё закончится благополучно для Эрика и без всяких жертв с моей стороны.

Эрик действительно вернулся домой в тот же вечер, обвинения были сняты, но нам предстояло решить вопрос с травкой.

– Мари, я обещал Эйчу, что не подведу его, – хмурясь, сказал Эрик. – Но я не могу потерять тебя.

– Может быть, я уже смогу обходиться без этого, – неуверенно предположила я.

– Я знаю, ты справишься, – кивнул Эрик.

Увы, сказать оказалось намного легче, чем сделать. Всё, что мне удалось проглотить за ужином, тут же вернулось обратно, меня рвало до судорог, до кровавой желчи из пустого желудка. Весь следующий день я провела в постели, а когда взглянула на себя в зеркало – расплакалась. Осунувшаяся, с тёмными кругами под глазами… Так ужасно я выглядела полгода назад.

На следующий день я с большим трудом заставила себя поехать на очередной сеанс химиотерапии. Эта просторная светлая комната с букетами красивейших цветов была для меня олицетворением ада. Прозрачная жидкость вливалась из капельницы в вену, и я не могла не думать о том, что забирает у меня лекарство в обмен на несколько месяцев жизни. В группе поддержки были такие женщины: с серой кожей, туго обтягивающей кости лица, и пёстрыми платками, повязанными на совершенно лысые головы. Как отреагирует мой организм, предсказать не мог никто, вполне возможно, что через какое-то время и я стану такой же. Так стоит ли отказывать себе в том, что поможет прожить эти месяцы без мучений?

Я продержалась всего два дня, а потом позвонила Юлиеске. Она сначала колебалась, но потом что-то в выражении моего лица заставило её передумать. Возможно, она поняла, что это не может быть ловушкой, травка действительно нужна мне. Юлиеска свела меня с Диего, мы с ним быстро договорились, но денег у меня было совсем мало. Того, что он мне дал, могло хватить на пару дней, не больше. Диего, видя моё отчаяние, подсказал выход: если я захочу помочь и другим, допустим, из группы поддержки, он сможет сделать мне скидку. Поговорив с другими больными, я удивилась, почему не додумалась до этого раньше. Многие охотно приняли моё предложение. Через пару дней наша сделка состоялась. Теперь самым сложным было соврать Эрику. Но брат так надеялся на чудо или так верил в меня, что не заподозрил ничего.

Впрочем, долго это не продлилось. Через три недели телефон Диего не ответил. А ведь от этого теперь зависело не только моё благополучие! У другого продавца цены оказались куда выше, ни о какой скидке для меня не было и речи. К тому времени я снова устроилась на работу официанткой – надо же было как-то зарабатывать на жизнь, – и кое-какие деньги у меня уже были.

Но самое плохое случилось, когда я пришла на пирс в шестой раз – прежде чем я успела что-либо сообразить, рядом со мной остановилась полицейская машина, продавца и след простыл, а полицейский офицер взял меня под локоть и непреклонным тоном сказал:

– Ваши документы, мэм.

Я открыла рот, чтобы попросить вызвать сюда Эрика, но не произнесла ни слова. Нет, нет, нельзя впутывать Эрика! Не после той истории. Что же делать?

– Лейтенант Кейн! – Я ухватилась за последнюю свою надежду. – Офицер, вы можете позвонить лейтенанту Кейну?

Это имя произвело магическое воздействие: лицо офицера заметно смягчилось, он уже не таким строгим тоном велел мне сесть в машину и ждать. Я немного успокоилась. Может быть, всё не так уж страшно? Может быть, всё удастся уладить так, что Эрик вовсе не узнает о моём проступке?

Когда лейтенант увидел меня, его взгляд стал пронзительным, губы сжались, и я невольно потупилась. Полицейский докладывал ситуацию, а я не знала, куда деваться от стыда. Даже самый строгий выговор, учинённый мне Эриком, не произвёл бы такого эффекта. В этот миг я отдала бы что угодно, лишь бы вернуть всё назад.

– Марисоль… – с упрёком и явно слышимой болью сказал лейтенант, закончив разговор с полицейским офицером приказанием передать изъятые у меня наркотики в свою лабораторию и обещанием лично отвезти меня в участок.

– Лейтенант Кейн, простите, я не могла вызвать Эрика.

– Что случилось?

– Я покупала себе марихуану, – созналась я. – Полиция всё видела. Я арестована?

Лейтенант тоскливо сдвинул брови и с явным сожалением подтвердил:

– Да. Идём со мной.

Увы, все мои надежды на то, что Эрик не узнает, рухнули очень скоро. Пока я ждала у стойки регистрации, брат проходил мимо и, конечно, заметил меня.

– Разве мы договорились не на завтра? – улыбаясь, сказал он.

Я чувствовала себя ужасно: Эрик так верил в меня, что даже теперь, видя моё смятение, ничего не заподозрил.

– Так что же моя сестрёнка делает здесь сегодня? – улыбаясь ещё шире, спросил он.

– Эрик… Я…

Меня выручил лейтенант Кейн, окликнувший брата:

– Эрик, можно тебя на минутку?

Я подошла и встала рядом с лейтенантом, а Эрик, наконец забеспокоившись, спросил:

– Кто-нибудь скажет мне, что происходит?

– У Марисоль проблемы, – сказал лейтенант.

– Рассказывай, – вне себя от беспокойства, потребовал Эрик.

– Я покупала марихуану у пирса, – снова призналась я.

– Я вмешался в арест, – добавил лейтенант.

– И? – поторопил Эрик.

– Я солгала лейтенанту Кейну. Сказала, что покупала для себя, – решив, что терять уже нечего, сказала я. – Но... Ещё я покупала для группы.

– Для всей группы поддержки больных раком?

– Они так страдают, Эрик! – попыталась оправдать своё решение я. – Многие даже никуда не выходят!

– Сколько, Эйч? – не дослушав мои объяснения, спросил Эрик.

– Пять пакетов.

– Марисоль, ты понимаешь, что натворила?

– Я сделала это ради них! – Мне было очень обидно, что брат не понимает этого. Если бы речь шла только обо мне…

– Неважно, ради кого ты это сделала. Ты покупала больше унции с целью распространения, что превращает твой поступок в уголовное преступление. Это означает десять лет тюрьмы!

Десять лет?! Господи Боже, что же я натворила?

– Что… Что мне делать? – запинаясь, спросила я.

– Ладно, поступим так, – снова заговорил лейтенант. – Марисоль, ни с кем не разговаривай. Эрик, ни во что не вмешивайся. Вы меня поняли?

– Эйч, я не могу допустить, чтобы ты взял это на себя, – кажется, Эрик был удивлён не меньше меня.

– Я не хочу, чтобы ты об этом беспокоился. Марисоль…

– Куда мы?

– Регистрироваться. Эрик, держись. Идём, – лейтенант указал мне дорогу.

Мною владело странное двойственное чувство. С одной стороны, я была в панике, слова «десять лет тюрьмы» гудели в голове, чуть не лишая сознания. С другой стороны, пока рядом со мной был этот человек, я просто не могла бояться, настолько сильным было ощущение, что ничего плохого не может случиться, пока он рядом.

К сожалению, он не мог быть рядом постоянно. Когда все необходимые бумаги были оформлены, меня отвели в камеру. Лейтенант Кейн, кажется, пытался придумать что-то ободряющее, но при этом не хотел меня обманывать, поэтому просто кивнул на прощание – и от этого мне стало совсем не по себе. Я верила, что он защитит Эрика, но, похоже, сама я влипла так круто, что мне уже никто не мог помочь. У нас с Эриком не было денег даже на хорошего адвоката.

– Эйч сказал, что у него есть знакомые адвокаты, – сказал пришедший через пару часов Эрик. – Не хочу тебя зря обнадёживать, но... Появилась зацепка.

– О чём ты?

– Продавец обманул тебя, Мари. На твоё счастье.

– Как?

– Пока неважно. Если мы его не найдём, это не поможет.

Я напрягла память и как только могла подробно описала парня, продававшего мне травку. Эрик ушёл, а я осталась в камере. После первых часов, заполненных отчаянием и сожалениями о своей загубленной жизни, теперь мои мысли вдруг сконцентрировались на другом. Как по-разному ведут себя люди! Алехандро ни разу не навестил меня ни в больнице, ни после. А босс моего брата, человек, практически не знающий меня, проявил столько участия и заботы, словно был самым близким мне человеком.

Потом случилось чудо. Маленькое скромное чудо, пришедшее в облике обычного полицейского офицера, открывшего дверь и произнёсшего:

– Вы свободны, мэм.

Я продолжала сидеть, не понимая, как это возможно.

– Мари, ты в порядке? – встревожился подошедший Эрик.

– Да, но… Как?

– Скажи спасибо Горацио, – улыбнулся брат. – Идём, тебе вернут вещи.

Я всё ещё не верила в происходящее, но мне действительно вернули все вещи и даже извинились!

– Покупать для себя – не преступление, – сдвинув брови, пояснил Эрик. – Но Мари, ты должна мне пообещать…

– Я обещаю, – кивнула я. – Эрик, я… Обещаю. Честно. А где… Где лейтенант Кейн?

Всё это время я ждала, что он вот-вот появится – не могла же я уйти и не поблагодарить его!

Дежурный офицер указал на боковой выход. Я попрощалась с Эриком и отправилась искать своего спасителя.

– Лейтенант Кейн, – окликнула я его, обнаружив стоящим у перил моста. Мне показалось, он обернулся сразу, словно ждал меня.

– Ничего не понимаю, – призналась я. – Меня отпустили…

– Такое может не повториться, – пристально взглянув на меня, строго сказал он.

– Я получила урок, – заверила его я.

– Хорошо.

– Лейтенант, как мне вас отблагодарить?

– В этом нет нужды.

Он как будто слегка удивился, или же мой вопрос его позабавил – я не разобрала. Но я была категорически с ним не согласна. Это было совершенно необходимо. К тому же… Не буду лукавить – мне отчаянно хотелось получить возможность провести ещё хоть немного времени в обществе этого человека.

– Могу я вас пригласить на ужин? – выпалила я. – Хотя бы это…

Лейтенант понимающе усмехнулся, низко опустив голову.

– Понимаешь… Как тебе сказать… Я не думаю, что это хорошая идея, – закончил он, поднимая взгляд.

– Потому что вы – босс моего брата?

– И поэтому тоже, – согласился он. Но по запинке и вздоху перед этой фразой я догадалась, что основная причина в другом. Во взгляде лейтенанта достаточно легко читалось «ты симпатичная девушка, Марисоль, но я тебе не пара». Да, именно так: не я не подходила ему, а он считал, что не подходит мне. Из-за того, что мы познакомились при таких обстоятельствах? Вряд ли. Из-за возраста? Какая…

«Брюнет, да ещё и старый…» – сказал голос Шейлы в моей голове.

«Нет, скорее красной масти», – возразил ей голос гадалки.

Не может быть! Хотя… А почему нет?

– Это просто ужин. Я могу сделать ропа вьеха, – сказала я и затаила дыхание.

Только бы он согласился, только бы…

– Правда? – Лейтенант явно колебался. – Л-ладно. Хорошо. Какое время тебе подходит?

– В восемь? – быстро сказала я.

– В восемь, – согласился он.

Я не верила своим глазам: он поднимал на меня взгляд, словно желая убедиться, что всё происходит наяву, и тут же смущённо отводил его. Казалось, он не в силах сопротивляться ответному желанию, но и спокойно принять его тоже не может.

– Отлично! – улыбнулась я. – Тогда я жду вас. До встречи!

Домой я долетела как на крыльях. Быстро проверила всё необходимое и понеслась в супермаркет. Полузабытое упоение маленького кухонного волшебства закружило меня совсем как прежде, я даже чувствовала себя точно так же – полной сил, надежд и… любви. Вот глупая, правда? Что я знаю об этом человеке? И потом, неужели мне не хватило урока с Алехандро – не следует принимать желаемое за действительное?

Словно в подтверждение моим мыслям за окном ударила молния, и раздался громовой раскат. Только сейчас я обратила внимание, как потемнело вокруг, как стучат по окнам струи дождя. От моего оживления разом не осталось и следа. Я вяло накрыла на стол, расставила свечи, без удовольствия приняла ванну и уложила волосы, даже не порадовавшись тому, что на расчёске осталась лишь пара волосков. Быстро, не задумываясь, выбрала одежду. Какая разница, всё равно он…

Я вновь увидела перед собой смущённого лейтенанта и заставила себя встряхнуться. А если придёт? Что он подумает, если я встречу его в таком настроении? Ясно, что – что это была плохая идея.

На часах было без пяти восемь. Я зажгла свечи, посмотрела на всё ещё хлещущий по окнам дождь, достала одну из рубашек Эрика, футболку и носки – если гость всё же придёт, не сидеть же ему в мокрой одежде?

Восемь. Ну, минут пятнадцать, а то и полчаса можно накинуть на…

Экранчик охранной системы, установленной Эриком, подсказал, что ждать не придётся. Новая волна пьянящей радости захлестнула меня, и я распахнула дверь, даже не дожидаясь стука.

– Гроза… – растерянно произнёс лейтенант, перешагнув порог и оглянувшись на мокрые следы, оставленные его ботинками.

– Я уже боялась, что вы не приедете, – призналась я. – Проходите сюда, я на всякий случай приготовила кое-что из вещей Эрика.

Сама я поспешно вышла, нужно было завершить сервировку стола и, самое главное, удержаться от искушения рассмотреть гостя во время переодевания. Я же сказала, что это просто ужин, так?

Впрочем, вряд ли я что-то сумела бы рассмотреть, даже оставшись там – лейтенант переоблачился по-военному быстро, через минуту был уже в гостиной, ловко перехватил у меня тяжёлое блюдо и поставил его точно на то место, которое было для него предназначено. Прищурился, склонил голову набок:

– Марисоль… Ты не поставила себе тарелку?

– Я.… Не хочу испортить ужин… своим недомоганием, – качнула головой я и улыбнулась, извиняясь.

Лейтенант сдвинул брови домиком. Конечно, это не очень хорошо, когда гость ест в одиночестве, но я с этого дня решила обходиться без травки и опасалась, что первая попытка может закончиться не слишком удачно.

– А если я скажу, что ты ничего не испортишь, Марисоль? Что бы ни случилось. Давай мы выпьем по глотку вина, и ты попробуешь составить мне компанию? Договорились? Пахнет сногсшибательно, и я просто отказываюсь наслаждаться этим в одиночестве, – улыбнулся он.

– Хорошо, – кивнула я.

В конце концов, прошло уже столько времени. Если улучшение, о котором твердят врачи, не миф, – должно же это когда-то проявиться.
Вино действительно помогло мне расслабиться, и я хотя бы перестала с ужасом ждать первых признаков недомогания. От облегчения у меня развязался язык, и я принялась рассказывать лейтенанту всё подряд: про наше с Эриком детство, про сестёр, про то, как я училась готовить, про мечты о собственном кафе.… Ещё немного – и я, пожалуй, выболтала бы даже то, о чём говорить совсем не следовало. Например, об измене Алехандро. Или о том, как с каждой минутой растёт моя уверенность, что я нашла своего таинственного незнакомца. Я умолкла, разглядывая его лицо. Забавно, Шейла много раз говорила, какие некрасивые морщины у пожилых мужчин, какое отвратительно дряблое у них тело, а я сейчас смотрела на лейтенанта и ничего подобного не чувствовала. Более того, мне даже нравились морщинки, лучиками разбегавшиеся от его глаз. Они придавали его взгляду и улыбке доброе и чуть лукавое выражение.

– Что ж… – внезапно прервал молчание лейтенант. – Вероятно, мне пора идти. Гроза кончилась…

Он поднялся, отводя взгляд, сделал несколько шагов к двери и остановился. А я никак не могла прийти в себя. Это было… неправильно. Он не может просто уйти! С другой стороны, не я ли уверяла его, что это просто ужин?

Словно в тумане, я поднялась и подошла к нему. В любом случае положено проводить гостя. Внутри горечью копилась уверенность: стоит ему уйти – и сладостное наваждение закончится. Мне снова будет плохо, и на сей раз даже хуже, чем раньше, потому что я не могу больше злоупотреблять вниманием Эрика. Но попросить лейтенанта остаться не поворачивался язык.

Не знаю, как так вышло, что, рассуждая обо всём этом, я качнулась вперёд и просто прислонилась к нему, как прислоняются к двери, закрывшейся за любимым человеком. Горацио прерывисто вздохнул – и неожиданно обнял меня, ласково поглаживая по спине. Я испытала такое облегчение, что чуть не упала – подкосились ноги. Он поддержал меня, прижимая к себе ещё крепче, я положила голову ему на плечо, а он, чуть помедлив, коснулся губами шеи под ухом. Эта невинная ласка заставила меня всхлипнуть от неожиданно острого желания продолжения. Слишком давно я чувствовала в прикосновениях лишь профессиональную заботу, слишком давно эти прикосновения обозначали лишь тревогу о моём самочувствии. Босс моего брата? Таинственный незнакомец, предсказанный в детстве? Сейчас ничто из этого не имело значения. Я ощущала его горячее тело сквозь ткань рубашки, чувствовала сильные и бережные прикосновения рук, гладящих мои волосы и плечи, нежные прикосновения губ к шее и открытому плечу. Я заглянула ему в лицо и, наконец, сделала то, что мне уже некоторое время хотелось сделать: осторожно погладила кончиками пальцев морщинки у глаз. Глупая Шейла, это так приятно! Горацио улыбнулся, и я потянулась губами к его губам. Он встретил поцелуй охотно и тут же ответил, проникая языком в мой рот неглубоко, но мягко и уверенно.

У меня закружилась голова, я поняла, что не в силах больше стоять, и отстранилась. Горацио прикрыл глаза, тяжело переводя дыхание. Я колебалась. Нет, не было никаких сомнений в том, что я хочу продолжения, но предательская слабость накатывала волнами, грозя всё испортить. Впрочем… Разве мы не договорились, что это ничего не испортит?

Я взяла Горацио за руку и потянула за собой. Казалось, долю секунды он колебался, но потом решительно шагнул следом. Мы вошли в спальню, и я замешкалась, растерявшись. Я никогда не приводила к себе мужчин и не представляла, как должна вести себя женщина, проявившая инициативу. Надо было спросить у Юлиески…

Горацио, похоже, не испытывал такого затруднения. Он потянул меня за руку, разворачивая к себе, и снова привлёк в поцелуй. Голова опять закружилась, и Горацио осторожно опустил меня на кровать. Улыбнулся в ответ на мой виноватый взгляд и принялся расстёгивать пуговицы на моей блузке. Он делал это так неторопливо и с таким предвкушающим выражением на лице, что я невольно вздрогнула, некстати вспомнив об Алехандро. Горацио адресовал мне внимательный взгляд, безмолвно спрашивая, что случилось. Я лишь прикусила губу и слегка качнула головой. Расстёгивание пуговиц на его рубашке отвлекло нас обоих, но то ли страхи как-то отразились на моём лице, то ли Горацио просто догадался – он не остановился, когда мы оказались обнажёнными до пояса. Всё так же помогая друг другу, мы полностью освободились от одежды, и вот тогда Горацио на секунду замер, чуть отстранившись и окидывая меня взглядом. Я тоже воспользовалась моментом, чтобы рассмотреть его. Конечно, ему было далеко до накачанных парней с пляжа, но и никакой отталкивающей дряблости, о которой говорила Шейла, я тоже не заметила. Совсем незагорелая кожа, мягкая и гладкая на животе, покрытая тонкими рыжими волосками возле бледных сосков. Мне вдруг захотелось понять, что мужчины находят в этом притягательного, и я склонилась к Горацио, пытаясь воспроизвести то, что обычно проделывал с моей грудью Алехандро: лизнуть сосок, втянуть его в рот вместе с ареолой, пососать, слегка прикусить. Кажется, Горацио задышал чуть чаще, облизал губы, когда я подняла взгляд, вопросительно улыбнулся, словно спрашивая разрешения, и взял инициативу в свои руки. Воспоминания об Алехандро больше не мешали мне, потому что Горацио вовсе не собирался ограничиваться грудью. Он целовал моё лицо и шею, ложбинку между грудями, пальцы, когда я потянулась к его волосам, а его руки в это время гладили мои плечи и зарывались в волосы, сжимали ягодицы, позволяя почувствовать животом его горячо налившийся член, и снова скользили вверх по спине, пока поцелуи спускались вниз по животу. Это было сладостное безумие ласки, столь упоительной, словно сам контакт наших тел уже приносил не меньшее удовольствие, чем соитие. Впрочем, похоже, что так оно и было. Горацио не торопился – вот ещё одно преимущество возраста, о котором почему-то умолчала Шейла.

Он не стал сразу входить, даже когда я нетерпеливо забросила ногу ему на бедро, бесстыдно демонстрируя свою готовность. Но он сначала погрузил во влагалище палец, нежно проводя по складочкам у входа и равномерно распределяя скопившуюся внутри смазку.

– Не спеши, – хрипловато прошептал Горацио мне на ухо, когда я двинула бёдрами, пытаясь насадиться глубже. – Ты такая чудесная, горячая, ах-х…

Мои мышцы рефлекторно сжались, пытаясь поймать ускользающий палец, я почувствовала, как дёрнулся прижатый к моему бедру член, а остаток фразы потерялся где-то в моих волосах. Горацио чуть отстранился, изогнулся, помогая себе рукой, и я наконец почувствовала, как меня заполняет что-то более существенное, чем палец. Я застонала, запрокинув голову и шире разводя ноги, чтобы член мог погрузиться как можно глубже. Но стоило Горацио толкнуться несколько раз, как зарождающийся сладостный отзвук в теле был перекрыт быстро усиливающимся дискомфортом. Все эти десять долгих месяцев я даже не думала о сексе, и теперь моё тело подвело меня: бёдра сводило, поясницу немилосердно ломило при каждой попытке выгнуться.

У меня на глазах выступили слёзы, и это сразу было замечено.

– Марисоль, что случилось? Я сделал тебе больно? – слегка задыхаясь, спросил Горацио, ложась рядом.

Я с невольным стоном повернулась на бок, вытягивая ноги и прижимаясь к Горацио всем телом.

– Нет, нет, – успокоила я его. – Ты не виноват. Я… У меня…

– Угу, – понимающе протянул он. Помолчал и уточнил: – Но ты хочешь продолжить?

– Да, но…

Я очень хотела не только продолжить, но и закончить, но при этом отнюдь не была уверена, что у нас что-то получится в такой ситуации. Горацио, по-видимому, не разделял моих сомнений. Он хмыкнул, осторожно собрал губами слёзы с моих глаз и поцеловал в кончик носа, заставив улыбнуться. Затем снова прижал к себе, потёрся о мой живот немного потерявшим упругость членом, но когда я уже собиралась снова забросить ногу ему на бедро, ловко развернул меня к себе спиной. В такой позе мне нужно было согнуть лишь одну ногу, что не вызывало боли или напряжения, но теперь член погружался в меня лишь наполовину, и ощущения были совсем не те, что несколько минут назад. Горацио, очевидно, тоже почувствовал это, перевернулся, потянул меня за бёдра, предлагая встать на четвереньки. Эта поза оказалась удачным компромиссом, особенно когда я, повинуясь направляющим касаниям Горацио, перестала пытаться двигаться в такт с помощью рук и расслабилась, ложась грудью на кровать. Оказалось, моё тело вовсе не нуждается в сознательном управлении, оно и само движется как нужно. А если выгнуться чуть сильнее – когда не пытаешься удержать на себе вес мужчины, сделать это гораздо легче – то не только соски скользят по простыне, но ещё и моя промежность плотно соприкасается с его пахом в тот момент, когда член входит до конца.

Горацио и тут разрушил мои привычные представления о поведении мужчин во время секса, не пытаясь установить нарастающий ритм толчков. Он играл со мной, то плавно скользя взад-вперёд, позволяя прочувствовать движение головки члена внутри и заставляя мышцы сжиматься, когда мне казалось, что она вот-вот выскользнет из влагалища, то делая несколько сильных толчков, со шлепком, отдающихся во всём теле до самых кончиков пальцев.

Затем в какой-то момент он вдруг остановился, но звук разрываемой обёртки тут же объяснил мне, в чём дело. Пока Горацио доставал и расправлял презерватив, его член влажно скользил между ягодицами, дразня анус, и я с невольным удивлением подумала, что не отказалась бы попробовать с ним то, о чём раньше мне было противно и думать. Член снова погрузился в меня, и всё мысли улетучились. Вот теперь Горацио двигался быстро, сильно, иногда ломая ритм, что вызывало у меня вскрики от новых всплесков удовольствия. Мышцы уже не просто сжимались, они пульсировали в такт его вторжениям. Я не поняла, что случилось раньше: резко усилившийся жар внизу живота заставил меня протяжно закричать, цепляясь за простыню, и где-то в этот же миг я услышала горловой стон Горацио. Он замер, плотно прижавшись ко мне, затем сделал ещё пару коротких движений, от которых я чуть слышно простонала: его мошонка словно погладила мою промежность, послав по телу новую жаркую волну. Горацио провёл рукой по моей спине, вытащил член, придержав резинку, и выпустил мои бёдра.

Всё это я ощущала как сквозь дымку, распластавшись по кровати сразу, как только Горацио перестал меня придерживать. Сил не было даже на то, чтобы отвести волосы с лица. Я слышала, как он сходил в душ, как шумела вода, как он вернулся и лёг рядом, осторожно поцеловав моё плечо. Горацио погладил мои волосы, убирая их от лица, но у меня не было сил открыть глаза или сказать хоть что-то. А когда он укрыл меня, бережно промокая покрывалом мокрую спину и ноги, я попросту провалилась в сон.

Когда я очнулась, часы показывали шесть утра, и рядом со мной никого не было. Я села на кровати, закрыв руками лицо. Господи, как я могла? Нет, я знаю, что так делают многие мужчины, но как можно было так поступить с человеком, подарившим мне столько удовольствия?

В расстройстве я поплелась в душ и не сразу осознала, что эта встреча подарила мне даже больше, чем я могла представить: я чувствовала голод. Здоровый голод молодой женщины после бурно прошедшей ночи. Впервые за два последних года я завтракала с удовольствием и безо всякого страха, что организм вновь отторгнет пищу.

Я опоздала на смену, покорно выслушала упрёки менеджера, а потом едва дождалась перерыва. Мне нужно было увидеть Горацио. Самое худшее, что я могла сделать сейчас – это просто оставить всё как есть.

Лейтенанта снова не было на месте, и снова дежурный сказал, что он где-то в лаборатории, но на сей раз посоветовал подождать его у входа. Я была даже рада отсрочке. Что же мне сказать? Нужен ли Горацио мой восторженный лепет о том, какой он чуткий и чувственный, как хорошо мне было этой ночью, какой очаровательно живой я себя ощущаю? И не услышу ли я в ответ самодовольное «я знаю»? Впрочем, нет. Я улыбнулась собственным мыслям. Так мог бы ответить кто-то вроде Алехандро, но никак не тот мужчина, с которым я провела эту ночь. Между прочим, я даже не спросила, не будет ли у него из-за этого служебных неприятностей. Вдруг это запрещено? Может быть, поэтому он и не считал наше свидание хорошей идеей? И, кстати, я совсем не подумала о том, как объясняться с Эриком. Что он подумает о нас? Поймёт ли он? Или даже преклонение перед Горацио не поможет ему спокойно отнестись к мысли, что его босс встречается с его сестрой?

– Марисоль.

Горацио снова умудрился появиться у меня за спиной так, что я ничего не заметила. Я обернулась, мимолётно отметив, что в тоне было гораздо больше радостного удивления, чем я могла бы ожидать.

– Привет. Мне сказали, что я найду тебя здесь. И я надеялась, мы сможем поговорить.

– Конечно, – улыбнулся он. – В чём дело?

Я собралась с духом и сказала:

– Мне понравился вчерашний вечер.

Горацио переступил на месте, чуть помедлил и уверенно произнёс:

– Мне тоже, – сопроводив свои слова внимательным взглядом.

– Я беспокоилась о тебе, – призналась я.

– Обо мне? Почему?

– Ты сделал так, чтобы меня выпустили. И я боюсь, кто-нибудь может истолковать это превратно.

– Для начала, я не хочу, чтобы ты об этом беспокоилась, ладно?

Я невольно улыбнулась, с нежностью глядя на него. Похоже, эта фраза была чуть ли не девизом.

– Марисоль, – Горацио прищурился, – что беспокоит тебя на самом деле?

– Мой брат, Эрик. Я не хочу испортить ваши отношения. В смысле, ты ведь его босс...

– Понятно. Что если я сам поговорю с Эриком об этом? – спросил Горацио таким тоном, словно ему это вовсе не представлялось проблемой.

– Серьёзно?

– Конечно.

– Тогда... всё в порядке.

– Договорились.

– Думаю, мне нужно вернуться на работу, – с сожалением сказала я.

– Ладно, – согласился Горацио и замялся, не решаясь что-то добавить.

– Мне пора.

– Поговорим позже, – решился он.

– Хорошо.

– До встречи.

Этим вечером Горацио пригласил меня поужинать на свежем воздухе, «чтобы не утомлять готовкой». В его взгляде и интонациях вдруг появилось что-то ужасно знакомое.

– Что тебе наговорил Эрик? – не выдержала я, уловив очередной обеспокоенный взгляд, стоило мне поёжиться от налетевшего ветерка.

– Ну... – Горацио отвёл глаза, покусал губу и признался: – Он просто поставил меня в известность, что твоё видимое самочувствие может не соответствовать реальности.

Я открыла рот, чтобы резко ответить, что со мной всё в порядке, и захлопнула его. Если бы всё действительно было в порядке, я бы не уснула этой ночью, не сказав ни слова.

– Знаешь... Я не хочу, чтобы ты об этом беспокоился, – улыбнулась я, повторив его излюбленную фразу. Горацио ласково улыбнулся в ответ. – Честно. Я иногда ещё испытываю слабость, но вчера... Это была приятная слабость.

– Как ты себя чувствуешь сейчас?

– Отлично, – искренне сказала я.

Мне не нужно было даже подтверждений, я и так видела, что он совсем не сердится за вчерашнее. Эрик, по его словам, тоже воспринял всё хорошо, – в это верилось с трудом, но я была убеждена, что Горацио способен ещё и не на такое чудо.

– Прогуляемся? Или отвезти тебя домой?

– Пожалуй, домой.

Как бы хорошо я себя ни чувствовала, прогулку мне пока было не осилить.

– Я не смогу остаться, – предупредил Горацио.

– Я понимаю, – кивнула я.

– Какие планы на завтра?

– Завтра... – Я открыла ежедневник и сморщилась. – Завтра у меня сеанс.

– Во сколько?

– В шесть.

– Если хочешь, я могу отвезти тебя.

– Это долго, – предупредила я.

– Ничего, – улыбнулся он.

В самом начале курса рядом со мной постоянно кто-то находился, либо медсестра, либо Эрик. Потом, когда я смогла приезжать на процедуры сама, медсестра устанавливала капельницу и оставляла меня с напутствием отдыхать. Иногда я засыпала, иногда просто лежала в специальном кресле и смотрела в окно. Но только в тот день я поняла, как мне не хватало чьего-то присутствия рядом. Горацио с интересом, выдававшим в нём новичка, осматривался вокруг, держал меня за руку, словно маленького ребёнка, пока медсестра устанавливала капельницу, а потом просто сидел рядом. Но эта его молчаливая поддержка создавала совершенно иной настрой. Горацио был частью того мира, который существовал для меня до болезни. И теперь я чувствовала более сильное, чем когда-либо прежде, желание вернуться туда. Если для этого нужно было бороться – я готова была бороться.

После сеанса Горацио отвёз меня домой. Он казался встревоженным. Когда я спросила, в чём дело, он ответил, что я выгляжу очень усталой. Я как-то сразу догадалась, что это из-за того, что Эрик переусердствовал с предупреждениями о моей повышенной утомляемости. Я постаралась объяснить Горацио, что со мной всё в порядке, он недоверчиво заглянул мне в глаза и постарался улыбнуться, но я видела, что сомнения его не оставили.

На следующий день я устроила брату скандал.

– Я не смертельно больная, – кричала я на него, – и мне не нужно, чтобы со мной обращались как с умирающей!

– Мари, Мари, – пытался успокоить меня ошарашенный таким напором Эрик. – Никто не обращается с тобой как с умирающей, с чего ты взяла?

– Что ты наговорил Горацио?

– Что? Я... Марисоль, но я должен был его предупредить.

– О чём?

– Ну... – Эрик замялся. – Марисоль, Эйч – очень хороший человек. И он... Понимаешь, он многих уже потерял. Я должен был...

– Я не собираюсь умирать, – сжав кулачки, сказала я.

– Мари, я очень рад это слышать, но... – Эрик тоскливо сдвинул брови: – Пойми, то, что ты чувствуешь себя хорошо, не означает, что ты уже здорова.

– Знаешь что... – вышла из себя я. – Я не собираюсь всю оставшуюся жизнь каждую секунду думать о том, что я больна!

Я вскочила, швырнула деньги на столик, прекрасно зная, что это обидит брата, и почти бегом кинулась к своей машине. Этот приступ злости помог мне добраться до дома, но потом навалилась такая сокрушительная слабость, что я не могла даже встать и раздеться, просто натянула на ноги плед и так уснула.

Наутро я вновь опоздала на работу. Менеджер качал головой и укоризненно говорил, что прощает меня в этот раз только принимая во внимание особые обстоятельства, но если так будет продолжаться дальше...

Мне только и оставалось, что прятать глаза, краснеть и кивать. После вчерашних моих гордых заявлений рассчитывать на снисхождение из-за болезни было особенно стыдно. Неудачно начавшийся день стал совсем тоскливым после звонка Горацио. Он извинялся – в ближайшие дни мы не сможем увидеться. Даже искреннее сожаление в его тоне не было достаточным утешением. В принципе, я и не ожидала, что у лейтенанта криминалистической лаборатории окажется больше свободного времени, чем у простого криминалиста, но подозрение, что истинная причина в другом: в просьбе Эрика не переутомлять его больную сестрёнку, – отравляло мне жизнь.

После очередного обследования мой лечащий врач нахмурил брови и поинтересовался, что происходит.

– А что такое? – с испугом глядя на листок с результатами анализов в его руках, спросила я.

– Динамика замедлилась, – покачал головой врач. – А ведь ты ещё даже не закончила курс. – Он сел рядом со мной и внимательно посмотрел мне в лицо: – Ты из-за чего-то переживаешь? Много нервничала в последнее время?

Я отвела глаза, прикусывая губу. Неужели мне так и придётся всю оставшуюся жизнь провести в клетке из запретов и ограничений? Радоваться и злиться – это ведь самые естественные переживания. Какая же это жизнь...

А через несколько дней случился приятный сюрприз. Задремав во время очередного сеанса химиотерапии, я сквозь сон услышала знакомый голос. Горацио о чём-то расспрашивал медсестру. Увидев, что я открыла глаза, он подошёл и сел рядом.

– Привет, – улыбнулась я.

– Привет.

– Ты мне снишься?

– Нет, – Горацио покачал головой и наконец тоже улыбнулся.

Поднимаясь из кресла, я пошатнулась и тут же почувствовала, как меня подхватили надежные руки.

– Да, ты мне не снишься, – прошептала я, прижимаясь лбом к его плечу.

– Как же ты добиралась до дома сама?

– Это сейчас пройдёт, – улыбнулась я. И добавила: – Вообще-то, уже прошло, но мне так нравится с тобой обниматься...

Я услышала, как Горацио усмехнулся.

– Давай мы пообнимаемся где-нибудь в другом месте, – тихо предложил он.

– Обещаешь?

– Да.

Мгновение слабости действительно уже прошло, но это не помешало Горацио заботливо усадить меня в машину и вопросительно заглянуть в глаза, проводив до двери.

– Зайдёшь? – с полной уверенностью в отказе спросила я.

– Конечно. Ведь я обещал дообниматься в подходящем месте, – неожиданно ответил он.

– Горацио, что случилось? Я думала…

– Я догадываюсь, – он закрыл дверь и немедленно привлёк меня к себе. – Марисоль…

Его нежные прикосновения к волосам, к щеке произвели на меня неожиданное действие: на глаза навернулись слёзы.

– Я думала…

– Я догадываюсь, – повторил Горацио. – Прости. Марисоль... Я не мог, – перемежая слова поцелуями, сказал он. – Я не мог рисковать тобой.

– Что случилось?

– Знаешь что… Давай приляжем?

– Горацио!

– Я всё объясню, но тебе нужно отдохнуть.

– Только если вместе с тобой.

– Хорошо, – вновь неожиданно согласился он. – Я… м-м-м… некоторое время назад я встречался с женщиной, – мы удобно устроились на кровати, и Горацио приступил к обещанному объяснению.

– Я догадываюсь, что не была у тебя первой, – фыркнула я.

– Видишь ли… Один человек… Его имя Уолтер Резден. Он убил эту женщину. Убил только потому, что накануне она встречалась со мной.

– Да ты, оказывается, роковой мужчина, кто бы мог подумать… – я пыталась шутить, но мой голос дрогнул.

– Я догадываюсь, что тебе могло показаться… Но я не мог рисковать, Марисоль. Понимаешь?

Я заглянула в наполненные болью синие глаза и кивнула.

– А теперь он?..

– Теперь он в тюрьме. Больше он не опасен.

Я улыбнулась и осторожно погладила Горацио по щеке.

– А ты теперь здесь.

– Да, – твёрдо сказал он. – Я с тобой. Я здесь.

– Горацио…

– Да?

– Я сейчас усну, – призналась я. Мне ужасно не хотелось засыпать теперь, когда можно поговорить с ним или как-то иначе провести время вместе. Но глаза закрывались сами собой, и больше чем на пару поцелуев меня всё равно не хватило бы.

– Спи, – судя по голосу, он улыбался.

– Ты побудешь здесь? – устраиваясь на его плече, попросила я.

– Я буду здесь, пока ты не уснёшь, – пообещал он.

Честно говоря, никогда не думала, что фраза «проснуться другим человеком» может иметь такой буквальный смысл. Даже тогда, когда я очнулась в больнице, у меня не было такого чувства, что теперь всё будет иначе. Пусть я снова проснулась одна, пусть я снова чуть не опоздала на работу. С этого дня всё стало по-другому. В рутине моей жизни появилось яркое солнечно-рыжее пятно. Мы встречались то вечером, то в ланч, то проводили вместе всю ночь, то всего полчаса. Несколько раз гуляли по набережной, пару раз заходили в кино. Иногда Горацио был занят, но сеансы химиотерапии старался не пропускать.

Удивительно, но при всей своей любви к порядку и обстоятельности Горацио оказался совершенно не склонен к однообразию. Ни в чём. Не знаю, пытался ли он разнообразить мою жизнь или это было частью его собственной исследовательской натуры, но я была бесконечно благодарна ему за это.

Болезнь заставила меня вырабатывать ритуалы и строго следовать им, Горацио научил использовать любую возможность для того, чтобы внести в жизнь разнообразие. Но если наши эксперименты в постели всегда заканчивались благополучно, такая мелочь, как посещение по рекомендации знакомой новой купальни, чуть не обернулась трагедией. Когда в купальню ворвались люди в масках, я замешкалась от страха, на меня накатила слабость, и когда один из бандитов толкнул меня, поторапливая, я упала так неудачно, что довольно сильно стукнулась головой. Кровь на моём лице, кровь на белом халате той смелой женщины, что попыталась противостоять грабителям…

– Помогите… Помогите мне, – прошептала она, оседая. – У меня дочь…

Всю дорогу до больницы, куда я поехала по настоянию Горацио, эти слова звучали у меня в ушах. Когда смерть подходит так близко и заглядывает в глаза, человек цепляется за самое ценное, что только есть в его жизни. У этой женщины была дочь. А у меня?

Впрочем, у меня ещё оставалась собственно жизнь. Озабоченность врачей скоро сменилась оптимизмом, приехавшему вскоре Горацио они объяснили, что подозрение на сотрясение мозга не подтвердилось, а травма на лбу слишком незначительна, чтобы представлять серьёзную угрозу даже в моём состоянии. Тем не менее мне рекомендовали остаться в больнице до вечера. Насколько я поняла, врачи опасались, что пропустили какие-то внутренние повреждения, что представляло наибольшую опасность из-за моей лейкемии.
Когда же меня наконец выпустили, я не смогла попасть домой! Горацио объяснил, что нападение на купальню имело продолжение в виде ограблений квартир, и одного из грабителей убили прямо у меня дома.

– И что мне делать? – растерялась я.

– Побудешь у меня дома, пока всё не уляжется, – как нечто само собой разумеющееся пояснил Горацио.

– Ты так много для меня сделал, и ты не должен…

– Я знаю, но так будет лучше, – перебил меня он.

– Уверен?

– Абсолютно. Полицейский отвезёт тебя. Офицер.

Я видела по его глазам, что так действительно будет лучше – он сможет заниматься делом, не беспокоясь из-за меня. А это и в моих интересах.

Оказавшись у Горацио дома, я вдруг задумалась. Поразительно, как легко он пустил меня в свою жизнь. Я понимала, что он многого не рассказывает, но я и не ждала этого. Эрик несколько раз упоминал, что жизнь у его босса была не сахар. Обычно это говорилось в те моменты, когда нужен был пример стойкости перед жизненными невзгодами. Но почему-то только сейчас мне пришло на ум, что в отношениях всегда две стороны. Как говорит мой брат, для танго нужны двое. Для меня Горацио был… Всем. Утешением, надеждой, опорой, радостью… А что получал он? Чего он мог хотеть от жизни, от отношений с женщиной?

С этими мыслями я уснула на диване в его гостиной – сказывалось утреннее потрясение. А проснувшись, я узнала от полицейского офицера, что звонил лейтенант Кейн и сказал, что я могу ехать домой. Но я не могла сейчас оставаться в одиночестве со всеми этими мыслями. Я поехала в лабораторию.

– Марисоль, как ты? – забеспокоился Горацио, увидев меня в своём кабинете. – Почему ты не дома? Что случилось?

– Знаешь, это забавно, – глядя на освещённый закатным солнцем город, сказала я. – Я всё сражалась с этим дурацким раком, и… Похоже, я никогда не задумывалась о действительно важных вещах.

– О каких вещах?

– Например, о том, чего я лишилась. Знаешь, сегодня утром… Эту женщину застрелили прямо у меня на глазах. И я… Не знаю… Иногда мне кажется, я так стараюсь не умереть, что забываю жить. Есть столько всего, чего я не познала. Знаешь, я никогда не путешествовала по-настоящему…

– Ты можешь заняться этим теперь.

– У меня нет ребёнка.

Горло стиснуло, когда я озвучила эту очевидную, но лишь сегодня открывшуюся мне во всей своей невосполнимости потерю.

– И для этого ещё не поздно.

Я обернулась, вздрогнув, и встретила внимательный взгляд Горацио.

– Что ты сказал?

Мне очень нужно было услышать это, глядя ему в глаза.

– Я сказал, что для этого ещё не поздно, – твёрдо повторил он.

– Когда ты так говоришь… я верю в это.

– Потому что это правда.

Я видела это. Чувствовала. И знала, что в устах Горацио это не просто слова сочувствия и утешения. Раз он так сказал – я могла рассчитывать на его поддержку. Может быть, он и сам думал о чём-то в этом роде?

– Скажи, а чего хочешь от жизни ты? – спросила я на следующий день.

Горацио помолчал, двинул бровями и задумчиво произнёс:

– Знаешь, если бы ты спросила это лет десять назад...

Я хотела сказать, что это нечестно, напоминать о нашей разнице в возрасте, но подумала, что из нас двоих, пожалуй, для него этот вопрос более болезненный, и промолчала, лишь крепче обняла его поперёк груди, прижимаясь сзади, и легонько коснулась губами покрытого веснушками плеча. Горацио погладил мою руку, чуть приметно улыбнулся и продолжил:

– Тогда я уверенно перечислил бы целый список, на первом месте в котором стояла бы семья.

– А теперь? – Я прижалась щекой к его плечу, пытаясь увидеть выражение глаз.

– Теперь... – вздохнул Горацио. – Думаю, я научился смирению, – он как-то натянуто улыбнулся и пояснил: – Я стараюсь быть благодарным судьбе за всё, что она мне даёт, – он ласково погладил прядь моих волос, свесившуюся ему на грудь, – и молюсь только о том, чтобы мне больше никого не пришлось терять.

Я зарылась носом в его рыжие волосы и подумала, что за некоторые вещи я тоже благодарна судьбе, но в целом эта философия мне пока не по силам: всё-таки сложно быть благодарной за лейкемию, даже если она поспособствовала моему нынешнему счастью.

– И что мы теперь будем делать? – спросила я.

– Я думаю, всё, что захотим, – разворачиваясь ко мне, ответил Горацио.

Но на пути к исполнению одного из самых сильных моих желаний было серьёзное препятствие: химиотерапия.

– Я решила сегодня закончить курс химиотерапии, – сказала я где-то через неделю. – Знаю, я могу заболеть снова, и это пугает меня...

– Марисоль...

– Но я не могу не рискнуть.

– Я понимаю, но... – казалось, Горацио готов запротестовать, возможно, даже запретить мне совершать такое безрассудство. – Если мы тебя потеряем, у нас ничего не выйдет, – он внимательно смотрел мне в глаза, словно уговаривая одуматься. Тяжело вздохнул, отведя взгляд и прикусывая губу, снова поднял глаза и даже слегка улыбнулся, заметив, с каким напряжением я жду его ответа. – Что ж, если таково твоё решение, я... я во всём тебя поддержу, – неожиданно твёрдо закончил он. – Хорошо?

Я с облегчением перевела дух, кивнула и постаралась улыбнуться. Это было очень великодушно с его стороны.

– Ты всё равно придёшь сегодня? – решив развеять последние сомнения, спросила я.

– Конечно, я буду с тобой, – с лёгким оттенком упрёка сказал Горацио.

– Хорошо. Пока ты со мной, я верю, что всё будет хорошо.

– Так и будет. Тогда увидимся в шесть?

– Да, увидимся в шесть.

– Договорились.

Горацио даже нашёл в себе силы улыбнуться, хотя я видела, что он вне себя от беспокойства. Но я была уверена в своём решении. Вот уже три недели анализ крови не показывал положительной динамики, что означало только одно: нужно попробовать прекратить курс и посмотреть, не наступила ли ремиссия.

К началу последнего – я очень надеялась, что самого последнего сеанса в моей жизни Горацио опоздал. Я уже устроилась в кресле, и медсестра уже ввела иглу капельницы, когда он появился. Горацио привычно взял меня за руку, поглаживая пальцы, пока медсестра заканчивала настраивать аппарат, потом сел в обычное кресло напротив.

– Вот и всё, – сказала я, когда в мою вену начала вливаться капля за каплей последняя порция лекарства.

– Вот и всё, – с улыбкой повторил Горацио.

Сейчас он не проявлял ни малейших признаков беспокойства, буквально излучая уверенность в благополучном исходе.

– Мы побудем тут какое-то время, – сказал он. – Почему бы тебе не отдохнуть немного?

– Да, хорошо, – согласилась я, устраиваясь удобнее.

В полудрёме я почувствовала, как Горацио накрыл мою руку своей и легонько сжал, словно желая ещё раз напомнить о том, что обещал мне свою поддержку. Как будто в этом была необходимость!..

С другой стороны, неожиданно подумалось мне, что, если Горацио не будет со мной? Кто мне пообещает, что всё будет хорошо с ним?

– Горацио! – вздрогнула я, просыпаясь.

– Всё хорошо. Я здесь, – немедленно откликнулся он. Успокаивающе улыбнулся и повторил: – Я здесь.

Неделя прошла спокойно, практически без событий. Мне, правда, показалось, что Горацио что-то тревожит, но на мои осторожные расспросы он ответил улыбкой и привычным «я не хочу, чтобы ты об этом беспокоилась». Я догадывалась, что речь идёт не о нас, поскольку Эрик как-то обмолвился, что кто-то в лаборатории мутит воду, а с этим я ничем помочь не могла.

Как выяснилось, кое-кто придерживался иного мнения. Сначала я приняла этого мужчину за обычного посетителя, поскольку он просто вошёл в кафе и сел за столик. И в том, что он назвал меня по имени, не было ничего особенного, у нас многие обращались к официанткам по имени. Правда, этот посетитель не смотрел на бейджик, да и продолжение было не совсем обычным.

– Марисоль Делко? – сказал он, когда я подошла. – Присядьте, мэм. У меня к вам несколько вопросов.

Признаться, я перепугалась до полусмерти, застыла, вцепившись в свой блокнот, и почти совсем не разглядела, что написано на удостоверении.

– Мисс Делко, а ваш наниматель в курсе, что недавно вас арестовывали за торговлю марихуаной? – не понижая голоса, спросил он.

– Это ложь, – побелевшими губами сказала я.

– Неужели? – вскинул брови посетитель. – Может быть, вы исполните свой гражданский долг и расскажете о проделках своего брата? Или о махинациях, которые проворачивает в своей лаборатории лейтенант Кейн? Или вам так нравится роль его любовницы? Или вы готовы его покрывать, как и он вас покрывает?

– Я ничего не знаю о лаборатории, а мои отношения с лейтенантом Кейном вас не касаются, – стараясь подавить предательскую дрожь в голосе, заявила я.

– Что ж... – с разочарованием протянул он. – Вы ещё так молоды... Если надумаете, позвоните.

Он поднялся и ушёл, оставив на столе прямоугольник визитной карточки. Сначала я хотела выкинуть её, но потом передумала. Горацио должен об этом знать. Я повернулась, собираясь пойти к менеджеру и отпроситься, но обнаружила его прямо за своей спиной. Он молча протянул руку и снял мой бейджик с лацкана блузы. Я так же молча положила на стол блокнот, взяла в подсобке свою сумочку и ушла.

Разумеется, я поехала прямиком в лабораторию. Пола проводила меня в кабинет и привычно попросила подождать.

– Марисоль. Всё в порядке?

– Я не знаю, – честно сказала я.

– Что это значит? – сдвинул брови Горацио.

– Меня сегодня допрашивали.

– Кто тебя допрашивал, дорогая?

– Какой-то федеральный агент. Вероятно, ФБР.

– И о чём он спрашивал?

– О тебе, об Эрике, о лаборатории. Я сказала, что ничего не знаю, но он не успокоился. Мне страшно.

– Как его имя?

– Погоди, он оставил мне карточку.

– Специальный агент Винн, – вслух прочитал Горацио.

– Ты его знаешь?

– Нет, не знаю.

– Эй, у тебя неприятности? – наконец осмелилась спросить я.

– Нет, это у него неприятности.

Лицо Горацио стало таким… хищным, что сразу было понятно: ничего хорошего наглого агента не ждёт. И я порадовалась, что не рассказала всего. Конечно, Горацио куда выдержанней Эрика, но даже если разделить вероятную реакцию брата на два, получалось, что самым сильным желанием Горацио сейчас должно быть желание оторвать голову этому агенту, если тот ещё раз приблизится ко мне.

В некотором смятении я поехала в больницу – по счастью, теперь не нужно было отпрашиваться на работе. Что ж, попробую последовать принципу Горацио: радоваться всему, что преподносит судьба, только бы она не отнимала близких. Ожидая приёма, я пыталась понять, чему можно порадоваться в сегодняшнем происшествии, и совершенно неожиданно нашла: слово «дорогая», внезапно произнесённое Горацио. Оно было наполнено таким чувством и произнесено так естественно!

Словно в награду за усвоенный урок, результаты анализов оказались хорошими – ну, насколько они вообще могли быть хорошими в моём случае.

– Пока рано что-то утверждать, – осторожно заметил врач, – но если эти показатели удержатся ещё хотя бы неделю–другую, можно будет говорить о ремиссии.

«Удержатся», – захотелось сказать мне. Но я промолчала. Не объяснять же про гадалку, веру в магию и предсказание, сделанное пятнадцать лет назад. Истинная любовь всегда побеждает смерть.

На радостях я собиралась вернуться домой и приготовить что-нибудь особенное, но вовремя вспомнила, что Горацио приглашал поужинать в кафе и наверняка уже заказал нам столик. Поэтому я поехала в лабораторию, решив подождать там. Недавно Горацио показал мне чудесное местечко у канала буквально в двух шагах от неё.

Я стояла, смотрела на воду, на дорогие белоснежные яхты у другого берега, на всё это шумное, красочное торжество жизни, и думала, что всего два слова, прозвучавших сегодня, могут вернуть меня в этот мир. Эти слова обозначали надежду на счастье. «Ремиссия» и «дорогая». Это сочетание заставляло моё воображение рисовать те же несбыточные картинки, что и в тринадцать лет. Впрочем… Почему несбыточные?

– Вот ты где, – раздалось за спиной.

– Привет, – обрадовалась я.

– Хорошо себя чувствуешь? – заботливо уточнил Горацио.

– Да. Но я хотела бы выяснить одну вещь, – решила не откладывать в долгий ящик я.

– Давай выясним.

– На той неделе, когда мы разговаривали о лечении, ты сказал, что поддержишь меня во всём.

– Именно так.

– Что это означает?

– Ну… Мы же решили, что будем делать всё, что захотим, – Горацио взглянул испытующе, словно спрашивая, что именно меня интересует.

– А это относится к свадьбе? – не стала больше тянуть я.

– Относится, – едва я успела произнести слово «свадьба», сказал Горацио. Опустил взгляд, улыбаясь. Кажется, его даже позабавило то, что я сомневалась. – Относится, – повторил он, ласково глядя прямо мне в глаза.

Я хотела обнять его, но как-то не решилась сделать это вне дома. Вместо этого я взяла его под руку и положила голову на плечо.

– Ты готова ехать, дорогая? – спросил Горацио через некоторое время.

– Да, – счастливо улыбаясь, кивнула я.

Он снова испытующе заглянул мне в глаза, и я, не выдержав, рассмеялась. Похоже, мы оба не могли поверить собственному счастью. Мне не верилось, что он так легко и охотно согласился, а Горацио, похоже, не верилось в то, что его согласие может сделать меня такой счастливой.

Увы, не все разделяли такое отношение к нашей свадьбе. Я так и не решилась поговорить с кем-либо из родственников вплоть до самого последнего дня. Наверное, Эрик узнал от Горацио, и это обидело его, поскольку фразу:

– Я слышал, тебя можно поздравить, – он произнёс довольно едко.

– Слушай, я хотела тебе сказать. Но опасалась твоей реакции.

Если совсем уж честно, то я и не хотела ничего говорить. Эти дни были наполнены светом и спокойствием нашего общего счастья и надежд на будущее, и мне вовсе не хотелось, чтобы кто-то это испортил своими сомнениями или затаённым неодобрением.

– И как мама с папой это восприняли? – спросил Эрик. Я отвела глаза. – Ты им даже не сказала?

Он осуждающе поджал губы, и я не выдержала:

– Вот именно поэтому и не сказала. Знала, что они поведут себя так же, как ты сейчас.

– Послушай, Мари, тебе сейчас нужно сконцентрироваться на выздоровлении, понимаешь?

– Почему ты всегда в первую очередь думаешь о плохом? Вот это, помимо прочего, и привлекает меня в Горацио: он заставляет меня думать о хорошем.

– Ты едва знаешь его, – скептически усмехнулся Эрик.

– Нет, это ты едва знаешь его, – перебила я. – Это не только тот человек, которого ты видишь на работе.

– А ты не думаешь, что с этим не стоит торопиться?

– Я хочу жить, как все остальные люди.

– Но что если болезнь вернётся?

– А если нет? Я собираюсь жить ради будущего. Пока я не встретила Горацио, я не думала, что оно вообще у меня есть… Так ты придёшь на церемонию? – обрывая спор, спросила я.

– Прости, – сказал Эрик, отрицательно качая головой.

Я уже говорила, что иногда мы, Делко, бываем просто невыносимы?

Впрочем, как бы мне ни хотелось, чтобы Эрик был нашим свидетелем, для счастья мне нужно было присутствие лишь одного человека. В этом отсутствии пышности и каких-то особых приготовлений было что-то очаровательное. Я помню, как весь дом стоял на ушах ещё за несколько дней до свадьбы каждой из моих сестёр. А мы с Горацио просто встретились взглядами посреди толпы. Ни шлейфа, ни церкви, ни розовых лепестков… Мы встречались так уже десятки раз, и, надеюсь, впереди у нас ещё много таких же встреч.

– Ты прекрасно выглядишь, – сказал Горацио, когда я преодолела разделявшее нас расстояние, окидывая взглядом моё простое белое платье.

– А ты и сам по себе выглядишь неплохо, – ответила я.

Горацио улыбнулся чуть шире, уловив намёк. Накануне, когда он, страдальчески морщась, признался, что терпеть не может носить галстук, я, разумеется, предложила обойтись без него. Горацио сдвинул брови и, как нечто крайне важное, изрёк, что так положено. Тогда-то я и сказала, что из всех его костюмов я больше всего люблю тот, который на нём сейчас. Горацио деловито обозрел то, что принято называть нарядом Адама, и усмехнулся, мол, не может же он явиться на свадьбу в таком виде. Я ответила, что это было бы опрометчиво прежде всего с моей стороны, но развить тему не сумела – Горацио никак не мог привыкнуть к тому, что он действительно привлекателен для меня, невзирая на такую разницу в возрасте, и предпочитал уходить от этих разговоров с помощью поцелуев.

Я же не удержалась от того, чтобы не поддразнить его сейчас.

– Какие-то сомнения?

– Нет. А у тебя?

– Ни в коем случае, – отчеканила я. И добавила: – Послушай… Я не думаю, что Эрик появится.

– Позволь с тобой не согласиться, – Горацио смотрел куда-то через моё плечо.

– Привет, сестрёнка, – сказал знакомый голос.

– Эрик!..

Интересно, что же Горацио ему сказал? А впрочем, неважно. Кажется, сейчас я была самым счастливым человеком на свете.

– Спасибо, братишка, – сказала я, обнимая его.

– Не мог пропустить такое событие, – пожимая руку Горацио, улыбнулся Эрик.

– Ну что, готова? – спросил Горацио.

– Разумеется, – ответила я.

Разве можно быть не готовой к своей судьбе?

Сама церемония прошла быстро, а потом мы провели чудесный вечер в итальянском ресторане на Майами-бич. Каса Туа, кажется. Горацио заказал столик в открытой части ресторана, и ветер шевелил фонарики, которыми были увешаны деревья, наполняя пространство мягким переливающимся светом.

Эрик едва не испортил нам торжество, попытавшись вернуться к нашему разговору про необходимость думать только о выздоровлении. Я довольно резко ответила, что врачи подтвердили наступление ремиссии, а если он не верит моим словам...

– Ты боролась, и ты победила, – сказал Горацио, накрывая мою ладонь своей.

Эрик покачал головой, но под взглядом Горацио сдался.

– Что ж, за тебя, Мари, – салютуя мне бокалом, сказал он.

– За нас, – поправила я его, улыбкой показывая мужу, что всё в порядке.

Сам Горацио еле пригубил свой бокал, с традиционной отговоркой «кто-то же должен вести машину». Зато дома, освободившись наконец от галстука и пиджака, он появился на пороге гостиной с таинственным выражением лица и бутылкой вина в руках.

– Смотри, что у меня есть, – высоко задрав брови, сказал Горацио, демонстрируя мне этикетку. – Свадебный подарок, – хитро улыбнулся он.

Если я хоть что-то понимаю в винах, подарок был царский. Вино не обмануло наших ожиданий: оно мягко унесло из наших мыслей всё, что могло нас побеспокоить.

– Боже мой, – я покачнулась, поднявшись, и лишь тогда поняла, насколько обманчивой оказалась лёгкость напитка.

Горацио рассмеялся и подхватил меня на руки.

– Так положено, – важно сказал он, перенося меня через порог спальни.

Казалось, на него вино совсем не подействовало, лишь сделало движения более медленными, но и это впечатление оказалось обманчивым. Мы целовались, и я вдруг поняла, что он попросту засыпает. Горацио тоже понял это, через силу открыл глаза и виновато взглянул на меня.

– Спи, – улыбнулась я. – Я буду здесь. Я буду с тобой.

Я с нежностью наблюдала, как смыкаются его ресницы – он сопротивлялся сну, несмотря ни на что. Погладила по щеке, убрала прядь волос со лба и прижалась к его плечу, переплетая пальцы с пальцами его расслабленно лежащей на животе руки.

В ту ночь мне приснилось, что болезнь вернулась, и я снова лежу в больнице.

– Не грусти, – попросила я Горацио, сидящего рядом с моей кроватью.

– У меня были планы на вечер, – пытаясь улыбнуться, ответил он. – Ты же... – его голос дрогнул, – ты же не задумала не прийти ко мне на свидание?

– Ни за что на свете, – выдохнула я.

В его глазах плескалось столько боли, что я всхлипнула – и проснулась. Сквозь жалюзи пробивались лучи утреннего солнца. Один из них попал прямо на спокойное лицо Горацио, заставив его рыжие волосы сиять янтарным светом. Это было невероятно красиво. Я так залюбовалась, что не заметила, как он приоткрыл глаза.

– Я люблю тебя, – сказал он.

– Я тоже тебя люблю, – ответила я.

И улыбнулась, без труда прочитав в его взгляде следующий вопрос: счастлива ли я, – и так же взглядом отвечая: да!

Я постаралась изгнать воспоминания о страшном сне, понимая, что это расстроит моего таинственного незнакомца, моего обожаемого мужа. Как любит повторять мой брат, для танго нужны двое. И если Горацио был моей судьбой, возможно, и я была его судьбой тоже, просто ему не встретилась гадалка, которая могла бы это предсказать.