Ты носишь платье в горошек,
Ты словно кошка из кошек,
И просят голуби хлебных крошек,
Гули, гули, гули, гули...
Ты словно дама с собачкой,
За сигаретами в пачку...
Ах, сударь, в море такая качка,
И как там наши все корабли?
Играют мальчики в группе,
Плывут неоны и гуппи...
Ундервуд, "Платье в горошек"
Над крышами, в сонной полуденной тишине, ленивые лучи солнца высвечивают один за другим яркие блики на железных бортиках.
- Как ты думаешь, - спрашивает Баська, - они предупредят сегодня?..
Лучи греют поверхности крыш, протягиваются по их скатам, играют зайчиками.
Баська ложится на прогретую солнцем, теплую крышу. Солнце ласково трогает разметавшиеся волосы, смятое платье с белым воротничком, выжигает веснушки на ее лице.
Можно ни о чем не думать, бездумно, беззаботно подставлять лицо солнечным лучам. Обеденное время, молчит мобильник и время катится медленно-медленно, как будто вовсе остановилось.
Он сидит, скрестив руки в фенечках и браслетах на коленях, и лучи, как на все здесь, на крыше, мягко падают на его непроницаемое лицо, на черные густые волосы.
...Можно пойти в ту кофейню внизу, в этом доме со старинным каменным подъездом с барельефом, где подают латтэ с нежной и густой пенкой, можно в бар на углу через дорогу, где сладкий черничный смузи.
Готические шпили города возвышаются привычно надо всем и словно тоже сонно молчат; ласково хранят тлеющий полдень; знакомые и словно бы все равно хранящие тайну, как здешняя тишина, как молчание;
как две татуировки в виде рыбок на его груди, сделанные в лучшем модном салоне города...
- Михал с Кшисей сегодня придут к обеду, - говорит он, очнувшись от своих мыслей. - Можно вместе пойти в кафе.
- Ага, - Баська закрывает глаза, подставляет лицо солнцу.
Он кладет руку на ее руку. Переплетает свои темные смуглые пальцы с ее пальцами.
И солнце мягко и ласково светит над крышами.