– Альфред, Артур, поведайте мне о мотивах вашего визита.
Англия многозначительно взглянул в сторону американца, сидящего в соседнем кресле с изумрудной мягкой обивкой и крутящего головой во все стороны – он осматраивал кабинет, в котором они оказались пару минут назад. Оба почти насильно попали сюда, но теперь это уже не имело значения. Стыд отступил, на его место пришла неловкость.
Солнечный свет, полосками лёгший на колени, казался мерзким и липким.
«Что я здесь делаю?» – эта мысль отразилась в паре голубых и паре зелёных глаз, когда Франциск перебирал на светлом столе, за которым сидел, бесконечные бумаги. Вообще, это хорошо, что расположилась троица в кабинете именно так: Франция по одну сторону стола, англосаксы – по другую.
«Я уже люблю этот стол. Он выполняет роль Ла-Манша?» – отстранённо подумал Англия.
Он был уверен, что вот-вот его смелый братец заговорит, потому и помалкивал. Шелестел разве что ветер, порой стучавший открытыми окнами, и когда те громыхали от порывов, а узорчатый тюль поднимался и становился совершенно похожим на морскую гладь, Бонфуа бросал взгляд на окна, и шум прекращался.
– Чего ты хочешь добиться этим, Альфред? – Франция, по необъяснимым причинам принявший на себя роль психолога, теперь тоже повернулся к младшей стране.
Америка под их невидимым напором вздохнул почти обречённо, но тут же выдавил из себя не самую весёлую улыбку, расправляя плечи.
– Я хочу добиться понимания, – на секунду он оборачивается к напряжённому Артуру. – Взаимопонимания, – добавляет он поспешно. – Трудно понять, что у Англии в голове.
– А ты? – Франция переводит взгляд и внимание на Артура так резко, что тот теряется. – Что привело тебя сюда? Ты хочешь, чтобы ваши отношения изменились?
– Меня привёл сюда Америка. Да. – Англия будто старался делать вид, что случайно здесь оказался. И ещё в окно беззаботно так посмотрел, подпирая подбородок ладонями.
– Не паясничай!
Артур тут же исправился:
– Я тоже хотел бы понять, какие трудности... Стоят на пути нашего, кхм, мирного сосуществования.
– Отлично. Если ни один из вас не считаёт всё это неправильным или ненужным, – француз подписывал некий документ с сосредоточенным видом, а теперь протянул его братьям, – подписка о неразглашении.
– А почему именно ты – психолог? – всё-таки спросил Альфред, уже наклонившийся поставить свою подпись.
– Ну... Я всего лишь заинтересованная сторона в ваших отношениях, – Франция руками развёл. – А кто вам ближе? Хотите, Брагинского позовём.
– Не надо. Тебя потерпим.
– А кто был инициатором визита ко мне? Только честно!
– Визита? Э... Ни один из нас уже не помнит, – сказал Америка. – Зато могу ответить на похожий вопрос, то бишь «Кто первым решил помириться, протянул руку?». Это был Англия, если честно...
– Ты тогда убежал, как трус, – осуждающие нотки англичанина забавляли. Он ёрзал на своём месте, очевидно, желая убраться отсюда куда-подальше.
– Я не ожидал от тебя! – оправдывался трусишка. – Ты так долго сперва не хотел меня видеть, а потом сам пришёл ко мне. Я тебе не поверил!
– Могу поинтересоваться, а когда это было? – Франция подался немного вперёд, упираясь руками в стол. Беседа уходила из-под его контроля, и этого нельзя было допустить.
– Америка обнимал кита, – молниеносный ответ Англии.
– Хм? Точно! – вспомнил Джонс и обрадовался.
– Ещё и слюни пускал. Мерзость... – а Артур скривился.
– Америка, есть то, что беспокоит тебя в последнее время? – Франциск, пока они там болтали о китах, присутпил к своим непосредственным обязанностям – стал расспрашивать.
Англия и Америка были слишком напряжены, чтобы сиюминутно решать свои проблемы и рушить стены, выросшие между ними. Оба аккуратно одетые и окружённые блёстками лоска, в воображении Франции сейчас были двумя всклокоченными юношами, растерянными и напуганными.
Альфред сосредоточенно глядел на своего слушателя, что действительно был невозмутим и просто-таки внушал доверие собственной персоне. Как он это делал...
Альфред вздохнул и отбросил всякие сомнения, пообещав себе, что не станет обзываться.
– Его холодность. Нулевая реакция на просьбы встретиться, поговорить. Если и встречаемся, то он слишком сдержан. Я уже не понимаю, ненавижу я его эти «волшебные слова» вежливости, к которым он питает слабость, или обожаю их за то, что они не дают нам разругаться. Хотя и так ругаемся постоянно. Это полный отстой!
Альфред совершил настоящий подвиг, выдал уязвляющую его правду. И сегодня он будет говорить только правду во имя «особых отношений»
Франциск переключался на частоту Артура.
– Артур, тебя что-нибудь беспокоит? Что-то, что может даже влиять на твоё здоровье?
– Здоровье? Спасибо, у меня есть врачи, – усмехнулся тот, ещё и не думая раскрывать свою душу. – Проблемы с давлением я устранил.
– А твой туберкулёз? – Альфред вспомнил надрывный кашель британца и повернулся к нему, потом к психологу: – Нам ведь можно задавать друг другу вопросы?
– Не злоупотребляйте, – смирился Бонфуа.
– Это не туберкулёз. Это другое. Я попросил бы не затрагивать эту тему, – Артур сохранял невозмутимость, но теперь положил ногу на ногу. Ощетинился всем своим видом. И откровенно заговорил: – Меня беспокоит его наивность. Он просит меня о тех вещах, которые я не могу для него сделать.
– Интригуете, – удивился Франция. – Так... Вопросы будут совершенно разные. Отвечать честно, или будем вечно тут сидеть! Артур. Скажи, есть что-то, что тебя не устравает в отношении к тебе Альфреда?
– Разумеется! – Англия достал из кармана пиджака огромный листок, свёрнутый до этого наподобие свитка, и одним концом развёрнутая грозная бумага коснулась пола.
– Я имел в виду самое беспокоющее тебя качество или же привычку! – Франция растерялся, только взглядом впился в такой список. – Поверь, это может быть важный момент твоей жизни!
Можно было заметить, что французу удалось остепенить Англию: тот заалел лицом, но совсем чуть-чуть, неловко огляделся и свернул бумагу, чтобы спрятать.
– Альфред меня не уважает, – Кёркленд точно знал, откуда берут свои истоки все проблемы. – Уже очень давно никакого уважения, порой и «Арти» назовёт. Я на 800 лет старше!.. Нет, даже, возможно, на 1000 лет! Что за тон? Учил же уважать семью, ладно... Раньше он трепетнее ко мне относился, да и сейчас не переходит границы, но я ему как дружок, как подросток! Не считается со мной. По-моему, он совсем загордился.
Англия гневался и не волновался по этому поводу, так как знал, что «сейчас можно, да и нужно». Америка стиснул зубы и полуотвернулся, а слова так и просились вырваться, но он силился и глотал их. Всё ведь совсем не так!
– Ты хочешь, чтобы он почитал тебя как старшего родственника? – догадался Бонфуа и всплеснул руками. Первые выводы он мог записать в свой блокнот:
«Гордость Англии задета. Он может так же возбуждённо размахивать руками, как кто-либо из более южных регионов – хотя это ему и не свойственно – когда чувствует, что его не уважают те, от кого уважения он ждёт в первую очередь. Амерканцам нужно, чтобы их любили, а англичанам наплевать на любовь, им нужен le respect».
– Конечно, это было бы здорово, – поиграл с таким предложением Кёркленд. – Хотя бы немного слушал, что я говорю, – но к Америке не поворачивался. Тот покосился на него, показывая, что слушает прямо сейчас.
– А мне кажется, это Артур меня не уважает, – у Альфреда также появились претензии.
– Неправда, – буркнул Артур.
«Он хочет привелегии, основываясь на историческом опыте...» – а француз опять что-то записывал в свой блокнот.
– А что это за вещи, которые ты не можешь сделать для него? Ты упоминал.
– Да... – вспомнил Великобритания и как-то притих. – Мы с ним можем видеться на Рождество или в День Благодорения. Чаще незачем и просто не получится. Мы можем становиться врагами время от времени, потому что теперь мы оба – государства, и жить, как семья, мы не можем. Америка стремится к небывалым высотам и кичится при этом своим, хм: американством. Это мешает. Это всё он виноват! – Англия не смог бы не высказать этого необоснованного – или обоснованного слишком, стоит лишь разъяснить все подробности – обвинения. Глубоко вздохнул.
«Англии трудно выносить его присутствие? Возможно, он не может поддерживать контакт? – предположил Франциск. – Это удивительно! Он так умело перевёл тему в другое русло, что Америка и не заметит».
– Чёрт, ну я же сказал, что моя культура – не твоя, а это значит, что твою культуру я не порчу, понимаешь? – Альфред забавно нахмурил брови.
– У тебя вообще культуры нет. – Артур обвиняюще тыкнул пальцем в сторону Джонса, теперь гневно глядящего на него. – И меня на самом деле мало коробит то, что ты отмечаешь своё рождение в день, когда изгнал меня, обозвав тираном.
– Не думаю, – Америка таки попытался улыбнуться.
– Мы можем сохранять нормальные отношения, если... – Артур стремительно отвернулся от младшего, собираясь с мыслями, а Франция опять договоривал за него:
– Если ты будешь инициатором, Артур?
– Нет, я не об этом. Просто пусть он уважает меня, – Англии показалось, что эти двое почти физически на него давят, поэтому сбавил обороты. Не просил многого.
– Теперь я скажу: того же требую от Англии. И не надо снисходительно ко мне относиться, это оскорбляет! – Джонс же скандировал на повышенных тонах.
– Будешь инициатором? – француз уже переключился на янки.
– Придётся! Я и так всегда первым ему звоню, Артур у нас стеснительный...
– Франция, только представь, этот гадёныш недавно отрёкся от меня из-за пульта, – покраснел Кёркленд.
– А Артур ударил меня ногой по попе, и мерзко хохоча, спрятался в ванной и заперся там!
«Чёрт. Эти англосаксы не уступают друг другу. Теперь подвесим их над пропастью и поиграем с нервишками, хе-хе...»
– Что будешь делать, если Англия попадёт в беду? – стоило Франции задать такой вопрос со «внезапчиком», Альфред потерялся: тут же представил различные вариации возможных «бед». Почему-то все эти беды доводили англичанина до смерти. Америка как можно удобнее и прочней расположил руки на мягких подлокотниках кресла и поднял голову, задумавшись.
– Смотря какая беда, – захлопал он ресницами.
– Например... – губы Франции растянулись в лукавой улыбке. – Представь, что я собираюсь его изнасиловать.
Артур поперхнулся бы чаем – и это было бы красиво – но поперхнулся он воздухом, так как чай в данный момент не пил. Это отвлекло бы его от... от решения важнейших проблем с важнейшим союзником.
– Ну, Англия справится с тобой, я думаю, – Америка почесал подбородок, нарисовав себе картину маслом, даже несколько картин с разным поведением Артура. – Я не знаю, что там у него на личном фронте. Может, он будет этого хотеть? Я не должен вмешиваться, – рассудил он так и сделал физиономию «ай какой я молодец».
Франция, заметив, что Артур хочет выкинуть что-то злобное, жестом руки остановил его возможную тираду и кивнул американцу – «продолжай».
– Допустим, он не хочет и пытается вырваться, но я сильнее, – Франциск был бесстрашен и даже буравящий его взгляд с английской стороны не усмирял. – Ты единственный, кто есть рядом и видит это. Поможешь Англии?
– Если он попросит об этом, – как-то уже совсем неуверенно сказал Альфред. Неясно было, хочет ли он рассмеяться или действительно волнуется.
«Я заметил у Америки странную эмоцию! Не понимаю, хорошая она или плохая, но, кажется, он растерян. Попытался бы я наяву изнасиловать Кёркленда, тщательно при этом подготовившись, уверен, получил бы хук справа от Америки. Или хук слева... Почему он не может ответить?» – записывал Франция в свой блокнот. Нужно было подойти к опасной черте.
– А если не попросит тебя! Я уже припустил с него штаны, а гордость не позволяет Англии закричать, он не в силах противостоять, вот-вот его честь загнётся! – теперь Франция жарко заговорил, наращивая обороты, чтобы вызвать резкий и правдивый ответ американца.
– Я выстрелю! – решился Альфред.
– В кого? – заинтересовался Англия, а, может, и испугался.
– Хм... Во Францию, конечно.
– Предположим, у тебя нет пистолета, – Бонфуа нагнетал обстановку.
Желваки у Америки заходили – злится.
– Как это нет? Тогда я нокаутирую тебя, ха-ха! – он поднял перед собой руки, как боксёр. – Если и это не сработает... А если бы это была ваша ролевая игра? Если бы Артур разозлился из-за того, что я тебя отключил, а, Франция?
– Да ну, он бы обрадовался, – Франция сам удивился. Повернулись к Кёркленду.
– Да, ты правильно говоришь, – англичанин улыбнулся почти сладко, а в голове уже нарисовал план гадости, предназначенной специально для француза. Ему совершенно точно пришлись не по душе примеры, приводимые Бонфуа. Знал бы он, что ждёт его дальше, какие муки совсести и рыдания души! Тотчас бы подскачил и скрылся с глаз долой, домой, домой, в возлюбленный дом, коротать возлюбленное одиночество!
Было видно, как американец, в отличии от своего брата, приободрился и даже как-то осветлел. Он любил поболтать, чего не скажешь о Британии.
«Америка готов сотрудничать и идти навстречу. Сомнения насчет готовности Англии сделать то же».
Франциск прикусил кончик ручки на некоторый волнительный момент и поднял свой взгляд.
– Англия, давай представим ту же ситуацию, только...
– Или ты сейчас придумаешь что-то получше, или выстрелю уже я, – Артур терял самообладание, когда Франциск был рядом. Несмоненно, его бесили эти странные замашки француза развращать всякое, что священно и неприкосновенно. Семью, например.
***Солнце стояло уже в самом зените, но стран, начавших свой увлекательный экспериментальный сеанс ещё тогда, когда белый горячий диск робко показывался из-за крыш самых невысоких домов... это совсем не волновало. Им учтиво предложили завтрак, и те учитво согласились, и таким образом Франция ещё более разморил их к разговору.
«Максимальный комфорт!»
– Перед тобой маленький Англия. Что ты чувствуешь?
– Что? Маленький Англия? Ты серьёзно?!
– Да-да, ответь.
– Пожалуй... Умиление?
– Перед тобой взрослый Англия. Что ты чувствуешь?
– Хм-м... Я вспомнил о кукле, которую мне подарил Англия. Чёрт, это как-то должно сказать мне о твоём мнении обо мне? Намёк на нашу разницу в возрасте, или что?
– Сейчас я не имею права говорить, Америка.
– Ох, Англия, давай теперь ты отвечай. У тебя на коленках сидит малыш-Америка. Что ты испытываешь?
– Желание его убить. Он заболел, а меня не было рядом, и когда я приехал, пришлось не спать несколько ночей от его криков, лечить и лечить его... Засыпаю – и снова крик. Я не выдерживаю и трясу его с силой, чтобы он заткнулся и уснул, наконец...
– Англия! Тут только я создаю ситуации, просто опиши свои чувства!
– Хм. Чувства. Мне тепло. Я бы тоже уснул, но наверняка он меня скоро разбудит сам, потянет за волосы, ещё чего. Я чувствую... Радость?
– Перед тобой взрослый Америка. Что ты чувствуешь?
– Разочарование.
Больше, чем сам смысл слова, произнесёного Артуром, на Америку повлиял тон, которым оно было произнесено: это был какой-то обречённый шёпот. Альфред ощутил холод, подступивший со спины, и жар, прилипающий к лицу.
В течении нескольких секунд вся троица молчала. Франция понимал, что вмешался напрасно, ведь всегда у англоскаксов останется что-то, что касается только их. И что-то, чего французу не понять.
«Давно известно, что англичане слишком зациклены на прошлом и приукрашивают его намного больше, чем те же самые американцы, испанцы, русские... Это, должно быть, отличительная английская черта. Какой бы вкусный кусок не был подан Англии сегодня, его взгляд всегда будет нарравлен мимо него, и он всей душой будет тосковать по «золотым временам». Это как раз то, чего я не могу исправить».
Англия слегка изменил положение рук, уже давно скрещенных на груди. Несмотря на всё неудобство, им испытываемое, он был готов к дальнейшим расспросам, он давно смирился. Ему даже стало интересно , кто же первым из них сдастся, кто поднимет белый флаг? Из чьих уст прозвучит «Я не могу больше»?
– Следующий вопрос, – опомнился Франция. – Опиши Артура с хорошей стороны. Какие черты его характера красят его, распологают к себе? Хотя я совсем не уверен, что подобные существуют, но ты мог бы попробовать, – Франциск дал довольно тяжёлое задание.
– Несомненно, это сдержанность и лояльность. Ещё я прибавил бы к этому...
– Англия, заткнись! Должен сказать Альфред!
– Хорошие качества? – Америка покосился на брата, задумавшись. – Думаю... Я не могу сформулировать это.
– Попробуй, – настаивал француз.
Янки почесал макушку. Ну не знал он, вернее, знал... Знал, что правильно будет сказать. Он взглянул на Англию, немного усталого, но терпеливо ожидающего его слов. Оба брата краснели.
– Наверное, преданность. Да, – твёрдо сказал Джонс, а Артур ахнул. – Что бы я ни делал, пусть даже что-то неправильное, он меня не бросал, не отворачивался. Ещё, – Америке стало немного легче дышать после признания, поэтому настроение улучшилось и он говорил увереннее: – терпеливость. Её не всегда хватает, но это мне всегда в нём нравилось. Он вежливый... Чистюлька, – очень смешно прозвучало из его уст. – А ещё такой невозмутимый, хотя это бесит временами, но качество на самом деле классное. Ещё... Это странно... Благордство. У меня этого никогда не будет, – Америка понял, что краснеет, – а в Англии есть что-то благородное, и это не может мне не нравится.
– Что ж, просто прекрасно, – Франция был немного изумлён: сам бы он вряд ли признался, что считает Англию хорошим человеком, хоть в чём-нибудь... Даже под угрозой смерти. А Америка взял и выдал. Герой.
Артур же сидел весь пунцовый от приятного смущения, давненько его так не нахваливали. К тому же, англичанин чувствовал, что Альфред смотрит на него и ждёт какой-либо ответной реакции. Нет, не так – он доволен тем, до какого состояния довёл старшего, и теперь просто нахально пялится, а улыбка до ушей.
«Америка делает успехи! В какой книге он вычитал обо всём этом? Не верю... Non, я не верю, что ему действительно удалось увидеть это всё в нём».
– Смотри, как у него бомбит, – Альфред взял да и тыкнул красного, как маков цвет, Артура пальцем в плечо.
– Хр... – Франция закрыл рот ладошкой, чтобы не заржать в голос, и издал презабавный звук, похожий на хрюканье.
– А плохие качества описывать? – Америка явно вошёл во вкус.
– Нет-нет... Ха-ха... – Франция развеселился, пока Кёркленд выходил из ступора. – Англия, к тебе тот же вопрос. Давай, поделись, какие хорошие черты в нём видишь?
«Этот полёт фантазии будет довольно интересен...»
– Кхм, – Арти прочистил горло, но с ответом медлил. Он весь застыл в напряжении, сводя к переносице брови и глядя в одну точку. А потом его лицо резко переменилось. Это выражение, когда человек хочет что-то сказать, но думает, как бы получше выразиться. – Чувство справедливости, по-моему, единственное, что я в нём ценю. Да и то завышенное. Ну и долбануть может тому, кто неправильно поступает, – британец, наконец, просто пожал плечами. Больше ничего не вспомнилось. Он спокойно смотрел в пустоту в нескольких метрах перед собой – это уже не было разглядывание предметов изысканного, хоть и скромного, интерьера – и будто сам позволял себя рассматривать. Таким образом, не выдавая эмоций, он пока ещё был не-у-яз-вим.
– Будь честным – ещё порция вопросов, – Франция видел, что прогресс есть, это вызывало бездумную улыбку.
– Жарь. Я готов. – Артур отмер и достал флягу из потайного кармана – давно ли он собирался сделать это?! – и опустошил половину.
– Эй-эй! Не настолько честным, Англия! Убери флягу! – Франция замахал руками, а брови Америки взлетели, а потом он захихикал.
– Нет. Она полетит в тебя, если задашь неправильный вопрос, – ровно, но с нотками разражения произнёс англичанин.
«Когда я успел задеть его за живое?! Выпивать обезбаливающее нужно при серьёзных ранениях, но в их случае... Неужели всё так плохо?»
И вот Франция подошёл к красной черте.
– Когда ты в последний раз поднимал на Америку руку? – он оборвал этот нарастающий спор и, едва уставший, прикрыл глаза и положил подбородок на сложенные ладони.
– Э... Не могу припомнить, – Англия теперь стал рассматривать стену. Должно быть, на ней для него вырисоввались картины из прошлого, которых никто, кроме него, не видел.
– Америка?
А вот тот ответил сразу, щёлкнув пальцами.
– Лет двадцать назад. Он напился, а потом я чем-то разгневал его, потому и получил. Мне удалось остановить его, но...
– Ты ударил меня в ответ?! – поразился Артур, ещё даже не сумевший вспомнить тот самый день.
– Я всего лишь толкнул тебя в грудь, вот и всё! – Америка был серьёзен.
...И к ещё более красной черте!
– А ты, Америка, когда в первый раз...
– Да когда Англия приплыл и сказал о «гербовом сборе». Я впервые осмелился.
«Кажется, не врут, – француз отметил новые изменения в их поведении и даже перемены в чертах лиц. Они были, как перед битвой. Или в перерыве между боями? Надо похоронить убитых и вызвать подкрепление, всё-таки; для скорби нет места и времени, надо думать о победе над противником, закованным в латы. В свою очередь, Франция представил поле боя – настоящее, с кровью, синих и красных бойцов. Мысленно перекрестился. – Здорово, что речь не зашла о войнах! Я ожидал от них подобного».
Франция убежал от злосчастной черты за милю и мог перевести дух.
– Ладно, дальше.