1. Вот она, моя судьба

– … ты сразу поймешь. Как я, - Вера улыбается. Мне нравится, как меняется ее лицо, стоит ей лишь заговорить о своей семье. Оно будто бы озаряется внутренним светом, мягким и теплым, словно внутри нее живет солнце и, иногда, оно освещает все вокруг. – Я сразу это поняла, Роз. Только взглянула на него и поняла – вот она, моя судьба.

Я грею руки о чашку с кофе. Привычка, оставшаяся еще с пансиона – мы с Верой всегда садились в кафетерии за столик у окна, подолгу разговаривали и пили кофе. У меня всегда мерзли руки, и я грела их о чашку, пока кофе не остывало. А Вера говорила; из нас двоих она всегда была более общительной. Я только вопросы иногда задавала.

И сейчас ничего не изменилось.

У меня мерзнут руки. Вера рассказывает о своей семье, я слушаю и улыбаюсь. Не могу не улыбаться, когда улыбается она, когда ее внутреннее солнце освещает ее и согревает своим теплом даже меня. Я не могу не быть счастливой за нее…

… и даже мои собственные мечты о таком же счастье отступают на второй план.

Мы читали одинаковые книги. Отец покупал их мне, я делилась с Верой, и мы могли часами обсуждать ту или иную героиню, переживать за нее и ее героя, радоваться вместе с ними и мечтать о таких же резких и непредсказуемых поворотах, которых так много на пути к счастью. Мы обе верили в судьбу – и вот теперь Вера рассказывает мне о том, как она встретила свою.

– … я до сих пор помню каждую мелочь. Самую крошечную, самую незначительную деталь нашей первой встречи. Его первые слова. Эти воспоминания такие же яркие, как и воспоминания о дне нашей свадьбы. Или…, – она умолкает. Улыбается и умолкает.

А я продолжаю мысленно повторять ее слова.

Вот она, моя судьба.

Повторяю, и никак не могу вспомнить, почувствовала ли я это, когда впервые увидела Ройса. Услышала ли тихий шепоток судьбы, подталкивающий меня к правильному решению. Я помню его первые слова, да. Помню, как впервые увидела его – красивого, уверенного, сильного…

Да, наверное, это моя судьба.

Официантка ставит перед нами два бокала шампанского.

– От вон того джентльмена за угловым столиком, – понизив голос, говорит она.

Мы оборачиваемся, почти одновременно. Вера чуть быстрее меня; я вижу, как легкая улыбка появляется на ее губах, и почти уверена, что увижу ее мужа…

… но джентльмен за угловым столиком мне незнаком.

Я даже не уверена, что его можно назвать джентльменом. Выцветшая, поношенная кожаная куртка, покрытые дорожной пылью тяжелые ботинки, широкополая шляпа – и совершенно очаровательные ямочки на щеках. Совершенно очаровательные и совершенно неуместные, не вяжущиеся со всем его обликом искателя приключений.

Я невольно улыбаюсь.

Он замечает эту улыбку и приподнимает свою шляпу в знак приветствия. Я поспешно отворачиваюсь.

Ковбой, - произношу я. И сама чувствую, что что-то в моем тоне, в моем голосе в корне неправильно. Чувствую прежде, чем Вера хмурится; чувствую – и краснею.

Потому что это неправильно – судить людей по их происхождению и положению в обществе. Наверное, это неправильно.

– Он хорош собой, – замечает Вера. Морщинки, расчертившие ее лоб, разглаживаются, она больше не хмурится. Краска с моих щек сходит не так быстро. – Ты ему понравилась, Роз.

– Я помолвлена, – напоминаю я.

Точнее, почти помолвлена. Завтра мы с Ройсом собираемся объявить о своей помолвке, и Вера это знает. Я сама сказала ей об этом в начале вечера. Но почти – это все равно, что совсем.

Дело уже решенное.

Вера пожимает плечами.

– Что плохого в том, чтобы улыбнуться красивому мужчине?

Я качаю головой.

Надоевшая, однообразная мелодия вдруг сменяется другой – нежной и мелодичной. Я поднимаю голову и вижу Ковбоя – он отходит от музыкального автомата и уверенно направляется к нам. Толкаю Веру в бок, шепчу:

– Пойдем.

Она кивает:

– Сейчас, только зайду носик попудрить.

И подмигивает мне.

В следующий момент бежать уже поздно.

– Можно вас пригласить? – он склоняет голову в приветственном полупоклоне. Его подбородок покрыт темной щетиной, его кожа – загорелая и огрубевшая от ветра и солнца, и он совершенно не похож на тех мужчин, на которых я привыкла обращать внимание.

Скорее на тех, от которых я всегда бегу без оглядки.

Я оборачиваюсь к Вере, отчасти надеясь, что он обращается к ней, но Вера уже сбежала.

Оставила нас вдвоем.

Я чувствую, как часто-часто бьется мое сердце, и как от волнения появляется то приятно-неприятное чувство в животе.

– Я… не танцую, – предательская краска проступает на щеках. Я бы многое отдала за то, чтобы никогда не краснеть.

– Жаль, – произносит он. И кладет на стол передо мной цветок – одну бело-розовую лилию.

Не розу.

Один цветок, ни стебелька, ни листьев. Просто раскрывшаяся чашечка цветка, похожая на чашку кофе на моем столе – по форме и окраске.

– Можно хотя бы узнать ваше имя, мисс?

– Я помолвлена, - невпопад отвечаю я.

– О. Поздравляю, мисс…

Он опускает взгляд на мои руки, я нервно накрываю левую правой.

– Хейл. Розали Хейл.

– Розали, - повторяет он, словно бы пробудет мое имя на вкус. – Эммет МакКарти.

Я выдавливаю из себя улыбку. Слышу, как скрипит дверь дамской комнаты – Вера, должно быть, уже вышла.

– Приятно было познакомиться, мистер МакКарти, – торопливо произношу я. Соскальзываю со стула, надеясь, что юбка не зацепится на сиденье, каблук не подвернется… и вообще все обойдется без неприятных казусов.

– Очень приятно, – отвечает он. Я не смотрю на него, но мне кажется, что я чувствую улыбку в его голосе.

Глубоко вдохнув, я почти бегу к выходу.

– Мисс! – кричит официантка мне вслед. – А расплатиться?

Я замираю.

Наверное, я уже краснее юбки Веры.

– Не волнуйтесь, я заплачу, – доносится до меня голос Ковбоя. – Вы только оставьте за мной один танец, мисс Хейл.

Я оборачиваюсь. Он стоит возле моего столика, крутит бутон лилии в пальцах и смотрит на меня.

– Обязательно, – отвечает за меня Вера.

И тянет меня за собой к выходу.