Прощай.
«Хорошая ночь», - подумалось ему. Он стоял на пороге большого, нет, огромного старинного особняка на окраине Лондона. Посильней надвинув на глаза, спрятанные за неизменными очками, алую шляпу и втянув шею, он направился к воротам. Обычные железные ворота выходили на самую обычную улицу. Люди там ходили редко, поэтому его одинокая фигура странно смотрелась на фоне всего.
«Слишком мертвое», - синхронно подумали мы – я и он. Я как всегда бесшумно следовала за ним. Все последние года. Иногда я ждала того, что он обернется, вынет из-за пазухи свой опять-таки неизменный Кассулл, так красиво отливающий в лучах луны, и всадит мне в грудь всю обойму разрывных серебряных пуль. Хотя боюсь, ему это не поможет. Сколько раз я ждала этого! Скитаясь на протяжении трехсот лет (гораздо меньше, чем он) я уже совсем стала, как он – абсолютно белая кожа, будто мраморная, абсолютно черные волосы, постоянно развевающиеся на ветру, абсолютно алые зрачки.
«Когда-нибудь здесь будет по-другому?» - пронесся у него в голове вопрос. Он еще сильнее втянул голову, защищаясь от пронизывающего ветра. Пока в его голове роились мысли, он быстро преодолел около трех кварталов и явно не собирался останавливаться. Мне было все равно, куда он идет. Его фигура, освещенная лунным светом, напомнила мне о том, что произошло двадцать лет назад, когда мы оба разуверились в вечной жизни.
Перед глазами мелькнула панорама семейного замка Хеллсингов в закатном солнце. Я осторожно заглянула внутрь через окно. Высокая фигура с длинными черными волосами (вид со спины) стояла посреди такого кровавого побоища, что мне еще никогда не приходилось видеть. Его руки в белоснежных перчатках были в крови. Кровь была везде – на полу, на стенах, на потолке… пара капель попала даже на окна. Я изнывала от вампирской жажды, но приказала себе унять ее.
На этом четкие воспоминания заканчиваются. Посреди просторного зала начала светиться гексаграмма (Кромвеля, как я позже узнала). Она поглотила высокую фигуру и навсегда заперла ее в подвале дома. Светловолосый мужчина, оставшийся у двери зло произнес:
- Туда тебе и дорога, кровосос, - голос Артура звучал слишком резко.
Я поняла, что пора мне бежать, как что-то сковало меня. Перед глазами встал (прошу прощения за каламбур) алый глаз, и голос, звучавший, казалось, только в моей голове произнес:
- Беги…
Я не успела очнуться от минутного помутнения, как и меня обуял алый свет гексаграммы. Я побежала изо всех сил. Кажется тогда, я впервые поднялась в воздух. Я спаслась. Никто об этом не знал. Даже он. А он должен был знать…
И теперь, каждый вечер, не загруженный «черной работой», он выходит на крыльцо дома Хеллсингов, выходит за ворота на одинокую улицу, проходит на нечеловеческой скорости несколько кварталов и останавливается у своей любимой скамьи на берегу Темзы. Я все это время, читая его мысли, иду за ним. И всегда желаю только двух вещей (либо по одиночке, либо вместе – все равно).
Чтобы он назвал меня по имени, которое, боюсь, знает только он, и чтобы он лишил меня жизни. Мне не нужно такое бессмертие. И никогда не было нужно. Что толку иметь нечеловеческую силу, когда даже не знаешь свое имя?
Сегодня он остановился не там, где обычно. Я не задумываясь последовала за ним. Он купил розу. Одну единственную, но очень красивую, кроваво-красную. Дойдя до берега Темзы, он спустился к самой воде, немного помедлив опустил в нее розу. До меня донеслись его мысли.
Я улыбнулась, борясь с необъяснимым желанием передать ему свои. Но у него другая судьба. У него теперь есть Хозяин.
Тогда позволь мне превратиться из вымысла в легенду.
«Прощай, любовь моя».