1
Когда проснулись тёмные воды и растаяли над океаном густые пыльные облака, когда без сил пали оба её товарища — худощавый тщеславный друид и тихий, молчаливый викинг, она вышла вперёд, маленькая, светловолосая, храбрая, и толкнула круглым кожаным барабаном вязкий от фуриоку воздух.
И тогда Билл сказал:
— Отойди. Я не бью женщин.
И она ответила:
— Я не женщина. Я шаман.
2
Самый жуткий из её шрамов был прямо под левой грудью — широкий, тёмно-красный, огрубелый — такие обычно оставляют после себя тупые мясницкие тесаки на звериных тушах. Билл коснулся его ладонью, осторожно разгладил по всей длине; Зоря тяжело выдохнула, стыдливо прикрывшись рукой, и по-рыбьи зашевелила бескровным тонкогубым ртом.
— Кто ж тебя так? — сипло спросил Билл. И нервно сглотнул, заметив, как сквозь её чуть раскрытые пальцы проступил маленький ярко-розовый сосок.
— Не помню, — тихо ответила Зоря, не поднимая глаз, — не хочу помнить.
3
— Правильно ли мы поступаем, Брокин? — задумчиво спросил Билл, угрюмо глядя в испещрённый трещинами потолок старой военной базы.
— Ты начинаешь сомневаться в господине Хао? — ужаснулся Брокин. — Даже не смей…
— Я не сомневаюсь. — Билл приподнялся — с трудом — и клацнул зубами от раздражения: рана на груди жглась, как клеймо, поставленное раскалённой подковой. — Но мои ожидания не соответствуют действительности.
— Ожидания?
— Я ждал битв с сильными соперниками. На равных. А не…
— Та девчонка, — зло фыркнув, перебил его Брокин, — эта жалкая тварь, у которой нет и пяти тысяч фуриоку…
— Зоря, — как-то невпопад вспомнил Билл, — её, кажется, Зоря зовут.
— Когда я встречу её в следующий раз, то сломаю ей шею.
— Не надо.
— Почему?
— Я сам.
4
Зоря не закричала — лишь мелко вздрогнула, когда Билл, пересчитав ртом шрамы на её животе, опустился меж её ног. И выдохнула — рвано, судорожно, нервно, и подалась ближе, цепляясь пальцами за его плечи, когда он жадно приник к её сочившимся влагой половым губам, отыскивая языком набухший светло-розовый клитор.
5
У неё был красивый голос — тонкий, мягкий, обволакивающий, словно морская глубь. Она сидела, поджав под себя босые белые ноги, пропускала волосы сквозь пальцы и пела, а дикий солёный ветер нёс её песню куда-то вдаль — прочь от деревни патчей, прочь от крови, битв, звенящего в воздухе фуриоку.
Билл инстинктивно двинулся вперёд — и вдруг с досадой понял, что выдал себя: Зоря резко замолчала — он увидел, как нервно дёрнулись её худые голые плечи.
— Это было красиво, — ляпнул Билл, но тут же умолк, ощутив, как глупо и по-издевательски звучат его слова.
— Вы хотите забрать наши души? — спросила Зоря, медленно поднимаясь. Шея у неё была тонкая, очень хрупкая — и, наверное, умещалась Биллу в кулак; он мог сжать её, крепко-крепко стиснуть, и…
— Нет, — он поднял раскрытую ладонь и ударил себя в грудь — туда, где пунцовели края свежей крестообразной раны, — я сейчас не в том состоянии, чтобы сражаться.
— Тогда что вам надо? — Она подозрительно сощурилась, неуверенно шагнула назад — словно дикая лань, увидевшая охотника.
— Ты меня разбудила, — честно признался Билл.
— Я не хотела, — она покачала головой, но её лицо всё равно осталось осторожным и напуганным, — я не знала, что…
— О чём ты пела? — серьёзно спросил Билл.
Зоря рассеянно сморгнула и задумчиво потупилась. Билл подумал, что она уже не ответит, но она ответила — как-то совсем смущённо:
— Да про любовь... Дурацкая песня.
6
Её плечи нервно подрагивали под его ладонями — так, будто она собиралась расплакаться.
— Зоря, — позвал Билл, прижимаясь губами к выемке между её ключиц, — не бойся меня.
Он заглянул ей в лицо, а Зоря, наконец, открыла чуть раскосые, отчего-то влажные глаза и вздохнула.
— Скажи, если будет больно, — попросил Билл, — я сразу перестану.
— Мне уже больно, — терпеливо сообщила она, неуверенно улыбаясь. — Пусти мою руку.
7
Вода из крана шла какая-то мутная, заржавелая, тёплая, ощутимо пахла грязью и железом, но Билл всё равно, скрипя зубами и морщась, ополоснул ей лицо и рот, а после сплюнул в раковину. На языке остался смачный привкус размякшей болотной тины.
— Про любовь, — хрипло повторил Билл, уродливо скалясь отражению в старом запотевшем зеркале, — дурацкая песня.
Дурацкие мысли. Дурацкие Айсмен.
Дерьмо. Дерьмище!
— Билл, — окликнули его со спины. На мгновение ему показалось, что это была Зоря, и он резко, пугливо обернулся.
— Билл, — бесстрастно повторила Марион Фауна, — господин Хао хочет видеть тебя.
8
Зоря чуть приподнялась, плотно закутанная в колючее мохеровое одеяло, и вытянула шею, старательно вглядываясь Биллу в лицо.
— Ты замёрзнешь! — вдруг заявила она.
— Мало мне твоего одеяла, — весело ответил Билл. — Не волнуйся, спи.
— Билл, — с укором продолжила Зоря, — перестань себя есть.
— Зоря, — ответил Билл серьёзно и мрачно, — позволь мне хоть перед концом света делать вещи, которые я считаю правильными.
9
Билл толкнул дверь — так что та треснула, скрипнула, чуть не слетела с верхней петли, — и грозно переступил порог. Айсмен встрепенулись: напрягся спокойный исландец Тона Кадимахид, подхватил посох в руки Пино Грэм, и…
— Ты, — строго сказал Билл, глядя на неё — лишь на неё, — скажи мне честно — о чём была та песня?
Зоря Гагарик прижала руки к худой груди, подняла на него большие, как у полуночной птицы, глаза. Сморгнула.
И рассмеялась.
10
Когда она, изнеженная, красная, как кизилова ягода, вскрикнула, изошла в его руках мелкой, трепетной дрожью, когда, наконец, назвала его по имени — тихо, почти неслышно, Билл робко отпрянул, опалил её лицо горячим, острым, как у быка, дыханием и сказал глупость — много, много глупостей.
— Я хотел убить тебя, — сказал он, гладя её плечи, локти, запястья, — и мой господин хотел, чтобы я убил тебя, все, все хотели, чтобы я убил тебя, весь мой перепачканный кровью мир. Но я не смог, потому что…
Зоря прервала его — мягким, неуклюжим касанием губ. А после прошептала — кажется, фразу из той русской песни — и улыбнулась.
— «И зачем мне, право, моя душа, если ей у тебя, мой гость, хорошо»?