Все чаще мне кажется, что дышать нечем. Все чаще кажется, что стены надвигаются, угнетая своим видом. Воздух наэлектризован, я вижу в нем частицы. Я плаваю в нем, как в море, могу ходить, разводя руки в стороны. Иногда мне даже кажется, что я слышу голоса, но, впрочем, мгновенно понимаю, что они нереальны и перестаю их слышать. Иногда даже жалею об этом.
Сколько времени прошло с победы? Ровно столько же, сколько я не молчал. Человеческая речь понемногу с каждым днем стала все туманней, а некоторые слова и диалекты и вовсе стали чем-то несуществующим для меня. Напомни их – я вспомню, но напоминать некому. Единственными моими посетителями стали кошки, да и то, наверное, они приходили, чтобы наблюдать за золотыми рыбками в аквариуме. Честно, я пытался говорить с кошками, чтобы просто вспомнить, как это – говорить. Но животные не слишком хорошие собеседники, раз выслушают, другой, а потом встанут и уйдут. Их никто никогда не удержит.
Приходили всегда две кошки. Черная и рыжая. Мне нравилась фантазировать, что это влюбленная пара, которая приходит сюда на свидание, чтобы посмотреть на рыбок.
Только теперь я понимаю, как абсурдно это звучит, но иного выхода у меня не было. Я хотел жить чем-то, для чего-то. В данном случае – для пары, чтобы они могли приходить.
Редко я стал выходить из дома, да и то, выйду, потопчусь немного по кругу и уйду обратно. Что делать на улице, если никогда не ждешь? Если просто некого ждать.
Но сегодня ночь какая-то особенная, толи луна светит особо ярко, толи у меня настроение вдруг изменилось – не знаю. Но я знаю точно то, что хочу выйти. Впервые за такое долгое время – выйти за дверь и просто вдохнуть полной грудью, чтобы не было эти давящих на сердце стен и чувства всепоглощающей пустоты.
Мои мысли так давно не покидали пределов этого дома, что они уже привыкли и не хотят покидать. Зато безумно хочу я сам . До дрожи в коленях и мурашек по телу. Здравый рассудок вместе с мыслями вопит - не ходи, останься здесь. Но я выхожу.
Второй раз за всю жизнь я не слушаю себя самого. Обычно, если сердце и мозг бьет тревогу, я бегу со всех ног, лишь бы подальше. Впервые было во время войны за Хогвартс. Не удивительно – здравый рассудок просто орал, что нужно бежать, делать ноги как можно дальше. Это понимал каждый, кто был там, в самом пекле.
Эта война отняла у меня все. Все – такое громкое слово, но, черт, оно здесь подходит сто процентов. Именно все. В частности, и себя самого. Осталась лишь тень, которая ходит по земле и выдавливает фальшивую улыбку, а меня самого нет. И никогда уже не будет. Я умер, когда на моих руках умирали мои ученики. Совсем юные и красивые.
Я выхожу из дома. Босиком на влажную от вчерашнего дождя траву. На секунду закрываю глаза и просто слушаю. Наслаждаюсь не тишиной. Звуки вокруг кажутся почти объемными. Почти, потому что они не близко.
Я не успел сделать в своей жизни хорошее, только плохое. Причем очень долго не желал этого признавать. Думал: завтра, завтра. Но однажды «завтра» не наступило.
Ноги сырые, я иду, глядя вперед, в одну точку. Запинаясь о ветки и камни, я направленно шагаю к озеру. Именно в этот миг я счастлив, окрылен, готов взлететь до небес. Всего лишь в этот миг.
Но этот миг – мгновение, и оно уже прошло. «Сейчас» не существует. Есть только «было» и «будет», самого «есть» нет. Это один миг. Моргнул, и он прошел.
И я моргнул. И еще раз. А потом снова. Еще раз.
Нет, этот миг летит в воздухе, его сдувает волна ветра. Он парит надо мной, не хочет опускаться ниже крон деревьев.
Только через минуту я понимаю, что стою по пояс в воде, прямо в одежде и оглядываюсь вокруг. Мне кажется, что вся грязь, что копилась в душе столько лет уходит. Но на место ей ничего не приходит, так и остается одна она – пустота. Просто нечему придти. Я обнимаю себя за плечи, пытаясь ее выжать из себя. А может, наоборот, удержать?..
Задерживаю дыхание и погружаюсь на дно с головой, рядом вьются водоросли, подводный мир. Тот мир, который всех всегда привлекает, но остается таким же неизвестным. Таким же как и небо.
Легкие начинают гореть, я непроизвольно делаю глоток воды и захлебываюсь. Опускаюсь на дно, стараясь выпрыгнуть из толщи воды, найти опору для толчка. Все естество пытается всплыть, найти выход, я бьюсь ногами о дно, но и они только глубже проваливаются в ил.
Когда я уже подумал, что это конец, и я умру такой глупой смертью, то наткнулся на какую-то деревяшку, оттолкнулся. Первые секунды после всплытия я выхаркивал воду и пытался вдохнуть, но каждый раз, когда я пытался протолкнуть в легкие воздух, тело взрывалось мгновенной болью.
Не знаю как, но я выполз на берег. Вокруг – лес. А в душе нервная пустота. Я столько думал о самоубийстве, но боялся ада (если он, конечно, есть, если верить магглам). А тут была такая возможность, а я чего-то побоялся, ведь это даже, по сути дела, не самоубийство. Глупо как.
Я остался так, лежать на берегу, смотря на небо и вдаль. Холодно и очень мерзко из-за мокрой одежды. А внутри нет ничего.
Некоторые спрашивают, плохо ли мне. Нет, мне не плохо. Мне - никак.

ГЕРМИОНА

Ночь. За окном злой, кровожадный ураган. Он рвет и метает, в то время, как дождь хлестает по обнаженным плечам и лицу девушки. Она тоже плачет, почти также громко, как и небо. Пред ней странной формы зеркало, на раме которого крупными, когда-то яркими буквами выведено: «Еиналеж». Странно, - дается диву она, - что оно тут. И правда, что делает оно тут, где земля усыпана уже остывшими трупами, где каждый шаг дается с болью в душе. Никто не знает. А Гермиона почему-то улыбается. И плачет. Громко, заливисто. Из глаз тихим градом текут хрустальные капельки. Ветер раздувает тяжелые мокрые волосы, а девушка лишь только убирает их с глаз, ведь они мешают видеть. Что? Тайны, мечты. Которые никогда не сбудутся. И все это знают, ведь именно поэтому небо тоже плачет, поливая уже мертвых студентов ледяной водой, смывая кровь, что навеки впитается в эту землю. А в зеркале, куда так напряженно смотрит Гермиона стоит рыжий парень с многочисленными яркими веснушками на лице. Рон? Нет, не он. Фред. Тот, кто совсем скоро будет предан земле и уже никогда больше не обнимет ту, ради которой отдал жизнь. Он стоит, косо улыбаясь и с грустью глядя на нее. Она падает на колени, со всей силы лупит землю, захлебывается слезами, давится и откашливается. Но не отводит взгялд. Ведь рядом с ним стоят еще люди. Те, кто погиб, но навечно остался в наших сердцах. Джеймс и Лили Поттер, Северус Снейп, Колин Криви, Сириус Блэк, Тонкс и Люпин, Грюм и, конечно, Дамблдор, а за ними простилается еще целая толпа, все они улыбаются, поддерживая, но от этого становится только хуже. Истерика подкатывает вновь, не позволяя дышать. Заставляет сердце сжимать в тисках, ей кажется, что она кричит, срывая связки, но на самом дела с губ слетает только хриплый шепот. Она бьет руками землю еще отчаяннее, чем какую-то минуту назад, но смотрит. Затем Гермиона хватает себя за волосы, выдирает их, корчится от боли, каштановые ниточки остаются в руках. Подставляет лицо дождю, будто не замечая его, смотрит куда-то в даль, на небо. Но видит только литры воды, что падают с бешеной скоростью. Она открывает рот, что бы живительная влага попала в горло, но только лишь захлебывается дождевой водой с примесью слез. Горьких слез. Глаза застилает вода, не позволяя что-то видеть. И вот, пересилив себя, отплевывая воду и протирая глаза, она поворачивается в сторону зеркала. Там стоит пара. Они горделиво смотрят на свою дочь. А Гермиона тихо стонет, так как сил на большее уже не хватает. Ее родители. Они не вспомнят ее. Она не сумеет. Не найдет их. Мерлин! Гром на пару секунд оглушает, а ей плевать, она тупо прижимается к зеркалу, согнувшись в позу эмбриона . А затем смотрит в него. Долго, непрерывно, захлебываясь дождем и слезами, разбивая костяшки о твердую землю, пачкаясь в грязи и… пытаясь отмыть кровь, что теперь вечно на ее душе.
Чуть позже ее находит Рон, он бережно обнимает девушку, шепча, что все будет хорошо. Ясно дело, что сам он не верит. А Гермиона вдруг улыбается, подтверждая. Ведь она уже решила, что выйдет за Рон в память о Фреде. Глупо, да. Но так она будет ближе к нему.
А что будет далее можно только догадываться. Никто не знает. Но думаю, что любовь не умрет. А будет жива. Вечно.