Это была… катастрофа. Он не знал, не видел, не понимал этого, но теперь – после смерти Даниэль – всё, что мог, всё, что делал Розен, вело только к гибели, к разрушению. Нет ничего страшней слепого гнева и отчаянья. В погоне за Пэришем доктор уничтожил всё, что сам же и создавал на протяжение многих лет, пожертвовал всеми нужными, важными, дорогими людьми - оттолкнул, испугал, разочаровал, практически предал.
Нина осталась с ним, всегда была рядом, как он был рядом с ней все эти годы. Она была укрощённым зверем, спасённым, прощённым, а звери не задают вопросов, они просто идут за хозяевами след в след.
Сколько уже дней он не спал? Сколько звонков он сделал за последнюю неделю, скольких людей запугал, искалечил, вовлёк в своё безумие?
...Офис был пуст, оставались только они двое. Пока она шла по коридору до его кабинета, стук собственных каблуков оглушил Нину, но, когда она вошла, доктор даже не обернулся.
– Позволь мне помочь, Ли, – просто сказала она.
Розен перестал писать, отложил ручку и медленно развернудся к ней.
– И что ты можешь сделать? – с горчайшим сарказмом спросил он после продолжительной паузы.
– Хикс просил меня… Просил помочь ему забыть, – не глядя в глаза доктору, отозвалась Нина. – Я отказалась. Но предлагаю это тебе.
Он – тень, призрак прежнего Розена – внимательно посмотрел на неё и опустил голову, будто заранее признавая своё поражение.
– Мне нужно найти его. Пэриша.
– Я знаю! Чем, по-твоему, я занимаюсь все эти дни?! – горячо воскликнула Нина. – Послушай… Всего на одну ночь. Полное забвение. Покой. А завтра ты всё вспомнишь. ...Когда ты последний раз спал?
Розен молчал.
– ...И все твои чувства вернутся. Я обещаю. Но у тебя будут силы продолжать борьбу, твой ум будет ясен. И мы будем рядом с тобой, – последняя фраза была ложью, теперь каждый был сам за себя.
Он ничего не сказал, но она чувствовала, что раз доктор не отказался сразу, значит, внутренне он готов принять её предложение.
– Посмотри на меня.
Розен медленно, неохотно поднял голову. Их взгляды встретились. И доктор замер, мгновенно пойманный её воздействием.
Нужно быть очень осторожной, выбирать слова так, чтоб воздействие не навредило. Оно всегда вредит – как сильные лекарства, – но Розен и так был слаб: одно неверное слово могло разрушить его сознание навсегда.
Нина взяла его за руку, чтоб её влияние было ещё сильней.
– Пэриш скрывается, мы его ищем и обязательно найдём. Дэнни жива, у неё всё хорошо, просто ей нужно некоторое время побыть одной. Уже поздно и пора домой, мы оба устали, - она вздохнула и, мысленно сосчитав до пяти, добавила:
– Завтра утром, проснувшись, ты вспомнишь всё, – и отпустила его руку.
Он глубоко вздохнул, будто просыпаясь после долгого ночного сна. Она напряжённо ждала.
Розен посмотрел на часы:
– Так поздно… Я думал, ты давно ушла.
...Всё изменилось. Изнеможение сменилось усталостью, лихорадочный, безумный огонь в глазах угас. Он стал таким, каким и был всегда.
– Ты же сам попросил помочь, – напомнила Нина. – Я только закончила со всеми документами.
Это была очередная ложь, но Розен кивнул:
– Ах, да. Прости. Ты выглядишь усталой.
– Просто слишком долгий день и слишком скучные документы, – со слабой улыбкой отозвалась женщина.
Розена не убедила эта отговорка, но вместо дальнейших расспросов он неожиданно предложил:
– Давай я отвезу тебя домой.
По пути к её дому они молчали, слушали музыку, какой-то блюз.
– Не хочешь зайти? – неожиданно для самой себя предложила Нина, но ещё более неожиданным для неё было его мгновенное согласие.
Она жила на самом верху, лифт шёл до её этажа две с лишним минуты.
Когда за ними закрылись двери и лифт неспеша пополз вверх, Нина обхватила себя руками, будто ей внезапно стало холодно.
– Всё в порядке?
Она молча кивнула.
– Тебя что-то беспокоит, я же вижу.
Нина быстрым, нервным движением убрала выбившуюся прядь волос за ухо.
– Честно? – она не собиралась снова лгать. – Мне почему-то вспомнилось, как ты возил меня на ту конференцию в Сан-Франциско, лет шесть или семь назад, – ты помнишь?
Розен кивнул. Его взгляд был ясен и пронзителен - ни намёка на то, что он находится под её воздействием.
– Мы тогда поссорились, если ты помнишь, я наговорила тебе всякого…
Розен отлично помнил тот вечер: Нина впервые оказалась в подобной ситуации – это была конференция по психиатрии и нейрофизиологии - кругом были одни учёные...
Она приехала как ассистентка Розена, но чувствовала себя подопытным животным, о чём не преминула заявить доктору.
– Ты кричала о том, что не хочешь быть лабораторной обезьяной, – сказал Ли с улыбкой, в которой не было и тени веселья, - что чувствуешь себя Медузой Горгоной, потому что люди прячут от тебя глаза, боятся посмотреть тебе в лицо…
– Я выпила слишком много шампанского на закрытии, – резко оборвала его Нина.
– Если тебе нужны сравнения с мифологическими персонажами, – спокойно продолжил Ли, - я бы сказал, что ты, скорей, Цирцея, нежели Медуза, – тень улыбки вновь промелькнула на его лице.
– Это та, которая превращала мужчин в свиней? Тоже неплохо!
Розен бросил на неё лукавый взгляд.
– Я где-то читал, что образ Цирцеи – это воплощение женского начала, женской сексуальности. Чары Цирцеи – это власть над мужчиной. И если в природе человека заложено низменное, если он слаб и живёт инстинктами, то превращается в свинью – во всех смыслах. Одиссей же знал суть её волшебства и сумел противостоять ему.
– Но он один знал тайну её чар и один имел над нею власть, – тихо заметила женщина.
– Значит, всем остальным не повезло, – не без иронии отозвался Розен.
– Но что, если... Если она вернула человеческий облик его товарищам не потому, что Одиссей принудил её?
Нина сделала паузу.
– Что, если она любила его? Что если она не могла сказать ему иначе о своих чувствах – только так: покорившись и выполнив его требования?
Розен посмотрел на неё: в холодном свете ламп его глаза казались почти чёрными:
– У него была цель, от которой он не мог отказаться…
– Вернуться домой, на Итаку! – перебила его Нина.
– Не только, – мягко возразил Розен. – Он должен был найти способ вернуть себе расположение богов и, кроме того, Одиссей был в ответе за своих товарищей…
– Значит... До неё ему не было дела? – тихо спросила Нина.
Доктор молчал.
Она вздохнула, коротко, резко.
– На самом деле я вспомнила, как после конференции мы вернулись в отель и так же, как сейчас, молча поднимались в лифте..
Она посмотрела на доктора. Что будет, если сказать ему?
– Пока мы ехали - минуты полторы – я думала о том, что мне ничего не стоит приказать тебе сделать всё, что угодно... – Ли хотел что-то сказать, но она жестом остановила его. - Если б ты знал, если б ты только мог представить, как я хотела тебя в тот момент, – она опустила голову, на мгновенье спрятавшись за волной чёрных волос, но потом вновь посмотрела ему в глаза, – как мне хотелось заставить тебя – как многих других – поцеловать меня, взять меня – прямо там, в лифте…
Нина не чувствовала стыда: она говорила правду; скорей всего, это был её последний шанс сказать ему правду, сказать, что ей не всё равно, всегда было не всё равно…
– Почему ты ничего не сделала? – в голосе Ли была уверенность в том, что она не воздействовала на него тогда. – Неужели потому, что я поставил тебе условие никогда не воздействовать на меня?
Нина покачала головой.
– Потому, что это было бы неправдой, – просто сказала она. – Это была бы прекрасная иллюзия, сбывшаяся мечта, которая растает с рассветом…
Она вдруг замолчала и посмотрела на свои часы: без четверти полночь. До настоящего рассвета оставалось почти семь часов.
– Ты могла заставить меня забыть, – заметил Розен.
– Могла. Но так – было бы ещё хуже: помнить самой и дать забыть тебе…
Доктор склонил голову, будто принимая её ответ, и спросил:
– Почему ты решила рассказать мне об этом?
Она вздохнула – с облегчением, словно ждала этого вопроса:
– Потому что с тех пор ничего не изменилось.
Розен шагнул к ней. Он ждал, он был готов к тому, что она отстранится, что она ускользнёт, но когда его пальцы коснулись её щеки, Нина покорно склонила голову в его ладонь, будто кошка, ищущая ласки.
Взгляд доктора был полон рассеянной, почти печальной нежности – он никогда прежде не смотрел на неё так.
– Буду ли я помнить сегодняшний вечер завтра? – в его тоне не было ни иронии, ни любопытства, – он будто чувствовал, что является частью её иллюзии.
– Будешь, – коротко пообещала ему женщина.
… Пока они шли от лифта до её квартиры, Нину терзали противоречивые желания: ей хотелось сбежать, оставить его – в недоумении и растерянности, хотелось разрушить силу своего воздействия, потому что с каждым шагом она приближалась не только к моменту, которого ждала восемь лет… Впрочем, они же обречены, не так ли? Как бы ни развивались события дальше, Стэнтон Пэриш уже победил. Каким бы ни был новый день, в нём не будет Дэни, не будет их маленькой команды, не будет ощущения, что вокруг тебя люди, которых ты можешь назвать друзьями. В новом дне не будет места доброму доктору Розену, а значит, не будет места и ей. Так почему бы не насладиться последним хорошим ужином - перед казнью?
Она открыла дверь, шагнула в темноту. Ключи привычно звякнули, упав на подставку, но Нину этот звук – короткий и острый – заставил вздрогнуть. Она чувствовала, что Ли стоит прямо за ней, но не обернулась, боясь, что это окажется неправдой.
Она шагнула к выключателю, но Розен остановил её:
– Не включай свет.
Ли закрыл за собой дверь, и между ним и Ниной осталась только темнота. А через мгновенье и её не стало.
Нина проснулась на рассвете; сквозь задёрнутые шторы едва заметно пробивалось тусклое, еле заметное сияние наступающего утра.
Она встала с постели, приняла душ, сварила кофе и вернулась в спальню.
Последний раз взглянув на человека, крепко и безмятежно спавшего в её постели, Нина подошла к окну, одним движением раздвинула шторы, впуская в комнату белый свет нового пасмурного дня, и, не оборачиваясь, сказала:
– Ли, проснись. Уже утро.