Проходит несколько недель с того похищения. Иногда Лиззи задумывается, кто кого похитил.
Все это время она проводит в тишине и одиночестве, она не включает телевизора, в громадном заброшенном особняке нет интернета, благослови бог Реймонда Реддингтона и его нелюбовь к современным технологиям. Вместо этого она целыми днями бродит по особняку, такому же старинному, как и все внутри, рассматривает картины, проводит пальцами по линиям белоснежных скульптур. Рэд рассказывал ей, что когда-то все они, все эти прекрасные гладкие тела, высеченные из мрамора, мерцающие в тусклом свете огня камина, прохладные как вода под пальцами, были разноцветными. Но время смыло с них позолоту и краски, время очистило их и оставило настоящими. Лиззи дотрагивается до своего лица, не зная, слетела ли маска и с него?
Днем Рэда никогда не бывает, и все это время Лиззи проводит в его кабинете, она забирается с ногами в кожаное кресло, темно-красного цвета, оно пахнет им, пахнет его потом, она сидит там и читает книги, она включает старый проигрыватель, перебирает пластинки и ставит одну наугад. Музыка на любой выбор, думает она, танцуя под Синатру, под его мягкие певучие слова L is for the way you look at me, набор музыки бесконечен, здесь есть и современная музыка, и в этот самый момент Лиззи впервые задумывается о том, что Рэд каким-то образом смог выбраться из своего времени и переселиться в вечность, наслаждаясь всем, но не оставаясь к нему привязанным.
Иногда она набирает ванную и лежит там по полдня, закрыв глаза, пока вода не становится совсем холодной, затем яростно скребет кожу мочалкой, иногда ей кажется, что с каждым днем ее отражение в зеркале меняется. Старая кожа всегда облезает некрасиво.
Рэд заставляет ее выучивать списки самых известных криминальных авторитетов наизусть, он выдает ей горы бумажных папок, пухлые досье с людьми, 80 процентов которых она даже не знала. Он заставляет ее составлять психологические портреты, и каждый вечер она проводит рядом с ним, бесконечно записывая и записывая то, что может пригодиться ей в будущем.
В будущем? Мельком Рэд упоминает, что на тот случай, если Лиззи придется покинуть Бюро (что и случилось, в конце концов) они с Сэмом создали трастовый фонд, и она может пользоваться этими деньгами. Этих денег куда больше, чем все, что она заработала за всю жизнь, и она не знает, что делать с ними. Ей ничего не нужно здесь, сейчас. Пока.
Наверняка в это время в мире творится хаос. Рэсслер пытается найти их. Возможно Арам и Самар тоже. Пару раз их навещает Дэмбе и отчитывается за проделанную работу над освобождением Купера. Во второй раз он привозит здоровенную клетку, в которой сидит ее пес. Рэд иронично поднимает бровь: «Я не стану его выгуливать.»
«Тогда ты окончательно обленишься и растолстеешь.» поддевает его Лиззи, и спустя несколько секунд до нее доходит даже не смысл ее слов, а тон, с которым это было сказано. Обыденно. Привычно. Слишком интимно. Она краснеет и старается скрыть неловкость, шумно и громко обнимая Дэмбе, даже слишком, если честно, тот тоже смущается, но, слава богу, понимает ее отступной маневр.
Несколько раз Лиззи засыпает прямо в его кабинете, положив ему на колени ноги, зарывшись в бумаги, полумертвая от всех этих бесконечных данных, цифр, дат и мелкого шрифта в сносках. Она просыпается уже в своей спальне, укрытая одеялами, понимая, что каждый раз он брал ее на руки и приносил сюда, и думает, каково это было бы, быть в его руках, но наяву. Но не решается. Еще рано.
Она больше не вспоминает о Томе. До тех пор, пока не находит у себя в вещах старую фотокарточку, где они вместе улыбаются, там Рождество, на них одинаковые свитера, у нее длинные волосы. Как сейчас. На следующее утро она стоит перед зеркалом и аккуратно состригает пряди ровно до того уровня, как они были, когда она уехала вместе с Рэдом. Это глупо, но ей нужна какая-то константа, и этой точкой она выбирает тот путь в машине, когда прижавшись к плечу Рэда, впервые за последние полгода позволяет себе уснуть спокойно. К прядям волос добавляется фотокарточка, и Лиззи с удовлетворением подносит спичку и глядит, как все это догорает в умывальнике. С ужасным запахом.
Первый вопрос, который задает Рэд, вернувшись домой:
«Ты сожгла и закопала пса, потому что он испортил мой любимый ковер?»
Затем он смотрит на Лиззи, прислонившуюся к косяку двери с легкой улыбкой и искоркой вызова в уголках глаз, и недовольно цокает, качая головой.
На следующий день впервые за долгое время их посещают незнакомые люди. Это целая армия парикмахеров, стилистов, они приводят ее волосы, тело, руки и ноги в полный порядок, оставляют за собой шкафы, забитые новой одеждой, бельем, туфлями, на столиках пакеты с косметикой, которую она вряд ли могла бы себе позволить раньше. И духи. Украшения.
«Я убью тебя, Реймонд Рэд Реддингтон!» она с силой тыкает в его грудь пальцем и смотрит обвиняюще. «Скажи мне, что это все было куплено за мои деньги.»
«Естественно,» - Рэд наклоняет голову, в его взгляде смешиваются легкое осуждение, удовлетворение, вызов и одобрение. Удивительно, как все это может быть в одном человеке в одно и то же мгновение. «Как ты могла подумать иначе, дорогая? Хотя я позволил себе преподнести один скромный подарок, в честь юбилея.»
Он протягивает ей небольшую коробочку, коробка перевязана красной лентой, и Лиззи не может удержаться, чтобы не хмыкнуть. Рэд верен себе. Внутри маленькие женские часы, простые и изящные, как раз по ее руке, как раз по ней, не вычурные, не роскошные, но, несомненно, дорогие своей простотой, плавностью и лаконичностью линий. Часы.
«Время бесценно.» - говорит Лиззи и протягивает руку, чтобы он застегнул на них часы. Он берет их и аккуратно застегивает, затем целует тыльную сторону ее ладони, за спиной слышится тихий шепот. Так шепчутся люди, которые только что попали в эпицентр бури, но вот она закончилась, и можно отмереть, вздохнуть и понять, что ты живой. Лиззи кажется, Рэд производит такое впечатление на всех и сама наконец делает первый за все это время вздох.
Стилисты и парикмахеры тихо смеются, когда Рэд оборачивается к ним, подмигивая, и сообщает, качая головой:
«Она всегда так ревниво относится к тому, что ей принадлежит.»
Иногда старую кожу можно поддеть и сорвать целым пластом. Как сейчас.
«О да, дорогой.» - впервые она берет его под руку, прижимаясь к плечу слегка игриво, не зная, играет ли она этот спектакль ради зрителей, или ради себя, или это вообще никакой не спектакль. «Ко всему.» - и ведет в столовую. Не важно, что на ней домашняя майка и джинсы, а не вечернее платье, часы на руке заменяют это все.
Если Рэд и удивлен, он никогда не подаст виду. В данный момент именно этого ей и надо.
Через неделю им предстоит первый выход в свет. Это словно первый бал, и Лиззи придирчиво выбирает подходящее платье. Ее шкафы ломятся от дорогих и безукоризненно-прекрасных нарядов, поэтому остается выбрать что-то под настроение. В голове вертятся фразы из досье, которые она заучивала несколько дней и ночей, это не просто увеселительная поездка, это именно тот самый первый бал, на котором она будет официально представлена, но настроение все равно прекрасное.
Она учится танцевать. Под что-то современное, быстрое, сначала с Дэмбе, потому что Рэд занят бумагами, они смеются, наступая друг другу на ноги, иногда даже нарочно. Наконец Рэд отрывает взгляд от своих досье, печально качает головой, откладывая бумаги, снимает запонки и расстегивает манжеты, подкатывая их к локтям, и встает, заменяя Дэмбе:
«Мое сердце просто разбивается, при взгляде на вас.»
Дэмбе хмыкает, усмехаясь, и уходит налить себе виски. Кот вертится вокруг него, прижимаясь к ногам и довольно урча. Коты обожают Дэмбе. Коты никогда не ошибаются, думает Лиззи, возвращаясь мыслями к реальности.
Рэд танцует отлично. Музыка, льющаяся из старого проигрывателя, совершенно современная, резкая и четкая, бьющаяся как сердце, но все же Рэд справляется и с ней. Есть ли вообще что-то, ему неподвластное? Он танцует превосходно, чувствуя ритм, но контролируя все, каждое движение, каждое мгновение. Время, думает Лиззи, бросая взгляд на свои часы на запястье, в этом все дело, ценить время, но быть вне его. Она теперь тоже часть его застывшего вне времени мира?
Они стоят посреди заполненного зала. Их окружают богатые люди, очень богатые и просто неприлично богатые. За украшения на женщинах в этом зале можно год кормить голодающих детей в Африке. Она держит Рэда под руку, от него пахнет сандалом и кожей и уверенностью, его запах смешивается с ее, Лиззи нервничает, но ровно настолько, чтобы держаться, уверенно подняв голову. На ней черно-белый брючный костюм, спутанный клубок ее мыслей стянулся в узел, шарф на плече расшит ярко-красными гранатовыми зернышками, повторяя расцветку галстука Рэда, она не знает, как разделить в уме их образы, потому что ей кажется, они сливаются во что-то единое, новое, цельное.
Рэд подводит ее к очередной паре, это наверняка кто-то из высшей лиги, управляющей миром из темного угла, представляя:
«Это мой…»
За спиной раздаются звуки той же самой песни, когда они танцевали с Рэдом, сильные, похожие на биение сердца, и Лиззи протягивает руку:
«Элизабет Кин. Его партнер.» - перебивает она Рэда. «Рада познакомиться.»
И в этот момент все становится на свои места. Все так, как и должно быть.
Голос за спиной сливается с тихим шепотом в голове:
«Make me a bird, I`ll fly with you…» - и Лиззи улыбается. Широко. Ослепительно. Искренне.