Ко мне ангел седой приходил по утру

Он был болен, метался в горячем бреду

Звал меня то ли в Ад, то ли в Рай

Все просил: «Выбирай».

Он позвонил мне утром. Я даже не сразу узнал его голос. Безжизненный. Бесцветный. Как будто все краски, что расцветали ярким солнцем, когда он появлялся рядом, вдруг смыло дождем. «Эрик... Что ты делаешь сегодня вечером?» Я не знал, что ему ответить. Я знал, зачем он хочет меня увидеть. Для него я – часть той прошлой жизни. Жизни, когда рядом был Тим. Мы все знали, что между ними что-то было. Что точно, не знал никто, но нельзя было не увидеть те искры, вспыхивающие между ними, когда они стояли слишком близко друг другу. Они могли даже не смотреть друг на друга, но мы все вдруг попадали в зону турбулентности. Ощущали взрывную энергетику, пронизывающую лучами все пространство вокруг них. Тим как будто просыпался рядом с ним, как если бы без Эйча не было необходимости открывать глаза. Движения Тимы становились быстрыми и гладкими, как будто он скользил по водной синеве.

Он обжег свои крылья в полете ко мне

Схоронил свою душу в священной золе

Равнодушие встречных глаз

Принимал за отказ

Я знаю, что Горацио чувствует сейчас. Я бы мог ему рассказать. Когда на самой глубине, куда не дотягиваются лучи солнца, где лишь слегка светятся в темноте таинственные огромные слепые рыбы, заканчивается кислород, там уже не бывает паники. Просто ты перестаешь дышать. И вокруг тебя нет ничего. Ты паришь в оглушающей пустоте, без воздуха, без мыслей, без сомнений. Подходишь к самому краю. Еще ближе, еще...

Он был добрым. Он плакал, встречаясь со злом

Он хотел меня взять и укутать теплом

Я ж пред ним не открыла застывшую дверь

Я сказала ему: «Не теперь».

Я знаю, зачем ему нужен я. Он хочет заполнить мною ту черную дыру, что открылась в его сердце в тот день. Должно быть он чувствует, как учащается мой пульс, когда он подходит ближе. Но он не понимает, что мне нужно, чтобы эти бесконечные синие глаза смотрели на меня, а не сквозь, чтобы он перестал видеть призрак Тимы, чтобы когда он проводит рукой по моей щеке, это была моя кожа, которую он ощущает, чтобы когда он прикасается губами к бьющейся голубой жилке на виске, это моя кровь струилась под тонкой кожей.

Говорили потом, что он быстро старел

Черным стал, позабыв, что когда-то был бел,

Что из дома, где жил ангел мой

Вышел черт вчера дикий и хромой.

Он исчез в темноте, но твердила молва,

Что тащил по земле он два белых крыла

И пред тем, как в ночи пропал

Обернулся и захохотал.

Я хочу быть для него всем. Я все сделаю для него. Я только одного не могу: не могу быть для него Тимкой. Я не могу сбрасывать колючки и становиться мягким и тягучим, мои глаза вспыхивают другим огнем. И Эйчу не нужен этот огонь. Мой огонь его не задевает. Тимкино пламя зажигало его, пробуждало в нем желание, и он тянулся к нему, как источнику света и тепла, нежности и сладкой истомы. Я не такой. Я никогда не буду таким. И он понял это до того, как я успел ответить. Он просто повесил трубку, а я еще долго слушал короткие гудки, сжимая телефон, пока пальцы не свело. Я только надеюсь, что он справится. Потому что никто не может ему помочь. Ни я, ни кто другой. Разве что ему поможет запах Тимки, оставшийся в его доме, неощутимое присутствие Тимки в лаборатории, оставленный пиджак, припаркованный мотоцикл, забытые ключи на столе. Я надеюсь, что Эйч не наделает глупостей. Я надеюсь...