Придя в себя, она долго не может понять, что случилось. Звуки, мысли и ощущения текут друг сквозь друга, словно тяжёлый, одуряющий сон мешается с явью. Слух различает обеспокоенные голоса, звяканье каких-то стеклянных предметов и сигналы аппаратуры.
Затем раздаётся голос Джеймса:
- Эмбер, я здесь. Я здесь, с тобой…
И, кажется, целую вечность она рвётся к нему сквозь зыбкий, густой туман паралича. Хочет почувствовать знакомое тепло его сильной руки, когда он ободряюще сожмет её пальцы, хочет увидеть его заплаканные, покрасневшие, полные тревоги глаза и первую робкую, радостную улыбку, когда Джеймс увидит, что она очнулась. И это будет означать для неё первый рывок, первый шаг к победе.
Но когда Эмбер наконец находит в себе силы разлепить веки и выдохнуть пересохшими губами его имя, Джеймса рядом нет. Никого нет. Она лежит одна в палате реанимации.
И тотчас же, вместе с осознанием этого, приходит боль. Резкая, пульсирующая боль в правом бедре. Эмбер чувствует, какое оно горячее и опухшее. Потом, словно проясняясь постепенно вместе с сознанием, возникают другие неприятные ощущения. Боль в сбитых коленях… боль и тяжесть в голове... Боль в плече – что это? Вывих? Она не может повернуть голову из-за спазма шеи, зафиксированной в жёстком ортопедическом воротнике. Зуд и боль царапин на коже... боль в разбитой губе...
В палате, где она лежит, всё белое - корпуса аппаратов, стены, потолок. От белого цвета режет глаза.
Она совсем одна. Тишину нарушает лишь писк электроники. Эмбер вглядывается в экран, чтобы прочитать цифры показателей. Отмечает у себя тахикардию и пониженный кислород. Вот откуда эта тяжесть в груди! Сердце бьётся слабо, неуверенно, будто с трудом перегоняя вязкую кровь. Она пробует сделать глубокий вдох, но у неё не получается. И даже поток прохладного воздуха из носовой канюли не приносит облегчения.
Она чувствует невыносимую сухость во рту. Пытается дотянуться до кнопки вызова медсестры, но не может пошевелить рукой. Хочет облизнуть губы, хоть как-то переменить позу, но эти тщетные попытки только отнимают у неё силы.
Но где же Джеймс? Ведь он был здесь, ей не могло это присниться. Еще не открывая глаз, она чувствовала его присутствие. Стремясь разомкнуть тяжёлые веки, окликнуть его по имени, она была уверена, что он лежит здесь же, рядом с ней, на койке, в обход всех смешных больничных запретов, видела его, как наяву, такого близкого и родного… Ей так явственно представлялась его радость, поцелуи и слезы вперемешку на их лицах, его милый хрипловатый голос, повторяющий: "Я люблю тебя..."
Ведь она помнит, как слышала, только придя в сознание - да, точно слышала! - его слова:
- Всё будет хорошо. Мы нашли причину, мы снова запустили твоё сердце. Ты приходишь в себя… ты пойдёшь на поправку…
Но что-то беспокоит её в голосе Уилсона, когда она вспоминает эти его слова. Какое-то странное напряжение или тревога, как будто он, лежа рядом и обнимая её, в этот момент находился мыслями где-то в другом месте, будто что-то могло тревожить его, помимо ее состояния…
Эмбер напрягает память. Что-то близкое, какая-то зацепка, она вот-вот догадается... Как он там сказал? "Мы нашли причину…"
О чём он говорил? Какую причину?
Но она так устала от этих мыслей. Она больше не может заставлять себя думать...
Внезапно резкое свербение в глотке и носу заставляет её громко закашляться, а потом и чихнуть. И, как ни странно, эти звуки наконец-то оповещают медсестер на посту о том, что Эмбер очнулась.
Тут же в палате появляется целая толпа; ее окружают, шумят и суетятся, начинают проверять чувствительность и кожные рефлексы, светят фонариком в глаза, проверяя реакцию зрачка на свет; задают вопросы, чтобы определить, насколько она ориентируется в окружающем.
И Эмбер больше ни о чём не думает, покорно подчиняясь действиям этих людей. Тут же, ко всем прочим неудобствам, она начинает ощущать заложенность носа и першение в горле, и вспоминает - да, у неё грипп. Она была больна ещё до катастрофы.
И эту новую проблему Эмбер переносит стоически, как последнее оскорбление.