– Зо… ро, – тишину лазарета прервал тяжелый хриплый и срывающийся голос.
Мечник, до этого неподвижно сидящий на стуле в самом углу помещения и сверлящий взглядом одну какую-то только ему ведомую точку в пространстве, резко встрепенулся и во все глаза уставился на раненого накама, лежащего на постели.
На последнем острове, куда привел пиратов лог пос, их уже ждали. После той громкой истории на Эниес Лобби, правительство действительно всерьез взялось за идею истребить наглецов, ну а проследить путь магнитной стрелки ни для кого не представляется не разрешимым делом. Но обиднее всего стало даже не то, что Морской дозор во главе с адмиралом и несколькими пацифистами устроили засаду в лесной чаще, но удар в спину, исподтишка. Это никак не могло уложиться в голове. С одной стороны, конечно, это говорило о том, что их действительно боялись, но с другой… и это гордо именуется правосудием?
Мугивар очень здорово потрепали. Так хреново не было, пожалуй, еще ни разу, а ребятам было с чем сравнивать, благо их капитану спокойно без приключений не жилось. Еле успев сориентироваться, когда со всех сторон на них обрушился шквал разящих все и вся смертоносных ослепительно-ярких лучей, а вместе с ними еще и непрерывный град пуль, доставляющих не меньше беспокойства, пираты даже не смогли дать врагу достойный отпор, шокированные поступком Санджи, который собой заслонил рыжую девушку. Все, что им оставалось – это защищаться и как можно скорее уносить ноги. Но, даже несмотря на поспешное отступление, никто из команды не вернулся на Санни Го невредимым – Кизару ни в какую не хотел так просто отпускать из своих лап ценную добычу.
Уже в родной обстановке солнечного кораблика на расстоянии достаточном для того, чтобы вздохнуть свободнее от осознания того, что погони не ожидается, мугивары смогли кое-как зализать раны и обнаружить, что на этот раз, им не удалось отделаться так легко. Боевой кок команды был ранен смертельно.
Не считая огромного количества мелких повреждений от пуль и порезов мечей дозорных, которые маленькому врачу, наученному опытом, уже было не впервой залечивать, на теле парня обнаружилось еще несколько серьезных ран, оставленных лучами пацифист. Со стороны казалось, что те не опаснее дырки, полученной при огнестрельном ранении, на деле же все оказалось куда как печальнее. Лучи проходили навылет, оставляя за собой не только покрасневшую и обугленную кожу на поверхности, но так же обжигая и все внутренние ткани вместе с костями в радиусе нескольких сантиметров от места их попадания. Но самое страшное заключалось в том, что один такой сгусток света прошел всего в паре сантиметров от сердца, задев все же жизненно-важную артерию, а другой угодил ровнехонько в позвоночник. И было до безумия страшно даже представить, как кок умудрялся при таких серьезных повреждениях еще и не только убегать, но и драться.
Затяжная истерика одних и молчаливое потрясение других не могло ничего изменить.
По самым оптимистическим прогнозам Чоппера, блондину или предстояло умереть не далее, чем через пару недель, или же продолжать жить, в случае, если с ним поработает самый талантливейший хирург во всем мире, до которого, впрочем, еще предстояло добраться, но полноценной жизнью это назвать можно было бы с очень большой натяжкой – максимум, что смог бы делать повар это говорить, поскольку тело бы ему больше подчиняться не смогло.
Прошла уже пара дней, после того отвратительного инцидента. В лазарете установили дежурство ни на минуту не оставляя раненого в одиночестве. Страшная рана приносила блондину невыносимые страдания, и как бы он не старался держаться, остальные видели его мучения, но все равно пытались его приободрить, хотя, порой, все слова звучали настолько жалко, что даже их обладатели в них не смогли бы поверить, даже нацепив на глаза розовые очки.
– Зо… ро, – еще одно нечеловеческое усилие, чтобы просто выговорить чужое имя, а «Зоро» было хоть и не намного, но все же короче, нежели чем «Маримо». – Я… у… бей…
Мечник, успевший сделать лишь пару шагов к хрипящему накама, неподвижно замер посреди комнаты не в силах поверить в услышанные им слова. Это ведь не?.. Завитушка ведь не мог ему такого сказать? Ведь так? Ему же просто послышалось?.. Или нет?
– Не… хо… чу… так… Зо… – повар зашелся в приступе тяжелого кашля, его согнуло чуть ли не пополам, и старпом кинулся к нему, чтобы вколоть лекарство, которое специально оставил Тони.
Кок чуть успокоился и затих, продолжая сипло вдыхать и выдыхать воздух, не отрывая, впрочем, прищуренного взгляда от лица Ророноа. Фехтовальщик сурово нахмурился, плотно сжал кулаки и, так ни единого слова и не произнеся, вышел из медчасти на палубу, по пути задев плечом проходившего мимо Усоппа.
– Ой, Зоро, куда ты? Твоя вахта же еще не за… Эх… – кучерявый парнишка только лишь махнул вслед старпому рукой и тихонечко просочился в приоткрытую дверь, тут же ее за собой притворяя.
Мечник вышел на корму, да так там и застыл, напряженно глядя куда-то на линию горизонта и вцепившись руками в перила. В зеленоволосой голове проносилась целая тонна мыслей, одна другой тягостнее.
Почему Завитушка сказал ему это? Зачем? Хотя, что тут думать и без лишних слов все понятно… Бровастику очень крупно досталось. Чоппер же сказал, что жить ему не долго, при всех его познаниях в медицине и при всем его желании помочь коку. Старпом поморщился. Как же все это было не правильно. Черт! До безумия… до рези в глазах…
Зоро с превеликим удовольствием поменялся бы с Бровастиком местами. Если бы он чуть больше внимания уделил своей кричащей на все лады об опасности интуиции. Если бы среагировал чуточку быстрее. Если бы… Черт! Что теперь? Прошлое не вернуть и уже ничего нельзя изменить.
Черт-черт-черт! Хотелось выть и орать от отчаяния… хотелось расколошматить все к дьяволу в приступе бессильной ярости… хотелось убивать, убивать тех, кто так опрометчиво посягнул на святое для любого из мугивар...
Мечник рухнул на колени и уткнулся лбом в деревянную поверхность перил, крепко стиснутых смуглыми пальцами. Перед зажмуренными глазами тут же появился образ кока, а в ушах эхом прозвучали произнесенным хриплым голосом слова: «у… бей».
А что, если бы эта участь постигла кого-то другого из их команды? Того же Чоппера или Луффи? Мог бы Зоро?.. А что, если бы тогда на том треклятом острове все произошло так, как он хотел бы? Если бы это он сейчас валялся на кровати в лазарете, и надежды на его спасения не было бы? Что тогда?
Мучиться от преследующих его сознание кошмаров во снах и от тех, что появлялись бы наяву, как только зыбкое забытье соизволяло бы отпустить его ненадолго? Знать, что ты или умрешь или навсегда останешься бездвижным овощем? Мечтать о том, что станет для тебя неподвластно? Терпеть адские, на самой грани самой возможности их выносить, боли при каждом не совсем благоприятном случае, как например смена погоды, но еще более сильные от осознания собственной никчемности и бессилия? На все сто и даже больше зависеть от прихоти окружающих? Быть страшной обузой для родных людей? Существовать, а не жить?
Мечник скрипнул зубами.
Для них, для пиратов, не было ничего важнее свободы и их мечты. Да, мечта кока могла быть исполнена и в таком состоянии, но ведь было кое-что еще, без чего тот не мыслил своего существования – готовка и его прекрасные меллорин. Что должен чувствовать блондин, зная, что теперь это для него не подвластно? Что он должен ощущать понимая, что теперь навсегда превратился в балласт для команды, пусть это и не было так. Пусть они хоть миллион раз скажут ему об этом, о том, что он нужен и важен для них в каком бы состоянии он не находился, но от мыслей не убежишь. Они, при всем их несокрушимом желании, не смогут залезть в светловолосую голову и избавить ее от них…
Черт, как же Зоро понимал в этот момент чувства парня, лежащего бревном на постели в медчасти. Он и сам предпочел бы смерть, постоянной мысленной и физической агонии. К тому же, принять смерть от рук, равного, от рук своего боевого товарища, своего накама куда как предпочтительнее, нежели чем жалко пытаться покончить с собой собственными же руками… черт… ведь даже это теперь для кока было немыслимо сделать… как же так то?
Ророноа тяжело выдохнул воздух сквозь все еще плотно сжатые зубы. Ему не давал покоя еще один вопрос: почему кок попросил о смерти именно его, Зоро? Они же не особо ладили все то время, пока были знакомы… хотя… ответа ведь тут особо и не требовалось. Где-то на самом краешке своего подсознания мечник понимал, почему Санджи обратился с такой страшной просьбой к нему, а не к другим членам их команды. Вот только выполнить ее было неимоверно сложно, хотя и необходимо. О да, воистину необходимо…
Фехтовальщик отпустил руки и плашмя повалился на спину, замирая на теплых досках палубы этакой распластанной звездочкой. Уставившись в бесконечную даль лазурного неба, до боли напоминающего невозможные глаза одного невыносимого Поварешки, парень попытался попробовать принять то, что ему предстояло сделать. Он просто не мог, не имел ни малейшего права отказать накама в такой просьбе.
Ночью Зоро сменил Усоппа на его вахте возле притихшего на время после очередного жуткого приступа блондина. Канонир слегка поворчал на «одного топографического теперь не только в пространстве, но и во времени кретина», но, бросив печальный взгляд в сторону повара, все же покинул лазарет.
Старпом подошел к постели, на которой неподвижно лежал раненый товарищ, и в нерешительности замер перед ним. Санджи во все глаза смотрел на мечника и… улыбался. Он просто тепло и нежно улыбался, одними только губами тихо прошептав «Спасибо», прервавшись на полуслове из-за очередного скрутившего все его внутренности спазма боли.
Зоро смотрел в лазурные глаза блондина, понимая, что он не вправе сейчас оторвать свой взгляд от бледного лица, ставшего близким, человека, жизнь которого ему придется вот-вот оборвать. Прошептав едва слышное «Прости, Санджи», он резким взмахом Вадо прервал агонию повара команды мугивар.
Повар похоронили, как истинного пирата, каковым он и являлся, опустив его искалеченное тело на морское дно. Мечник не присутствовал на церемонии, пребывая в некотором состоянии шока и пытаясь залить свою потерю и потерю всей команды крепкой выпивкой. Впрочем, напиться у него катастрофически не получалось, как и всегда, даже не смотря на уже третий по счету, откупоренный пузатый бочонок. Перед мысленным взором фехтовальщика все еще стояло лицо Завитушки. Эти невозможные голубые глаза, впервые с самой первой их встречи, смотрящие на него с такой теплотой и благодарностью.
Мечник судорожно сглотнул и посмотрел на кружку в своей руке. Сакэ, чтобы забыть… не думать… Что? О чем это он? Никогда! Нет! Ни за что. Он никогда не позволит своему разуму забыть! Ведь забыть – значит предать. Предать память своего накама. Своего… друга… Это не мыслимо, он будет помнить. Будет вершить подвиги в его честь, найдет и уничтожит, разнесет по кирпичику все крепости Морского дозора и самолично выбьет все дерьмо из всех этих чертовых мнимых правителей этого долбанного мира.
Зоро еще раз взглянул на полупустую кружку, зажатую в своей руке, зло зарычал и со всей дури запустил ее в океан, откидываясь на спину и уставившись на звезды. Парень моргнул, и скопившаяся в глазах влага предательски скатилась по смуглой щеке. Слезы не приносили облегчения, но сдержать их было выше его сил. Он оплакивал своего накама, храброго воина, так и не начавшуюся дружбу и колоссальную потерю для всей его команды и остального мира.
Сегодня он мог позволить себе эту слабость, но в будущем всем врагам зеленоволосого демона и его команды не позавидовали бы и сами черти в аду!