Это было неприятно признавать, но он привык к людям. Видимо, сказалось то, что так часто приходилось бывать у них в плену. Он привык к их внешности, слабости, странной морали и автономии мышления. Даже к этой дурацкой кличке, что придумал для него Джон Шеппард. Впрочем, Тодд звучало ничуть не хуже, чем все их имена, а если уж им обязательно как-то к нему обращаться, то пусть будет так.

В общем, он смирился с людьми. Почти со всеми. Родни МакКей выводил его из себя, и если раньше это можно было списывать на голод, то теперь, когда необходимость кормиться людьми отпала, не оставалось других вариантов, кроме одного: этот человек действовал ему на нервы. Ему, ученому, который жил и работал задолго до того, как родились отец и мать Родни МакКея. Стыд и позор. Хотя, ему не привыкать к стыду и позору.

— …И именно таким образом я показал самые выдающиеся результаты среди своих сверстников, что еще раз…

— Подразумевается, что мы работаем, – прервал поток словоизлияния Тодд, но МакКея это не смутило.

— О, – сказал он, – это не мешает мне работать, так о чем я? О восьмом классе…

— Я уже жалею, что согласился отказаться от питания людьми, – тоскливо сказал Тодд, но эту его реплику человек проигнорировал.

Когда Тодд оказался на Атлантиде, летящей к Земле – он порадовался. Не только тому, что его сородичи угрожают планеты людей, а тому, что от него, Тодда, ничего не требуется, а особенно – работать с Родни МакКеем, и можно тихонько посидеть в изоляторе.

— Привет, я решил тебя проведать, – услышал Тодд, сквозь дрему, – раз пока есть время, я расскажу тебе один случай…

Рейф испытал острое желание побиться головой о пол.

Финальная стадия – еще один шаг и его народ больше не будет вынужден впадать в спячку, ожидая пока человеческая популяция восстановится, и тратить почти все время бодрствования на процесс пропитания. Лантийцы могли помочь ему в этом, но Тодд тянул – он отслеживал присутствие Родни МакКея и, когда по его источникам, тот отправился на Землю, оставалось только связаться и объявить о своих планах.

Люди, как это часто бывает, действовали неожиданно.

В их городе его встретил вооруженный отряд с Джоном Шеппардом во главе и… Родни МакКеем, маячащем в задних рядах.

— Итак, – сказал Шеппард, – мы заметили, что твои агенты отслеживают перемещения Родни и, как только пустили слух о том, что он не на Атлантиде – ты не замедлил явиться. Потому объясняй, что это за проект уничтожения города, который может раскрыть только МакКей?

Тодд собирался отмалчиваться, но с одной стороны – проблему следовало решать, а с другой – люди Шеппарда уж больно недвусмысленно держали его на мушке.

— Нет никакого секретного плана, – сказал, наконец, Тодд, – я… Просто не хочу работать с Родни МакКеем.

Слух у рейфов значительно лучше, чем у людей, потому удалось услышать, как один из лантийцев-ученых пробурчал на своем диалекте весьма эмоциональное согласие с позицией Тодда.

— Это еще почему? – подозрительно спросил Шеппард.

— Он меня раздражает, – признался Тодд.

— Эй, – непонятно с чего развеселился шеппардов сатедианец, - слышал, Родни, тебя рейфы боятся!

— Я тебя, правда, раздражаю? – спросил потом МакКей, когда они вдвоем оказались в лаборатории.

— Да.

— Я думал, мы друзья.

Тодд опешил. Как этому странному, ненормальному, болтливому человеку могло прийти такое в голову?

— Почему? – только и смог спросить он.

— Ты меня никогда не перебивал, – сказал Родни МакКей, - выслушивал, другие такого не делают. Даже Шеппард, хотя он и мой друг.

— А что другие делают? – заинтересовался Тодд. – Особенно Джон Шеппард?

— Говорят: «Родни заткнись!».

— Родни, - радостно сказал Тодд, - заткнись!

— Не поможет, я же знаю, что ты на самом деле так не думаешь.

«Почему, - думал Тодд, - ну, почему тот жук-иратус меня не убил? Или мой первый помощник… Или еще кто-нибудь? Зачем я вообще просыпался?».

Родни МакКей, тем временем, продолжил рассказывать какие-то события своей жизни, где он всегда был молодцом и гением, а все остальные не понимали его тонкой душевной организации.

— Знаешь, что меня удивляло в людях? – перебил его Тодд.

— Что?

— Автономность мышления. Вы никак не связаны, каждый думает что-то свое и, для того, чтоб поделиться с другими, надо говорить словами. Никакой передачи образов, памяти, ощущений. Удивляюсь, как вы вообще можете заниматься наукой и выживать, как вид.

— Это неудобно, – согласился МакКей, – я бы был не против мысленной связи. Говорят, что когда я почти вознесся, я этого не помню, я начал читать мысли. Интересно, а если бы я был рейфом…

— Это было бы очень печально, – грустно сказал Тодд, но Родни его, как обычно, проигнорировал.