Знаете, как говорят: он увидел ее и всей своей душой понял, что нет человека лучше и чище … Ага, сейчас. В нашу первую встречу она, кажется, с воистину садистским удовольствием всадила в меня шприц и я еще подумал, что таких людей нельзя близко подпускать к пациентам. И вспомнил старую профессоршу, что много лет назад читала нам психологию, и сказала, что многие врачи своей профессией сублимируют жажду убийства.
Дженет же, по ее словам, в тот день решила, что я не протяну и года. Ну… Она оказалась права: впервые я умер всего через пару месяцев. В КЗВ над моей внезапной и частой смертностью уже шутят. Я даже перестал на это реагировать.
У нас совершенно неблагодарная работа. Для Земли, я имею ввиду. Мы можем быть героями двух… Или трех? Галактик, в честь которых называют боевые крейсеры и чье имя поют и прославляют на сотнях планет... но в родном мире мы всегда какие-то непонятные типы.
Ученые, официально занятые телеметрией дальнего космоса, и способные показать полтора неработающих прототипа в год, и не пишущие ни статей ни очерков, ничего… Это в случае, если работа не связана с историей, археологией или лингвистикой. Тогда никакого вам проекта. Военные, охраняющие, в глазах общественности, совершенно бессмысленные объект. И врачи, которые, опять же, в глазах общественности, лечат ушибы и царапины бездельничающих военных. Как только очередные жаждущие выбиться во власть имущие обозревают орлиным взором бюджет – они видят наш воистину странный проект, жрущий деньги честных налогоплательщиков. И эти очередные жаждущие, естественно, вопят на каждом углу: давайте сократим финансирование, а то и вовсе закроем эту самую телеметрию дальнего космоса, неужто зеленых человечков надеются увидеть эти бездельники?
Так и живем: с одной стороны гоа'ульды и прочие инопланетные угрозы, от которых собой защищаем Землю, а с другой земляне, плюющиеся, фыркающие, едящие Биг-Маки и гоняющие на машинах. Наверное, именно потому каждый из нас так редко бывает дома, и ищет любой способ остаться в КЗВ еще на чуть-чуть, глядишь выходные закончатся… Ну, или как Джек, сбегает в глушь. А если не удается, то мы как призраки бродим по своим квартирам и домам, стираем месячный слой пыли и стараемся не выходить лишний раз, не видеть соседей, не встречать знакомых, которые не знают, чем мы занимаемся…
Но как быть, если у тебя семья?
Дженет буквально носится по комнате, натыкаясь на столы. Когда она почти сбивает на пол канопу, возрастом чуть меньше шести тысяч лет, я становлюсь у нее на пути.
— Тише, – говорю ей и обнимаю.
Она прерывисто вздыхает, будто собирается расплакаться, но вместо этого отстраняется и говорит глухо:
—Мы с Кэсси опять поругались. Она злится, что ничего не может рассказать друзьям. Понимает, но все равно злится.
Если бы у меня были свои дети или, если бы я был лицемером, то мог бы сказать: «Все наладится». Но я не говорю этого, а просто иду на кухню и варю кофе.
Когда твоя смерть становится рутиной – перестаешь врать себе и другим. А что до детей… Не думаю, что я хотел бы дать им эту планету, задыхающуюся в своем неведение или эту галактику, погруженную в бесконечную войну.
Будь Ша'ре жива, я бы думал иначе. Возможно. Но мой шанс умер, и это случилось задолго до того, как моя жена сказала искать ее сына в Кхебе.
Потому я молчу и варю кофе. А за столом сидит женщина с остекленевшем взглядом выпотрошенной курицы.
Когда-то, две смерти назад, я сказал ей, что по-русски и имя Дэниел и имя Дженет начинаются с одной буквы. Она фыркнула и ответила что-то вроде: «Все равно я сделаю вам прививку, доктор Джексон, чем бы вы меня не пытались отвлечь!». В ответ я позвал ее в ресторан. Это была шутка и мы оба это понимали. Но, почему-то, оба же пришли в назначенное время, в назначенное место.
Сейчас и сегодня мы сидим друг напротив друга и моя рука накрывает ее ладонь. Мы вместе не потому что так было суждено и не потому что у нас одни интересы. Мы вместе от отчаяния.
На часах полночь. Меньше восьми часов до конца выходных.