Falling Into You
I'm falling into you Falling like a leaf, falling like a star Catch me, don't let me
drop!
This
dream could come true
And it feels so good falling into
you
Finding a
belief, falling where you are
Love me, don't ever stop!
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Les chemins du Paradis
Мне не жаль,
что тобою я не был любим,-
Я
любви недостоин твоей!
Мне
не жаль, что теперь я разлукой томим,-
Я в разлуке люблю горячей;
А. Аптухин.
1.
Почти год.
Почти год пустой безнадежной пустоты и безмолвия.
Такое бывает в самой середине ночи – темнота, перетекающая в пустоту и тишина.
Только разница в том, что после темноты ночи всегда наступает рассвет.
Можно ли было говорить о рассвете в данном случае – было неизвестно и непонятно.
Пока была лишь боль, застилающая все остальное.
Уже около года Призрак ничего не знал о Кристине.
Тогда ему пришлось через многое пройти, многому противостоять, и преодолеть.
Ему пришлось проявить стойкость и приложить много сил, чтобы преодолеть хотя бы часть пути.
В тот момент, когда он исчез в тайном проходе за зеркалом, который спас его от обозленных вооруженных людей, ему ничего не оставалось, как скрываться некоторое время, до того момента пока эта толпа людей не успокоится и не прекратит поиски.
Они в те минуты сами больше походили на ужасных безжалостных и бессердечных животных, одержимые идеей найти Призрака, нежели кто-то еще, готовые безоговорочно вершить свой, на их взгляд правый суд.
О местонахождении таинственного обитателя оперы мало кто мог достоверно знать.
Его так и не нашли.
Как не пытались.
Потом предположили, что он, скорее всего, сбежал, так как знал подземелья театра лучше, чем кто-либо еще, а может быть и вовсе погиб, уж слишком не предсказуемыми могут быть загадочные коридоры и подвалы театра.
Эта мысль их успокаивала, конечно, больше, чем какая-либо другая.
Потому, когда поиск не дал своих результатов, его решили прекратить, сославшись на то, что теперь этот Призрак вряд ли осмелится «хозяйствовать» в опере и вершить еще что-то ужасное.
Обо всем этом обо всем этом могла иметь представление лишь мадам Жири.
Кто, как не она.
Пока вокруг была вся эта суматоха, Призраку просто некогда было думать о Кристине, и о том, что произошло на самом деле.
Это время он существовал в какой-то своей нереальности, отгородившись от мыслей о том, что произошло в подземелье в тот роковой вечер.
К тому же, нужно было еще заботиться и о спасении своей жизни, хоть в тот момент это и казалось совершенно бессмысленным, но если он не хотел стать легкой добычей для какого-нибудь «отважного» храбреца, желающего разделить все лавры и славу охотника за Призраком оперы – надо было выживать.
Слишком многие после случившегося жаждали его крови.
Именно этим он руководствовался, когда отпускал ее…
Лишь этим.
Он не мог подвергнуть свою Кристину такой опасности.
Он не знал, что может его ждать там, потом… а она могла оказать в беде рядом с ним, даже если бы он не отдал ее так просто виконту.
Время нескончаемо долго тянулось и вызывало не самые приятные воспоминания у него в душе.
Но даже то, что на первый взгляд кажется бесконечным приходит рано или поздно к своему завершению.
После того, как все успокоилось, он, наконец, вернулся в свои владенья, в свой мир темноты, в котором так долго жил, и теперь с которым его связывало единственное воспоминание – Кристина.
Кристина, которая уже больше никогда не вернется в эти стены.
Кристина выбрала отнюдь не этот мир, она выбрала то, что посчитала более привлекательным.
Он предпочитал так думать.
Так было проще оправдать боль.
Маленькая наивная девочка, верящая в сказки с хорошим концом, в которых обязательно оказывается прекрасный принц, спасающий ее от страшного чудовища, и тьме предпочла свет, а вечно царящим здесь свечам предпочла солнце, а в место него самого выбрала виконта, куда более напоминающего прекрасного красивого принца.
После ее выбора ни у него, ни у нее теперь не было пути назад.
Именно тогда, когда он снова ступил на холодный каменный пол своих подвалов он начал ощущать, как больно это осознавать на самом деле.
Как больно терять то единственное, ради чего ты жил, что было для тебя всем, человека, с которым ты готов и желаешь разделить этот мир, от которого он видел все эти годы разве что лишь неприязнь и отвращение по отношению к себе.
И он хотел что бы с ним она, его чудесный прекрасный ангел связала всю свою жизнь?
Это жестоко.
Он разрывался в осознании всего происшедшего.
После всего, что произошло, увы, пришлось отказаться от своих «развлечений» в опере.
Было бы глупо снова заявить себя, как «Призрака Оперы».
Это означала – самому подписать себе смертный приговор.
О Призраке Оперы больше никто ничего не слышал, а сам Ангел музыки больше не являлся Кристине Даэ.
Да и Кристина Даэ, просто-напросто, больше никогда не появилась в опере.
После того происшествия она сама чисто физически не могла там больше находиться, не то, что петь, выходя на сцену.
Да и невесте виконта де Шаньи, коей она была, не пристало заниматься тем, что бы петь на сцене оперы.
А через какое-то время после всех ужасных событий она вышла замуж за своего друга и возлюбленного Рауля де Шаньи, став виконтессой де Шаньи.
Мадам Жири, зная это, долго раздумывала, говорить ли об этом Эрику.
Во время своих нечастых посещений его, она видела, как он в душе, хоть и не показывает ей, страдает из-за своей Кристины.
Как мучается его душа и сердце.
Когда он немного пришел в себя, после всего происшедшего, и начал осознавать, что же все-таки на самом деле произошло, в сознании ожила мысль о том, что необходимо что-то делать.
Он долго справлялся с интересом, которые было намного большим, чем простое любопытство – что все-таки с Кристиной.
Единственным человеком, у кого он мог поинтересоваться, и кто мог знать обо всем этом - была Антуанетта.
Она никогда не решалась посещать его.
Но после всего происшедшего она понимала, что снова является единственным человеком, который мог бы хоть как-то связывать его с тем, другим миром, и быть в курсе – жив ли он до сих пор…
- Ты правда хочешь это знать? – Спросила она у него тогда.
Он твердо кивнул ей в ответ.
Хотела ли она отвечать ему – в тот момент она сама не очень хорошо понимала.
Рассказать – означало всколыхнуть в нем и так не загасающую боль.
Хотя, она прекрасно понимала его желание – знать о ней.
Она знала, и опасалась именно того, что рано или поздно он все равно спросит, или сам все узнает.
Скрывать что-то было бы совершенно глупо, а вот опасаться за то, что может быть после у нее были все основания.
- Она вышла замуж. – Спокойно ответила Антуанетта.
- За него… - многозначительно кинул ей тогда он, и в его голосе она сразу же уловила боль.
Мадам Жири утвердительно кивнула головой.
- Она вышла замуж, и они уехали из Парижа.
- Вы не видели ее с тех пор?
- Нет. С момента свадьбы я ничего о ней не знаю. И не стремлюсь. – С каким-то укором произнесла она, хмурясь. Видимо хотела сказать ему, что и ему тоже следовало бы взять с нее пример.
- Этот ее виконт, - с презрением сказал Призрак, - бывает все же здесь?
- Да, Рауль де Шаньи бывает здесь.
- То есть… - начал Призрак, сложив руки на груди и размеренно расхаживая по комнате, в которой по-прежнему царила тьма, отчасти разбавленная светом от свечей, - он женился на ней, лишив ее карьеры певицы, которая могла бы поднять ее до высот примы, отлучил от театра, в котором она была практически все свое детство, увезя ее, мою Кристину, - сделал он акцент - в какую-то глушь, где она оторвана от всего, что могло бы связывать ее с прежней жизнью. И это она заслужила? – Последнюю фразу он практически гневно выкрикнул, что вызвало обоснованное беспокойство у мадам Жири.
Несмотря на то, что она привыкла вот к такому его поведению, на этот раз она вздрогнула от его голоса.
- Эрик…
Кажется, она была единственным человеком, знающим его имя.
Он посветил ее в эту своеобразную тайну, когда был еще ребенком, и когда видел в ней единственного друга, оговорив, что в действительности даже не уверен. Является ли оно его настоящим именем…
- Я все понимаю, - продолжила Антуанетта, - но не надо об этом. Забудь. Я знаю, что тебе сложно. Но теперь уже все есть так, как есть. И ничего не изменить. В первую очередь, это ее выбор.
Но у нее не осталось твердого убеждения в том, что он внял ее уговорам.
Мадам Жири чувствовала, что он что-то обдумывает, и каждый раз, задавая ей подобные вопросы, в его голове зреет какой-то план.
Это пугало ее.
Но перечить, разубеждать его она не решалась.
Так как знала, как только речь зайдет о Кристине – он все равно будет настаивать на своем, каков бы его план ни был.
Эта девушка сделала его безумцем, - думала мадам Жири, - и почему она отвергла его? Если бы она смогла дать проявить к нему хотя бы немного сострадания, и не отвергать его так жестоко…
В одном из разговоров он сказал ей:
- Знаете, Антуанетта, я больше не желаю быть заточенным в этом подземелье. С оперой меня мало что связывает, хотя, это по-прежнему мой дом. Но Призрак оперы для нее уже давно мертв. А сам я бы хотел покинуть ее, так как там, наверху у меня есть кое-что. Что бы я хотел сделать.
Он сказал это, а сердце Антуанетты вздрогнуло в судороге испуга.
Она не знала, как расценивать то, что он ей сказал ранее.
Радоваться?
Начинать серьезно опасаться того, что может последовать за всем этим?
С одной стороны, он сам изъявил желание начать новую жизнь, вне оперы, чего давно и до этого не решался сделать.
Но вместе с тем, у него, судя по всему, на сей счет были свои планы, которые он не собирался никому раскрывать, и ни с кем обсуждать.
И с ней тоже.
- Эрик, – вздохнула она взволнованно. – Не знаю, что сказать.
- Не надо ничего говорить, - сухо и безразлично ответил он. – Я все давно решил. Поверьте, у меня было время подумать обо всем.
- Что ты задумал?
- Ничего. Просто, мне необходимо поговорить с ней…
В глазах мадам Жири промелькнула тревога.
Она все еще помнила, на что он мог быть способен.
О, почему любовь так ослепляет?
Перед ней стоял человек, который не был ей даже родственником, их даже ничего не связывало, но несмотря ни на что она все равно чувствовала долю ответственности за его жизнь.
В данный момент его поступки, впрочем, как и прежде, обещали быть сумасшедшими.
Но… бесполезно, совершенно бесполезно говорить ему, что этого не стоит делать, что это опасно, что он не должен этого совершать.
Бесполезно.
Она лишь вздохнула ему в ответ.
Он озвучил ей то, чего она больше всего боялась.
Это только казалось, что самое ужасное уже произошло.
Могло статься, что все было еще впереди.
И тогда, одному господу богу было известно, что может произойти.
- Не делай глупостей, Эрик! – Нахмурилась она. – Поверь, очередное безумство здесь не поможет.
- Почему вы решили, что это безумство? Ни о каком безумстве не идет речь!
- Уже то, что ты решил ее найти – безумство.
- Это не безумство, Антуанетта, - попробовал разъяснить он ей. – Я просто чувствую сердцем и понимаю головой, что мне надо, необходимо ее увидеть… чтобы поговорить! Или хотя бы убедиться из далека, что она… счастлива, что в порядке.
- Отпусти ее. Отпусти Кристину…
- Я уже отпустил ее. – Недовольно кинул он. - Вы еще этого не поняли?
- Тогда к чему все это? К чему эти странные порывы вернуться в прошлое? Это лишь сделает хуже…
- Я не могу… - произнес он, дрогнувшим слабым голосом, и резко отвернулся от нее, а его слова потонули в пустоте. – Я не могу жить без нее, Антуанетта. – С детской беспомощностью сказал он откровенно. - Иногда мне кажется, что было бы легче умереть, не хвататься за бледный почти погибающий луч жизни, не прятаться, не скрываться… Было бы легче сдаться в руки жандармам или этой толпе недоумков, и уже наверняка принять смерть от них… Другое дело, что этот поступок был бы слишком жалким. Это была бы слишком большая честь для них, чтобы Призрак оперы сам сдался в их руки. Но когда я думаю о ней… - он вздохнул. – Когда я думаю о ней. Антуанетта. Понимая. Что она покинула мою жизнь, которой на самом деле никогда не принадлежала, когда она ушла, когда ее больше нет в этом театре, и никогда не будет, когда я о ее слезах, о том отвращении, которое родилось в ее душе, Антуанетта, клянусь вам – ни одна, даже самая страшная и мучительная смерть не кажется столь жуткой, чем та мука, которой терзаемо мое сердце все это время.
Он снова повернулся к ней, взглянув в ее глаза.
- Я не смогу причинить ей вреда! Я бы, наверное, даже никогда бы не решился снова увидеть ее… но боюсь, если не сделаю это, то буду ненавидеть себя еще больше, чем уже ненавижу! Я просто должен знать, что с ней все хорошо… И только.
Она знала – он ее не слышал, и не слушал.
Она могла говорить ему что угодно, приводить массу убеждающих доводов, но он твердо знал, к чему он теперь должен стремиться.
- Только… - сказала она, - прошу тебя, мой друг, не совершай необдуманных поступков, не делай глупостей, которые ты имел несчастье совершать ранее.