У тебя красивые волосы, сказал он, легко тронув их. "А там будет красиво?" - спросила она, вглядываясь в ночное небо, под которым они сидели. "Там будет вечность", сказал он. "А что такое вечность, Господи?"
...Весна в этом году была очень светлая, свежая. Налетал ветерок, и под его порывами хотелось совершить что-то необыкновенное. Она часто задерживалась после школы - поиграть с подопечными ребятами во дворе. классики-классики... мак, дурак... подбрасываемые ногой черепки. Расчерченные по асфальту квадраты. Комсомолкой она стала только в этом году, и все еще носила красный бант в пушистой косе. Он очень шёл к её румянцу, как ещё недавно шёл пионерский галстук, смененный на значок. Но всё ещё не чувствовала себя взрослой, не ошущала солидности и поэтому часто останавливалась после школы поиграть с младшими в классики. Тёмно-каштановые волосы, тёмные густые брови, над которыми любил подшучивать папа: "У Маши глаза - чисто испанские". Зато мама заступалась: "Не воду пить с лица..."
...Кладбище находилось не так далеко от города; трава и комья земли под коленями: она уткнулась взглядом в землю, стоя на коленях, прижимая к груди книжки, учебники и тетрадки, которые некуда было положить, на землю она не решалась; коса её почти расплелась, длинная каштановая прядь упала до земли. И все доносилось чириканье какой-то кладбищенской птицы, и наносил порывами светлый, свежий весенний ветерок.
Кто-то подошёл сзади и остановился; она не оглядывалась, не видела из-за застилавших глаза слёз.
- Что плачешь, девочка? Кого ищешь здесь? - спросил голос.
Не оборачиваясь и не глядя на незнакомца, она проговорила:
- Унесли Господа моего, и я не знаю, где положили его.
- Разве ты не узнаёшь меня? - сказал ей голос.
...Этого не может быть, это мне кажется, я сплю. Она потрясла головой, не поднимая глаз, упорно уставившись в землю.
- Машенька! - сказал ей голос, как раньше. - Маруся!
- ...Ты, Господи? - едва выговорила она, поднимаясь с земли навстречу ему - запачканные чулки, на щеке размазанная полоска земли - и всё ещё зачем-то прижимая к груди учебники. - Ты, Господи?..
...Она спешила в распахнутом пальто, прижимая учебники к груди, поскорее - во двор, туда, где обычно собирались мужики, чтобы все им рассказать. Ветерок стал ещё свежее; утро поднималось и расцветало; день обещал стать светлым, хорошим, свежим.
Они были там - во дворе, на скамеечках, вокруг развалин бывшей беседки, как обычно; но когда она, сбиваясь и торопясь, рассказала им всё, они молча переглянулись, и дядя Сима сказал: "Уйди, девочка, не выдумывай, не надрывай моё старое сердце".
Тогда она рассердилась так, что толкнула его обеими руками в грудь, и кожа у губ её побелела - совсем как раньше, во время припадков - а книжки попадали в грязь.
- Какой же ты, Петька! - крикнула она. - Какой ты! Я тебе говорю, я Его видела! Живого! На кладбище!
...Весна в тот год была светлая, зелёная, свежая и какая-то святая.