О «за» и «против»...
Автор: lokiana
Бета: El
Рейтинг: R
Категория: гет.
Пейринг: Северус Снейп\Нарцисса Малфой
Жанр: romance, drama.
Саммари: Невозможно никогда не ошибаться – можно лишь выбираться из ошибок с минимальными потерями.
Поцелуй. Ему представлялось, что он будет другим. То есть в те редчайшие моменты, когда подобный бред приходил в голову, это...
Бред?..
Вовсе нет.
И он об этом думал.
О ней…
Серьезно?
О ней?
Извечная брезгливая гримаска на лице. Сдержанные манеры. И тот раз, когда она была в красном бальном платье… невозможно забыть…
Изящная, как китайская ваза древней династии, и с тем же налетом аристократизма и превосходства.
Точеный изгиб спины, и собственническая ладонь Люциуса на яркой материи… почему-то заворожили четкие линии ее тела в том корсете… и светлые прядки, собранные на затылке и спускающиеся до лопаток… и прямой, расчетливый взгляд без намека на кокетство…
Разум преобладает над чувствами
Разум вытравляет эмоции… было так странно видеть это в женщине, что запомнилось само собою.
Да, он о ней думал. Очевидно, что думал.
Но поцелуй вышел самый тривиальный. Несмотря на это, застал врасплох.
Почти дружеский. Только в губы.
Почти ничего не значащий. Ну да, от замужней женщины.
Которая из семьи Малфоев.
И супруга Люциуса.
Бывшая Нарциссой Блек до брака.
То есть, та самая сестра Беллы, что…
Подумайте еще, мистер Снейп.
И она дала ему на это время.
Приподняла бровь. Отстранилась.
И не часто при аппарации он был так близок к тому, чтобы прибыть на место расщепленным на кусочки.
Но слизеринцы умеют держать лицо – и его лицо в витрине одного из Хогсмитских магазинчиков было совершенно бесстрастно.
Он убеждался в этом, а что точнее и ближе к сути – тупо смотрел в стекло и гипнотизировал свое отражение добрую минуту.
Пока не дошло, что ничего там не изменилось и видимо, уже не изменится, и суть явно не в этом.
Суть всегда была в чем-то другом.
Разум преобладает над чувствами. Он к этому привык.
Пока у раздражителей нет перечного гриффиндорского привкуса. На них – разум признает поражение и отдает управление простейшим инстинктам.
Но это не тот случай.
И разум вытравляет эмоции. Тоже верно. Или они так учатся маскироваться, что не отыскать мотивы собственных поступков.
Так что это было?
Приглашение?
Да.
Чувства?
Смешно даже думать.
- Приходите в эти выходные на обед, Северус. Люциуса не будет.
Лаконичное и хладнокровное приглашение помочь совершить супружескую измену.
Он видел множество оснований этого не делать. Во всех ключевым было слово «Люциус».
Он не нашел ни единого повода ей отказать.
Слово «Нарцисса» оказалось весомей.
Стояние в дверном проеме затягивается, и на какой то миг кажется, что его и не собираются впускать.
Можно было обойтись без тайной вылазки из Хогвартских подземелий для аппарирования. А он дошел почти до Хогсмита, да еще под чарами отвлечения внимания, хотя мог бы провести это утро в блаженном одиночестве и спокойствии…
Нет, не мог. Просто потому что в кои то веки представился случай этого избежать.
Но кого волнует, каким идиотом он себя чувствовал, проторчав полчаса в ванной этим утром!
Ведь никаких явных признаков, что он ждал их встречи, нет.
И это главное. Это главное просто потому, что не приходит в голову ничего что было бы важнее.
Но он все понял правильно. Это не было шуткой. Только Нарцисса… передумала?..
Нет. Во взгляде мелькает любопытство, и что-то в воздухе меняется. Решилась.
Она напрягается, как кошка перед прыжком, будто устраиваясь удобней в собственном теле, и мельком облизывает губы. И вдруг плавно движется, пропуская его в дом. Закрывает дверь. Ведет к накрытому столу. На двоих, разумеется.
Это Не выглядит пошло. Это не выглядит даже приглашением. Это просто накрытый стол и ее губы, не вызывающие элементарного желания коснуться их своими.
Во всяком – сейчас.
Это странно. И это ни капли не удивляет.
Из всех отношений за его жизнь – эти точно претендовали на самые логичные и самые безумные.
И он все еще не был уверен, что слово «отношения» подходит.
Когда прикрываться обедом, к которому едва прикоснулись уже не получается, она встает, и он синхронно повторяет движение.
Нарцисса направляется прямиком к нему. Предсказуемо.
И целует уже по-настоящему. Предсказуемо вдвойне.
Обычные теплые губы. Привкус десерта и никаких запретов на язык.
Настойчивый поцелуй, к которому не останется равнодушным ни один человек, если только он не вытравил из себя Все эмоции.
А это был бы уже и не человек.
В какой-то миг привычка все анализировать дает о себе знать, и он едва участвует, но потом верх берут инстинкты и тело само решает, как поступать.
Да будут благословенны инстинкты. С гриффиндорцами и женщинами только они и спасают – разум берет выходной.
И где-то в глубине души начинает предательски намурлыкивать что-то из прошлого… из тех времен, когда женские объятья не были аномалией и к ним не приходилось адаптироваться сознательно.
Это было очень и очень недолго.
И слишком хорошо, как все, что так быстро заканчивается.
Воспоминания тонут в ощущениях и в тоже время остаются тем самым якорем, что еще держит на месте и не дает забыть, Кого он держит в объятьях. А это так обескураживающе приятно, что забыть хочется.
Ее волосы чуть вьются на затылке, куда попадает ладонь. И другая ладонь сама ползет на бедро, с тем, чтобы притянуть ближе.
Чей-то приглушенный то ли вздох, то ли стон, ее ладонь на щеке, и другая – где-то на груди.
Это так приятно, что он отдал бы и возможность перехода в постель только за то, чтобы Это было настоящим.
Если бы это было настоящим, суть была бы не в этом. И постель все равно никуда бы от них не делась.
Она ведет его за собой. Тащит за руку. Не в супружескую спальню.
И на том спасибо. Одна из гостевых комнат. Кажется, он здесь уже останавливался.
Огромная кровать с кремовым балдахином. И окна, из которых открывается тоскливый, окрашенный в пастельные тона вид на окрестности. И несколько массивных кресел с зеленовато-серебряной обивкой. И зажженный камин.
Совершенно ни к чему зажженный камин.
На женских губах заметна столь же лишняя и столь же органичная, как этот огонь за кованой отгородкой, улыбка.
И если улыбку и может стереть поцелуй – то не его авторства.
Он и не пытается, он просто принимает то, что предложено.
Он здесь вообще мало что способен изменить.
И медленно растет ярость на собственную покорность, на то, что идет у нее на поводу. На то, что не может сказать ей «нет». Вернее может. Но не хочет. И не видит смысла.
И это злит больше всего.
То, что она это предугадала. То, что она на этом и играет.
То, что… то, что он не больший хозяин своей судьбы, чем она – собственной жизни.
В молодости секс хотя бы имел право именоваться «бессмысленным».
В молодости самообман был наивным, а не смешным…
Она ведет его к постели. Она его целует и расстегивает пуговки мантии.
Она его злит до безумия.
Она напоминает о прошлом. Куда невозможно вернуться.
И он поддается, и поддается, до тех пор, пока во время их передвижений по спальне не оказывается лицом к камину. К зажженному камину, в котором потрескивают поленья и гуляют разноцветные всполохи…
И на этом уступки прекращаются, он прикрывает глаза, и рука сама тянется и распускает ее волосы, тотчас рассыпающиеся по плечам. И вдыхает окутавший их аромат (сандаловое дерево, ваниль, ароматическая смола…), и зарывается в шелк ее волос, и чувствует себя ластящимся котом, дорвавшимся до корня валерианы… и обхватывает ее бедра, прижимая к себе и чуть приподнимая над полом.
И захватывает себе первенство в их поцелуе.
А она замирает. А потом, будто сделав новые расчеты и взвесив «за» и «против», начинает отвечать. Позволяет себе отвечать.
Это тоже должно бы злить. Но это уже не имеет значения.
Она уже не ведет его незаметно в сторону постели, а просто доверяется тому, что начатое будет доведено до конца.
Издает чуть слышный стон, когда он целует и покусывает ее шею. Белая кожа, нетронутая солнцем. Да и какое к Мерлину в Англии может быть солнце?
Она кажется такой уязвимой, что ощущение собственной силы и власти над ней - опьяняет.
Он совсем забыл, как это бывает…
Это фальшивка?
Ну и что с того?
Ее легко поднять, прижимая к себе, и, сминая ладонями бедра, впиться поцелуем. И отступить от кровати.
Та слишком напоминала ярко освещенную сцену.
Придерживая ее тело у спинки кресла, попытаться избавиться от мантии, скользя ладонями по точеным изгибам и забывая о первоначальной цели – добраться до обнаженного тела… слишком давно не было вообще ничего, чтобы можно было сейчас сконцентрироваться на какой то цели.
Низкий, гортанный звук одобрения тонет в жадно-задыхающемся и странно ленивом поцелуе.
Одежда, наконец, сползает на кресло и грудь Нарциссы вызывающе натягивает белый шелк нижнего белья, и ее дыхание сбито, а во взгляде то, чего за обедом там не было.
То, что просто заклинает снова коснуться ее губ.
Остается только обойти кресло и бережно опустив женщину на сиденье слизеринских цветов, оказаться на коленях, разводя ее ноги. И дразня, провести линии от лодыжек к бедрам, подтягивая ее к себе. Его ладони ласкают кожу под шелком сбившейся сорочки, а она избавляет его от полурасстегнутой мантии.
Нет, он совсем не забыл, как это бывает.
Губы движутся мягкими поцелуями по линии шеи, к груди, и на мгновение почти грубо прихватывают зубами чувствительную кожу, все еще скрытую тканью. Но пальцы в это время забираются под другой кусочек ткани, и Нарцисса только выгибается ему навстречу с невнятно одобрительным выдохом.
Последующий час тянется с той же мучительной, агонизирующей неторопливостью.
И оканчивается все в том же кресле. Все так же стоящем спинкой к камину.
Итог был ожидаем. Просто отсрочен на пару недель, и забылось, что он его ждал.
В их пятую встречу дверь открыл домовой эльф.
И сразу пропустил в дом.
- Северус, рад тебя видеть, какими судьбами? – вопросил элегантный блондин, удивленно поднимая глаза. Он читал газету, покачивая в руке бокал. Как ни в чем ни бывало.
Со спиртным. В субботу. К завтраку.
Ну да, а то не ясно, из-за чего он здесь…
И аристократы ничего не делают просто так, только…
Только забывают, что люди не их круга не носят в кармане словарь, расшифровывающий, что же из сказанного они действительно хотели сказать.
Немного огорчало, что вместо Нарциссы предстоял бессмысленный разговор с ее супругом.
Гораздо сильнее огорчало, что Нарциссу он теперь явно увидит еще не скоро. Если увидит вообще. Такой, какой за эти четыре встречи он почти привык ее видеть.
На что бы ни был расчет – партия их «романа» явно сыграна, и следующее дальше по сценарию объяснение с Люциусом призвано это подчеркнуть.
Слизеринская сущность Малфоев во всей красе.
- Нужно поговорить, – ему не было предложено присесть, но он сделал вид, что этого не заметил, и облокотился о спинку миниатюрного резного диванчика. – Я уже, знаешь ли, начал думать, что меня избегают.
- Вот как?
- Сколько не захожу, а тебя все нет…
Поднятая бровь.
Аристократов специально учат делать это так многозначительно, будто им заявили о том, что у них родился сквиб? Или это врожденное умение?
- Ты искал меня, Северус?
- Нет, я приходил в Малфой Менор только ради приватных встреч с твоей супругой, – безмятежно отвечает он.
Блондин кривит губы в подобии улыбки.
Это у Малфоев точно врожденное. Передается по наследству и брачными узами.
- И в чем же цель визита? – цедит он. Только Люциус способен цедить слова и пытаться при этом сохранить видимость дружеского разговора.
- Преподавательница ЗОТС, конечно. Она совершенно некомпетентная и крайне раздражающая личность. Не можешь мне дать разъяснения на этот счет от лица министерства? Только не официальную версию, я нахожу ее лишенной всякого смысла.
- Неужели ты не догадался, к чему ведет Фадж? Позор Слизерину, – насмешливо хмыкнул Малфой.
- Об этом догадались даже мои первокурсники, - сухой ответ – Мне неясно знает ли сам Фадж кому на руку он играет, пытаясь сместить Дамблдора, или действительно он именно так некомпетентен, как мне показалось в последнюю нашу встречу? И знает ли сама Амбридж, на чей она стороне? Или она просто…
- Некомпетентная вздорная ведьма с отвратительным характером? – Люциус, кажется, в самом деле развеселился. Политика всегда настраивала его на благодушный лад.
- Так каков ответ?
- На них нет метки. Они инструменты, а не соратники, – отсалютовал бокалом.
Интересно, то, что для Лорда пожиратели тоже инструменты, его не беспокоит?
Во всяком случае – он этого не покажет.
Тревожная догадка мелькает в голове, и злость, если еще и оставалась, тут же тает.
Он все понимает. В этом-то и дело.
- Значит, буду подыгрывать ей, пока это играет на руку.
- Слизеринская мысль. И никто не остается в проигрыше.
- Мы говорим все еще об Амбридж?
На лице Малфоя мелькнула едва прикрытая враждебность. И тут же запряталась за обычным надменным равнодушием.
- О ком еще?
Он мог бы ответить.
И он мог бы задать много вопросов.
Но провоцировать Малфоя на непростительные или Obliviate только потому, что тот не хотел говорить о том, какой ценой подстраховал свою семью… и не хотел даже думать об этом… было неправильно.
Он не любил Малфоя. Он не был его другом. Разве что «соратником».
Единственное общее, кроме черной метки, что у них когда-либо было – это Нарцисса.
И этого оказалось достаточно для слабой искорки чего-то, подозрительно похожего на симпатию.
- Темный лорд не прощает ошибок, – это прозвучало почти тепло.
- Я постараюсь их больше не совершать, – снова цедит сквозь зубы.
- Постарайся, Люциус.
- Северус…
Тонкая фигурка на пороге его дома и Белла, нависшая над ней Дамокловым мечом. Белла, для которой Лорд важнее семьи. Белла, верность которой Лорду несомненна. Белла, ревнивая ведьма, не дающая никому жить спокойно, а некоторым и просто не дающая жить.
Он сторонится, пропуская их внутрь.
Есть только одна причина, по которой Нарцисса могла ее притащить.
Не стала мешать ей следовать за собой.
А она могла… в отличие от своей чокнутой сестрички – от нее никто и никогда не ждал удара. А бить она умела.
Она выглядела почти невинно. Почти жертвой. Обстоятельств, мужа, судьбы…
Ключевое слово – «почти».
Мысль выкристаллизовалась в голове и переливалась всеми оттенками, как камень хорошей огранки в ювелирном салоне.
Клятва.
И Белла об этом даже не догадывается, раз затевает споры и все еще пытается отговорить сестру от вмешательства в дела Лорда.
Ни одно доброе дело не проходит безнаказанным.
Под угрозой смертельного проклятья он не вспомнил бы, где читал или слышал эту фразу.
Но это была истина, преследовавшая его всю его жизнь.
Порочный круг. Ошибки и расплата за них.
В итоге, потрепав всем нервы, Белла сама предложила ему поклясться.
Хм… а он угадал о предназначении, которое Нарцисса приготовила сестре…
И ею не так сложно манипулировать, как кажется на первый взгляд.
То же самое он мог бы сказать и про себя.
Он знал, что Нарцисса на него рассчитывает.
И это было важнее того, что суть кроется в слове «расчет».
Тянуло на аплодисменты.
Она поставила превосходную сценку.
То, что он поддавался и шел у нее на поводу, взвесив все за и против, ничего не меняло для нее. Для него – тоже.
Невозможно противиться, когда просят Так.
- Я клянусь.
Невозможно не отвечать на эти дурацкие вопросы, когда клятва ничего не меняет. Он и без нее не поступал бы иначе.
- Я клянусь.
Вспышка.
Воспоминание.
Горечь на языке.
И отравляюще сладковатое послевкусие.
Это началось с Кабаньей головы в Хогсмите.
Он сидел один и к нему никто не приближался. Черный плащ с капюшоном, надвинутым на лицо, огневиски в руке и кривящая губы улыбка – вполне достаточно, чтобы к тебе не приближались даже в такой дыре. Или особенно здесь.
Он уже час не двигался с места. Ему нечего было делать дома.
А здесь у него не было не только друзей, но и сокурсников.
Хогвартс закончен.
Слава ему. Как пережившему школу. Говорят, тяжело в учении – легко в бою.
То есть, жизнь обещала быть просто безоблачной…
Он не хотел об этом думать, просто потому, что не был оптимистом и всегда ждал худшего.
Судьба с удовольствием доказывала правоту его ожиданий.
Но иногда подбрасывала приятные сюрпризы.
Когда он все-таки вышел из бара, было уже прохладно. Солнца он не видел и утром – в небе преобладали тучи всех оттенков, но собственная усталость и некая излишняя сумеречность улиц говорили, что уже поздний вечер.
Она налетела на него из переулка и почти повисла, схватившись за его мантию.
Она была пьяна. От нее пахло дорогими духами, дорогим вином и шоколадом.
Он сразу ее узнал.
Ему встречалась только одна светловолосая ведьма с прямой осанкой, фарфоровой кожей и шальным блековским блеском в глазах.
Ей совершенно не шло ее имя. Это единственное, о чем при виде Нарциссы можно было думать.
Она была слишком… сильной. Она могла за себя постоять, и то, что при этом ее хотелось защитить, отпечатывалось в голове несуразностью самого порыва.
Он слишком много думал о той, кого слишком мало знал.
Он и не отрицал.
Лишь всякий раз одергивал себя, когда мысли заводили слишком далеко.
В этот раз проверенная тактика не помогла.
Ее губы по инерции уткнулись куда-то в шею, и она медленно отстранилась.
- Пахнешь огневиски. – пробормотала еле слышно – Проспорила.
- Кому? – нахмурился он.
- Она… неважно, – тряхнула головой
- Не Белле надеюсь?
- Как ты догадался? – нахмурилась уже Нарцисса.
Даже смешно – учитывая, что они были неразлучны.
Она явно была пьяна.
Она была так пьяна, что в сравнении с ней он был трезв.
Верно, потому он и не остановил ее, когда мягкие губы приблизились, шепча что-то невнятное на ухо, заставляя без всякой пользы прислушиваться.
И когда ее ладонь легла ему на грудь, для равновесия.
И когда их губы впервые соприкоснулись.
Даже когда позади Нарциссы оказалась ошеломленная Белла и в ее глазах мелькнуло бешенство, он не сделал ничего чтобы остановить этот чудовищный, безумный мезальянс, вызванный ударившим в голову алкоголем.
Он знал, что пожалеет. Он знал, что Белла заставит его пожалеть.
Она любила сестру и тихо ненавидела его самого с первой их встречи…
Он аппарировал.
Он не прибыл в свой дом по частям, и женщина в его руках была тоже цела. Это все, что имело значение.
Все что имело значение на следующее утро – это то, что они проснулись, сплетенные вместе, и она мурлыкнула, когда он попытался выбраться из постели, и снова забралась на него, окутывая своим телом и волосами. И он лежал, не шевелясь, чтобы не разрушить этого странного ощущения – что он не один. И он с кем-то, кто хочет быть с ним.
Не убегает с воплями, – перефразировал сам для себя.
И она не убежала, даже когда проснулась.
Она только посмотрела на него, будто не могла вспомнить толком, как оказалась в этой постели. Встала, не прикрываясь простыней, и потянулась за одеждой. Оценивающе поглядывая на него и меблировку спальни. В выражении ее лица было что-то неуловимое.
И точно не было снобизма чистокровных аристократов.
- Я скоро выхожу замуж, – произнесла наконец. Палочка Нарциссы была обнажена, но понять, угроза это или просто попытка обрести в магии уверенность, было трудно. – Об этом вечере никто не должен узнать.
- Никто и не узнает, я клянусь, – согласился он. И не поверит, – добавил про себя. – Только Беллатриса видела нас вчера.
- С ней я… поговорю.
И она вышла за дверь.
И она вернулась через два дня.
Все, что имело значение следующие недели… это то, что она продолжала возвращаться.
Он часто встречал ее в гостях, где пытался завести нужные знакомства, видел мелькание светлых волос, когда заглядывал в министерство или на Диагон Аллею…
И он видел ее в своем доме.
Насмешливая улыбка скрывается в тени от разметавшихся волос.
И эти волосы... они повсюду. Они забиваются в нос. Они мешают дышать. Вся комната, весь мир пропах ими. Воздух рядом с нею густеет. Такой сладкий воздух с привкусом духов и специй... совершенно неженственный и безумно возбуждающий аромат.
А ее голос... с хрипотцой... но это когда они добираются до постели и ей надоедает игра в «доведу до могилы, лаская одним лишь словами». Ее интонации прохладные и обвивают тело, как шелковые простыни... и двусмысленные замечания... и обжигающе ледяные глаза. Она умеет быть выверено отстраненной и спокойной. А также казаться таковой. Но иногда ее яростный взгляд все портит.
Будто говорит – «возьми меня»!
Плевать на гостей, знакомых и на то, кто что может подумать. Подойди. Спрячь меня ото всех этих взглядов и разговоров. Это все не имеет значения! Заройся в мои волосы, дай услышать, послушай, как бьется мое сердце, и позволь мне побыть собой. Или хотя бы притвориться, что я не такая, какой меня все видят...
От одного взгляда ее кровь закипает.
Но ему страшно не хочется ошибиться, и движения осторожны, выверены, чтобы она могла его остановить... она никогда не останавливает. Только рычит от злости и кусает его плечо, побуждая двигаться быстрее, резче. И переворачивает его на спину и вызывающе сжимает его внутри себя и кроме ее глаз и вызова в них ничто не имеет значения. И он сам стонет что-то и зудящими от желания прикоснуться пальцами впивается в кожу, распластывает ее на себе и грубо проводит лопаток до бедер. А потом подминает ее под себя и перестает бояться сделать что-то не так, и касается ее всюду, куда только может дотянуться, и двигается в ней плавно и медленно, очень медленно, пока ее стоны не превращаются во всхлипы с каждым вдохом и выдохом. И она не начинает извиваться под ним, прикрывая глаза и закидывая голову. И он сам не понимает, как она снова оказывается сверху, подчиняя своему ритму. Немного более быстрому. Немного. Совсем чуть-чуть. И она отнимет его ладонь от своей груди и проведет по ней языком, и начнет вылизывать, как кошка, а потом втянет в рот его пальцы и это уже слишком, и ее ритм сводит с ума, и это длится, и длится, и...
Только вот ее последний стон как-то слишком часто обрывается и губа прикушена до крови, чтобы не произнести чужого имени. И он ей даже благодарен – за то, что не услышит этого имени.
Наконец наступает день, когда она не приходит. День, когда он ее и не ждал.
С самого утра. До того, как прибыла почтовая сова с газетой.
Забавно, ведь он не выписывал газет.
Но при встречах они об этом не говорили. И видимо есть некий этикет, из-за которого она не могла перестать приходить просто так.
И он прочел на первой странице газеты то же самое, что и в приглашении, уже неделю пылящемся на столе. Приглашении быть гостем со стороны жениха.
Люциус Малфой находил его перспективным молодым человеком.
Теперь начинало иметь значение именно это.
Отравляюще сладковатое послевкусие, не оставляющее его годами.
- Если возникнет необходимость.… Если покажется, что Драко не смог… - рука самовольно дрогнула, но он ее не отнял – Ты клянёшься выполнить задание, которое Тёмный Лорд поручил Драко?
- Клянусь.
Это ничего не меняло между ними.
И это меняло слишком многое.
Ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Но если об одном и том же просят два человека… деяние ведь не может быть обращено во зло?..
FIN