В Россию вместится 100 Флорид. Ну вы поняли.
1.
«Я приехал к своему старому няню в гости. Он пригласил меня… Чтобы просто поговорить. Иногда и такое бывает, он скучает по мне! А я рассказываю всё, даже военные тайны раскрываю, вот такой я честный. И про внешнюю политику я проговорился. У нас с Россией недавно заркутился роман, а я, переполненный чувствами и лёгкой эйфорией, в очередной раз узнал, кто мой главный враг — мой язык. А вот Артур настаивал на другом...»
— Я тебя больше не знаю, — разгневанный Англия уколол взглядом Джонса и отвернулся.
— Я что-то не так сказал?
«Это абсурд: Англия обижается, когда я почти побеждаю Брагинского, втираясь ему в доверие и получая максимум его внимания, тем самым отвлекая от более глобльных и гораздо более важных вещей, когда так близок к цели! Своими упрёками Англия останавливает меня, а я, дурак, поддаюсь».
Почти мурлыкая, янки положил ладонь на плечо Кёркленда, собираясь развернуть его лицом к себе: младшая страна уверена, что он сейчас либо краснеет, либо улыбается, а те серьёзные слова…
Не серьёзны.
— Да, не так, — насупился Артур, всё рассматривая стену. — Идиот! Почему ты не пишешь мне, одинокому старику, а всё время болтаешь с этим… — с каждым словом он повышал интонацию, выходил из себя. — С этим Дьяволом?!
Он весь передёрнулся от отвращения к тому, о ком говорит.
Через ткань рубашки можно ощутить, как почти беспомощно сжались длинные пальцы Америки, но отпустили, не желая причинять боль.
— Потому что он мне отвечает, а ты – нет. Мне не хочется впустую тратить своё время, понимаешь?
Голос у парня вкрадчивый и довольно серьёзный, мгновенно успокаивает. Повинуясь ему, мужчина развернулся, и Альфред с удивлением замечает, насколько тот устал — вот-вот белый флаг поднимет.
— Я отвечу, честно, — вздохнул старший… И вспомнил: — Ах, да, я же тебя не знаю больше.
Да, это весомый аргумент, чтобы ещё позлиться в одиночестве.
— Но Англия! — расстроился Джонс.
Он-то думал, что вот оно – перемирие, конец их недомолвкам и разногласиям.
В тысячный раз вспомнилось детство: Артур мил и ласков к ребёнку, и всё у них замечательно. Как же искренне и широка обычно незаметная всем улыбка! Но это до тех пор, пока ребёнок принадлежит ему и подчиняется.
Америка понимающе кивнул, а солнечный образ растворился. iПослушание создаёт власть в человеке, которого вы слушаетесь. Когда вы позволяете врагу зайти в свою душу, он может занять её постепенно./i
— Ты как в давние времена будешь выбирать, с кем мне общаться, с кем дружить, а кого обходить стороной? — забеспокоился он за свою драгоценную свободу.
— Нет, но… — притих Артур, ища оправдание.
— Ты ревнуешь?
— Нет. Но все беды из-за России, — …и нашёл.
Этим разговор мог бы и кончиться, если бы не новые чувства американца, если бы не их жар: облечённый в слова, он принимал почти ужасающий смысл для параноика-британца.
— Да ну? Он хороший, зачем ты так? А главное, так вкусно готовит. А ты пробовал русский шоколад? Говорят, он самый лучший в мире. И о тебе Раша только хорошо отзывается, говорит, что опять в гости собрался, привезёт чего-нибудь. Там в мае очень тепло, весна в России тоже великолепна. Она ещё круче, чем лето! Только вот гроза такая частая…
— Он заманит тебя в ловушку, наивный простак. Ты из-за него теперь ведёшь себя ещё более странно, чем раньше.
«И я чувствую, что теряю тебя», — неутешительные выводы делал Англия, вполне смущаясь от пары мечтательных голубых глаз. Младший брат тепло улыбался, даже ямочки на щеках заметны, а в сердце – безграничная радость от одного лишь чувства.
— Он милый… — рука сама потянулась к потревоженному в груди сердцу. Было и грустно от непонимания с британской стороны, и незнакомые приятности заполняли мысли, из-за них юноша трепетал.
— Из-за него ты перестал спать, — бедный Англия хватался за соломинку. — Вон, какие синяки под глазами! Слушай, возвращайся с небес на грешную землю, пока не стало поздно. Меня же потом ругать будешь и ныть: «Ну почему ты меня не предупредил?»
Америка фыркнул, не желая ничего слушать. Ему казалось, что сейчас начнутся целые лекции от родственника с синдромом гиперзаботы. А Англия всегда бросается из крайности в крайность: то ему на всех пофиг, то его внимание аж оскорбляет, какое настойчивое.
«Это уже переходит всякие границы! Что ещё за «поздно» и «пока не стало»?! — Альфреду так хочется выглядеть взрослым в чужих глазах и не выслушивать упрёки. Он краснеет от злости. — Когда-то я возмужал специально, чтобы он мог гордиться мной, чтобы я смог защитить тех, кто мне дорог. Он и сейчас, до сих пор не видит этого? Считает меня мелким мальчишкой, вот же противный нянь».
— Иван подарил мне многое из того, что не смог дать ты, — преодолевая себя, Америка посмотрел прямо в его несчастные глаза, и Кёркленду почудилось, что он падает, прямо под землю. — Знаешь, мне кажется, я всю жизнь искал именно это. Надоело слушать тебя, давай закроем эту...
— Мы сегодня идём в кино, — вдруг заявил Артур. — Не опаздывай, как обычно.
Но понятно, что тот просто переводит тему.
— Что?! Когда? На последний ряд, что ли? — удивился Джонс, растерявшись.
— Я подумаю.
«Ну нихрена себе поворот событий! Неужели он пошёл на крайние меры, чтобы уберечь меня от опасности? — поздно спохватился Америка. Англия, о, надо же, успокоился, а на его лице уже не появляются гримасы. Потому что его приглашение, как бы, не отвергли. — О, чёрт!»
— Но я обещал России!.. — попытался спасти ситуацию Америка.
— Всё, сегодня точно идём. И не вздумай продавать ему душу, моих сил не достаточно, чтобы вытащить тебя из глубин Ада.
— Ладно, ладно, — Америка улыбнулся максимально дружелюбно. — Мизантроп-ревнивец.
— Заткнись же, — проснулся праведный гнев в лице Англии и подарил Альфреду затрещину. Да такую смачную, что был слышен звук удара.
Джонс пошатнулся и звонко рассмеялся, потирая больной лоб.
— А-а, после фильма зайдём к тебе? Я наши фотографии давно хотел пересмотреть, а тут такая удача.
— Обойдёшься, — отрезал Артур и повернулся так, чтобы по-приятельски (но у него этот жест носит угрожающий характер) обнять младшенького. — Кста-а-ати… Что вы ночью делаете с ним?
— Мы? — Америка же смутился.
«Когда он в последний раз обнимал меня, чёрт возьми?» — недолгая паника нахлынула.
— Мы улучшаем свои приоритеты.
— Что-что? —англичанин изображал глухого.
Рука скользнула было обратно, от плеча до плеча Америки, к хозяину, но сделав неуверенное движение, вернулась на место. Дело в том, что прошло уже несколько секунд, а Артур обнимает брата намного дольше, чем рассчитывал.
— Ну-у, — кажется, Америка тоже почувствовал себя неловко, — повышаем уровень нашего профессионализма, что тут непонятного?
— Я тебя не знаю.
— Опять?!
«Я всего лишь навестил брата, чтобы наладить отношения (мы давно не виделись в неформальной обстановке), а он от меня отвернулся, в который раз. Честно, я стараюсь вернуть всё на круги своя. Не получается…
Сбегу от британца в Москву, или Ваня потом меня немножко убьёт, хах.
Пока это взаимное чувство не покинет нас с Россией, я буду тонуть в нём, пока оно совсем нас не поглотит, или не потухнет. Пока не доведёт до катастрофы. В этой любви я вижу поле сражения, и до конца дней своих я буду отзываться об Иване, как о противнике. Пусть мы и постоянно применяем силу, споря, но если я сказал, что он – противник, значит, точно люблю.
Меня тревожит одно: если пойду дальше с Брагинским, то оставлю Англию позади. А этого я не хочу. Трудно выбирать между семьёй и чем-то ещё, тут без жертв не обойтись. Иван не поймёт, что случилось, если вдруг я оборву все контакты с ним ради спокойствия Артура, да и не способен я на это, я ему уже обещал, а Англия никого всё равно не послушает. И недоумеваю я, что делать с его братской заботой, ложащейся на меня грузом, который я не могу вынести…»
2.
Вы не задумывались никогда, почему вообще происходят землятресения? Почему именно в Японии и на Камчатке?
Движение тектонических плит? Нет, плиты эти по сути ни что иное как большие кровати, на которых толпятся страны. Постель перегорожена занавесями перьевых облаков и океанами лесов.
А государства с разных кроватей хотят оказаться в одной.
И сжечь друг друга.
И тянутся друг к другу.
Так почему происходят землетрясения?
— Тянись, Америка... ещё чуть-чуть!
— Нет, поднажми ты, Россия!
И парни стремятся ухватиться за руки друг друга, съезжая с краешков своих кроватей и падая в сверкающий океан, океан страсти!
Япония — невинный участник геологического процесса — должно быть, в культурном шоке, ведь обзор у него просто потрясающий. Его дом уже забавно потряхивает.
Пальцы Америки через приличное время пересекают Уральские горы и подбираются к Дальнему Востоку нарочито неспешно. Да, он воспользовался европейским пространством, видимо, чтобы смутить остальных мировых государств-лидеров и-и-или это географические проблемы Америки...
Россия возражений почему-то не имел: сейсмическая активность его Камчатки внезапно возрасла на тридцать процентов.
— Сожми его! — молил Иван за свой горячий, готовый извергнуться полуостров.
По утрам Брагинский, несмотря на многочисленные осуждения, продолжал приносить постель Альфреда к чашке кофе на столе.
Джонсу стыдно признать, что он бы хотел, чтобы так было всегда.
Блаженство в океане его тела стало для Америки главным из желаний и целей. Отвлёкшись от экономических-политических дел ради этого блаженства, он потерял всякий контроль.
А потом начался кризис.
3.
— У меня несколько деловых встреч, и ещё нужно присмотреть за биржей. Нет времени, — Альфред только развёл руками, он явно не чувствовал себя виноватым.
— За что ты так не любишь Артура? — вздохнул Франция. Он уже полчаса не мог уговорить молодого упрямца.
— Он пытается рассорить меня... с Россией! А ещё зануда, ворчун, обманщик, плут. Только гадить и умеет.
— Какой же ты эгоист, он воспитывал тебя, защищал; ты пойдёшь и поблагодаришь за всю заботу!
— Но это... Чёрт, да ты прав.
Франция прищурился и толкнул его в грудь букетом роз — алых и белых, вынудив взять оные в руки.
— Относись поуважательнее к старшим, — бесился француз, несмотря на то, что раньше сам бы с удовольствием поиздевался над Кёрклендом. — Ты пойдёшь к Англии!
— Сам ему свои цветы дари, — смутился Альфред и покраснел.
— Он не примет их из моих рук, а вот из твоих... — подмигнул Франциск и усмехнулся, но как-то горько. — Иди-иди, и ни слова больше о работе! Старший брат не хочет этого слышать.
Бонфуа нашёл в себе достаточно энергии: развернул паренька к себе спиной и дотолкал до выхода, схватив за плечи.
— О, Франция, у меня же Иван, — сопротивлялся Джонс и упирался, тормозил ногами, но Бонфуа удивительно пересилил его и выставил за дверь как и офиса, так и самого здания.
— Ну ладно-ладно, сейчас я всё брошу, — Джонс бессильно выдохнул, а за стеклянной дверью ему улыбнулся Франция. Да ещё и рукой махнул, мол, иди быстрее.
— Вот же... — Альфред бы матюгнулся, но, задрав голову, увидел, как сгустились над городом тучи, как отяжелело небо. Он поёжился.
— Небо упадёт, если я этого не сделаю, да? — Америка сам удивлялся своим мыслям, он засмотрелся на черноту небес. Как-то быстро потемнело, а Альфред и не заметил со своей экономикой... Стало душно, тоскливо, как перед дождём.
Америка не контролировал движения своих пальцев, пока набирал знакомый номер на мобильном. Улыбка стёрлась с лица, а в душе засело то же смутное чувство, что витало в воздухе.
Россия любил его и ревновал — главным образом, к Англии.
Хотя они не так долго встречаются, мир успел за эти годы жутко перемениться. Прерии Штатов белеют аномальными холодами, а сибирские города стонут в жару; арктические льды топятся и нагнетают новую чёрную воду теперь. Времена года стали более ярковыраженными: лето опаляет, оставляя ожоги на нежной коже северян, а зима замораживает теплолюбивых. Всё в этом мире стало чувствительнее; страны теперь, как оголившиеся рецепторы...
Мир выходит из-под контроля.
— Я не смогу сегодня, — Америка заговорил первым, когда гудки стихли.
Шумные потоки автомобилей проносились рядом с ним, но ему всё равно казалось, что находится в самом тихом, отрешённом уголке Земли. Он слышал, как беспокойно и сильно забилось собственное сердце.
— Опять меня избегаешь? — взявший трубку беззлобно ответил, хотя было ясно, что обижается.
— Я?! Пф! — Альфред готов был замахать руками, чтобы продемонстрировать, насколько оскорбляет его подобное недоверие, но в одной руке он держит телефон, а в другой — благоухающий букет. Передумал размахивать, когда первые бутоны оторвались от стеблей из-за тряски и очутились на асфальте. — Ты просто жуткий немного, — Америка почесал затылок, растерянно глядя на лепестки под ногами. — А ещё твой голос по телефону, прям закричать хочется!
— Раньше тебя это не коробило. Которые на этот раз ты вспомнил из слов Англии?
— Это не он так говорил, это я...
— Так мы встретимся или нет? — голос с другого континента стал тише и серьёзнее.
— Я же сказал, что не могу. Ты знаешь, какой сегодня день?
— Рабочий, Америка, рабочий. Не приедешь — наши отношения явно ухудшатся.
«Что ж, я знал, что ты это скажешь, но я понял, что это конец, ещё раньше тебя, — их отношения давно висели на волоске, раскачивались над пропастью, потеряв веру обоих. — Обоих? Это я-то потерял? Ах, да, это я!»
— Чего молчишь? — усмехнулся Брагинский. — Как текстовые мне слать, так тебя не остановить. Тебе что-то нужно — тебя не заткнуть, но вот когда я прошу приехать — ты ни в какую...
— Сегодня важный день, и я должен прибыть в Лондон к вечеру! Тебе вообще, как мне кажется, всегда было наплевать на мою семью. Они лишь беспокоятся за меня, ведь уверены, что от тебя ничего хорошего не дождаться. Понимаешь, кризис начался из-за тебя, — Альфред затораторил, ему уже стало больно от осознания того, что он собирается сделать, и обветшалая стремянка связи с этим человеком под ним раскачивалась.
«Из-за нас!» — хотелось добавить ему, но не смог.
— Да что ты? — очередной издевательский смешок, это разжигало ярость американца.
— Из-за тебя я перестал спать и у меня мысли перемешались, ты виноват! — и он просто отрывался на Брагинском.
— Истеричный, требовательный ян... — назревал международный конфликт.
— Ого, переходишь на личности? Тогда скажу я: ты никогда меня не любил по-настоящему. Может, когда-то давно, когда уважал, но, видно, я напортачил, и теперь ты беспрестанно врёшь мне о своих несуществующих в реале чувствах.
— Ты будешь решать за меня, что я чувствую? — воспротвился тот, и голос стал на редкость эмоциональным. — Да я же люблю тебя больше жизни.
— Неправда, — затих Альфред от подобных слов, даже поджилки затряслись от волнения. Но... Нет, к землетрясению бы волнительный трепет не привёл, ничего он и не стоил теперь.
— Чего плохого в том, что мне не нравится Англия? Да и он меня недолюбливает. Не хочу о нём слышать, приезжай, — уговаривал его любимый россиянин. — А не то атомную бомбу сброшу, хе-хе...
В своем репертуаре уговаривал.
Америка замолчал на какое-то время, не в силах шевелить языком. Опустил голову.
Первые капли дождя робко застучали по розам, по крышам, по городу.
Россия понял, что бросил неосторожную фразу-угрозу, и щёки у него порозовели.
— Отмалчиваться будешь? — спросил он, заволновавшись неровному дыханию в трубке.
— Знаешь же, я не умею отмалчиваться! — Америка вдруг громко рассмеялся, сам не понимая, отчего.
— Приедешь? — мяукнул Брагинский.
— Мне сегодня не хочется. Я всё-таки поеду к Англии, — скривился Альфред.
— В таком случае ты можешь оставаться с ним, — Россия совершенно точно заскрежетал зубами. — Ты знаешь, я не пущу тебя в свой дом в другой день, ни завтра, ни когда-либо ещё, если ты не...
Джонс услышал в один миг и закладывающий уши гром, и шум трассы, и как кровь у него медленно вскипает в жилах.
— А я останусь, — осмелел он и приподнял голову. — Ты помутил мне расудок и ослепил, но я избавлюсь от этого! Ты мне мешаешь! — закричал в само серое, плачущее небо.
— Да-да, я такое чудовище, что тебе будет лучше без меня, — а Ваня просто положил трубку, смирившись с таким вот поворотом.
Рука Америки, сжимавшая мобильный, безвольно повисла вдоль туловища, а пальцы разжались. Он не хотел... чтобы всё вот так закончилось. В душе словно разверзлась дыра, как глубокая рана, только она не кровила, нет — тоска лилась из неё тёмным потоком и травила душу. Альфред уставился в мокрый асфальт, на котром тяжёлые капли оставляли крошечные окружности, которые мгновенно исчезали.
Что сейчас произошло?
— О, мистер, будьте осторожнее, — какой-то внимательный прохожий поднимал за Америку осколки его телефона, который только что разбился.
— Мистер? — незнакомец прикоснулся к его плечу, привлекая внимание.
Джонс очнулся, протороторил благодарности и понёсся на восток.
4.
Он накинул на плечи солидный чёрный пиджак.
— Привет, Артур! — он широко улыбался, буквально светясь. — Артур, я всё бросил, чтобы к тебе прийти; правда, из кризиса труднее вылезать будет. Это довольно важное экономическое событие я пропускаю, находясь здесь. Ладно, не буду отвлекаться, потом в интернете посмотрю, чем всё обернётся. Я собирался сказать другое. Я редко... благодарил тебя. Спасибо, что взял главный удар на себя. Спасибо за молчаливую помощь. Ненавижу кризис. Да все его ненавидят, в принципе, но я — больше всех остальных — из-за меня всё это, да. Я постараюсь приходить к тебе почаще, — Америка присел на одно колено, а рука, в которой держит розы, потянулась к земле, и без того усыпанной цветами. — Ох уж этот Россия... Он ужасен, отвратителен. Я настолько увлёкся им, что меня не волновала тяжёлая ситуация в мире, потом это всё и случилось. Вина давит на мои плечи. В общем... я бросил Брагинского! Знаешь, что он мне сказал? Цитирую: «Я такое чудовище, что тебе без меня будет лучше». Я знал-знал, с самого начала, что с ним нельзя строить отношений. Ты предупреждал об этом, верно... А я как всегда не послушал тебя. Если брать в счёт краткий миг моего личного счастья с ним, то ты всё и испортил, гадёныш. Даже после смерти всё портишь.
Альфред резко поднялся на ноги, так что чёрные точки заплясали перед глазами. Не хватало ещё и ему упасть в обмарок!
— Но я не имею в виду... Не имею в виду, что я зол на тебя, правда-правда. Это всё потому что я лишился вас обоих. В один из самых тяжёлых моментов моей жизни, это не может не ударить по сердцу.
Он смиренно глядел на могилу брата, взъерошивая свои волосы одной пятернёй. В голову лезли самые странные мысли, вроде тех, что Артур саркастически ухмыльнётся, так что за ближним деревом раздастся смешок, и выйдет из своего укрытия живой-невредимый. Отругает за наивность, растянет Альфреду щёки, запретит в очередной раз сближаться с грозным Брагинским. Но Джонс знал, что этого никогда не случится.
— Когда он мне это сказал, назвав себя чудовищем, — ровным голосом заговорил янки, — я почему-то тебя сразу представил. Я уверен, что ты сказал бы то же самое. Если бы мог...
Альфред всё ещё не расстался со своим букетом, который принёс ему, Кёркленду. Теперь он осторожно положил розы на толщу земли, поглотившей Англию.
Наверное, он задыхался там поначалу, в земле, как и в воде — не умел он плавать.
«Опять эти странные мысли...» — Америка улыбался сейчас намного искреннее, чем позволяла ему до этого времени жизнь.