13. Глава 13.

Шарлиз пришлось рассказать историю покушения раза три, пока ей не удалось полностью удовлетворить Эрика подробностями. Он хмурился, мрачнел, десять раз перепросил, точно ли никого, кроме нее, на аллее не было, и не предназначен ли был смертельный бросок кому-нибудь другому, и вообще, уверена ли она, что у нее не разыгралось воображение. Правда, Шарлиз не показалось, что он спросил об этом всерьез. Судя по озабоченному выражению лица, он как раз вполне ей верил, а если и позволял себе выказывать сомнение, то больше по привычке, чтоб она не расслаблялась.

– Кто мог видеть вас, пока вы открывали сейф в кабинете? – спросил Эрик, сверля ее таким пронизывающим взглядом, будто она пыталась утаить от него какие-то важные сведения. Шарлиз стояла, нервно обняв себя, и потирала ладонью локоть другой руки, пытаясь сосредоточиться и успокоиться. Особенно второе… Не каждый день все-таки проходишь на волосок от смерти. И осознание, что жизнь могла оборваться так внезапно, а она даже не узнала бы, из-за чего так, кому перешла она дорогу, не добавляло девушке умиротворения.

– Никто и все… – мрачно отозвалась она. – Я, конечно, не оставляла дверь распахнутой настежь и не оглашала воздух торжествующими криками… но при желании что стоило за мной проследить.

– Но я надеюсь, – внимательно глядя на ее, заметил Эрик, – вы не пригласили с собой помочь открыть сейф кого-нибудь из ваших новых друзей?

– Нет… я была там одна. Завтра я попробую поспрашивать, не видел ли кто в больнице подозрительных людей.

– Завтра? Шарлиз, вы никуда завтра не пойдете, это исключено, – гневно воскликнул Эрик.

– Но… я должна! – запротестовала девушка, чем окончательно вывела его из себя. Правда, до мер физического воздействия дело не дошло.

– Никуда! Ты не подойдешь даже близко к этому сомнительному заведению. И не понимаю, с чего можно было взять, что опасаться нужно «подозрительных людей». Необходимо опасаться всех! Начиная с этого твоего… доктора.

Она приуныла.

– Франц выручил меня.

– А что ему еще оставалось? – ехидно поинтересовался Эрик. – Раз уж кое-кто имел нескромность остаться в живых и переполошить всю больницу разговорами о затаившемся в кустах убийце?

– Ты просто… просто злишься!

Эрик наградил ее бешеным взглядом в ответ на последнюю реплику, однако счел за лучшее промолчать и не ввязываться в обсуждение достоинств господина Дантса.

– Что мы будем делать с этими бумагами? – наконец проговорила Шарлиз. Они лежали между ними на столе, Эрик бегло проглядел их и сразу отложил.

– Даже сжечь их – и то не поможет, – ответил он, пожимая плечами. – Полагаю, кто-то все-таки видел тебя, или ты чересчур бурно выражала свою радость по поводу того, что нашла их. Так что ты на крючке. Эти зашифрованные письмена вероятно были очень дороги твоей заботливой и любящей тетушке, если она втравила тебя в историю, где ты можешь легко потерять жизнь. Не представляю, что это может быть. Но что это не шутки, очевидно.

– И что мне, сложить руки и ждать, пока за мной не начнут охотиться? – воскликнула Шарлиз.

– Да что за тобой охотиться-то? Невелика птица, – фыркнул Эрик. – Они знают, кто ты такая, где живешь, как выглядишь.

– Кто – они?

– Мне-то откуда знать.

– Тогда что делать, отдать бумаги? Кому? Барону? Он вел себя так подозрительно.

– Кому бы ты их ни отдала, это уже не будет иметь значения. Ты попала в чужую игру бесправной пешкой, однако о том, что ты тут случайный человек, не знает никто, кроме тебя самой. Если эти бумаги стоят того, чтобы за них побороться, тебя всегда будут подозревать, что ты либо прочитала их и обладаешь ценной информацией, либо что ты изначально в сговоре с твоей удивительной тетушкой. В любом случае, ты потенциально опасна. А такие фигуры стоит убирать с доски, даже рискуя собственными. Ты теперь не ниже туры в их глазах, Шарлиз, если не весь ферзь.

– Вот уж спасибо, польстили мне…

– Ты же хотела правду, – жестко заметил он, принудив ее уныло опустить голову.

– Что же делать? – повторила Шарлиз, поднимая потемневшие серые глаза на Эрика в надежде, что он, до сих пор щелкавший ее задачки, как орехи, придумает какой-нибудь выход. Но он не мог предложить ей ничего путного.

– Прятаться, как мышь по углам до конца своих дней. Удрать куда-нибудь подальше. Сесть на корабль, отходящий в Индию. Или попытаться переиграть профессионалов. Расшифровать записи, и попытаться найти силу, превосходящую ту, с которой ты столкнулась, и заключить с ней мир на выгодных тебе условиях. Раз за бумагами охотятся, значит, есть от кого их прятать. А значит - есть, кому их вручить, предоставив псам самим грызться за кость.

– Но тетя… она ведь не случайно поручила мне забрать их из сейфа? Наверно, она хотела бы, чтобы я нашла для них безопасное место? Или передала кому-то?

– Да забудь ты про тетю! Она не заботилась о том, как ты из-за нее рискуешь. Так что же тебе за дело, чего бы она хотела? Она блюдет свои интересы! А ты вспомни про свои!

Шарлиз мрачно насупилась. В таких вещах Эрик вечно оказывался прав: как бы ей ни хотелось отрицать, а тетя Шейла действительно поступила с ней как-то не по-родственному. Может быть, она не знала, что все так серьезно? Пока она предавалась невеселым размышлениям, в дверь неожиданно громко постучали. Шарлиз невольно всполошилась, вскочила и заметалась по комнате. Эрик философски наблюдал за ее метаниями, не двигаясь с места.

– Думаешь, это уже пришли за тобой? – зло усмехнулся он. – Собрать тебя в последний путь, кузина?

– Эрик! Не надо, пожалуйста! Мне и так уже дурно! Открыть?

– Открой. Чудная идея. Открыть на ночь глядя двери и впустить сюда незваных гостей. Или, может быть, ты еще кого-нибудь пригласила на чашечку чаю? Тогда скажи, я их радушно встречу… познакомимся, поболтаем… Если только они прежде не рухнут в обморок! – резко выкрикнул он. Шарлиз вздрогнула и судорожно вздохнула.

– В тебе яду, Эрик, столько, что хватит разъесть всю ржавчину в Париже.

– Лучше яду, чем глупости, – парировал он.

– Ну ладно, – она села и кротко сложила руки на коленях. – Никого не впускаем. Что дальше? Никогда больше не выходим из дому? Тебя-то, как я понимаю, это вполне устроит. Только есть неплохие шансы умереть с голоду. Должна открыть тебе секрет, продукты не приходят домой сами собой, и добрый домашний эльф не спускает их на веревке через дымоход. За ними нужно ходить на рынок. Хотя бы раз в неделю.

– Я догадывался об этом.

– Тогда что ты предлагаешь? Прорыть за ближайший день-два подземный ход прямо к овощным рядам?

– Ты будешь думать или упражняться в остроумии? – поинтересовался Эрик с прохладцей. С одной стороны, девчонка была ядовита не меньше него самого, и это его развлекало. Но с другой, кто дал ей право насмехаться над ним! Болезненно обостренное самолюбие яростно бунтовало, хотя умом он и сознавал, как это в сущности глупо.

– А ты смог бы разобраться, что зашифровано в этих бумагах? – посвятив несколько минут вздохам и колебаниям спросила она, бессознательно поймав его врасплох – не говорить же ему «не смогу, не сумею»! Не признавать же поражение. Эрик вынужден был принять то обстоятельство, что девушка перехитрила его своей непосредственностью – остаться в стороне ему не удастся. При такой постановке вопроса. Он не привык пасовать… Всю жизнь сражался, и чем труднее была задача, тем упорнее он шел к своей цели. И теперь гордость не позволяла ему сказать «нет», и признать, что есть кое-что, чего не может даже он.

– Посмотрим, – проговорил он, и Шарлиз поняла, что он ляжет костьми, то разберется, что к чему. Только это не принесло ей желанного облегчения. Она все равно оставалась мишенью.

–

Шарлиз спала плохо. Засыпала, просыпалась, снова засыпала, урывками видела сны, полные кошмаров, где под душераздирающий хохот она падала в какую-то черную пропасть. Ей снилась тетя Шейла в шапочке инквизитора, Франц, вооруженный стилетом, барон де Неш в закрывающей лицо накидке палача, сквозь прорези которой она видела его масляные глазки. Хоровод лиц и образов, и в каждом она видела затаившееся зло. Снился Эрик, лицо которого было страшнее любых кошмаров, но воображение все-таки расстаралось, и она видела его с яростным волчьим оскалом и приготовленной для кого-то петлей, которая призывно раскачивалась у него в руках. Может быть, она была для нее. А может, для ее врагов. Она не знала, и испытывала во сне смесь надежды и дикого ужаса. Во сне к ней пришла даже Мари, и влажно-ледяные руки, липкие, словно уже тронутые печатью разложения, коснулись ее щеки, и над ухом раздался тихий шепот: «Ты недостаточно любила меня, сестра, недостаточно, ты позволила мне умереть, и поэтому я пришла за тобой, чтобы ты была со мной по ту сторону. Пойдем со мной… со мной…».

Она открыла глаза, и щеки ее коснулось прохладное дуновение сквозняка. Не мертвая, худая и почти прозрачная ладонь Мари, а всего только сквозняк. Ничего призрачного и пугающего. Просто где-то приоткрыто окно…

Окно!

Шарлиз лихорадочно вскочила на ноги. Как назло, никакого оружия, ничего, что могло бы защитить ее! Она схватила тяжелую фарфоровую статуэтку Психеи с отбитым много лет назад носом и прижала к груди. Первое побуждение было залезть под кровать и зажмуриться. Но здравый смысл погнал ее вон из спальни, где она была как в ловушке. Если б только она успела незаметно пробраться к лестнице и подняться на второй этаж! Сейчас она отчего-то была уверена, что названый двоюродный братец защитит ее. Она еще не забыла, как он расправился с ее обидчиками на мосту. Он вполне мог защитить… когда хотел.

Она кралась босиком, судорожно сжимая тяжелую Психею и боясь дышать. Стук собственного сердца казался оглушительным, как удары кузнечного молота о наковальню.

Между тем, некто в темной одежде выскользнул из гостиной, оказавшись у нее прямо за спиной. Она успела уловить движение краем глаза, и бросилась бежать. Ступенька за ступенькой, преследуемая по пятам шумным дыханием и звуками шагов, не смея оглянуться, Шарлиз почти одолела лестницу, но вдруг в подол ее сорочки крепко вцепилась чья-то рука. Она не глядя швырнула вниз Психею, и грохот разлетающегося на осколки фарфора разнесся по дому, эхом отдаваясь в ночной тиши. Ее рывком потащили вниз – видимо хрупкая фигурка не причинила особого вреда, и девушка упала, отчаянно цепляясь пальцами за ступени, но не преуспела и только глубоко вогнала под кожу занозы. Она сопротивлялась, как дикая кошка, пытаясь вывернуться из цепких рук. Речь шла о ее жизни, и Шарлиз боролась так, будто в нее вселился сам дьявол. Борьба длилась не дольше пары секунд, в какой-то момент она почти высвободилась, рванулась вверх по лестнице, но напавший на нее человек был не менее быстр, прыгнул следом, она попыталась уклониться, зацепилась ногой за плохо подогнанную доску – и вскрикнув, полетела вниз кубарем по ступенькам. На удивление – она не убилась, удар о пол только вышиб из нее дыхание. Даже боли она пока не чувствовала. Но лежа у основания лестницы с широко раскрытыми от ужаса глазами, она видела, как неторопливо, но уверенно ее враг спускается к ней, поигрывая кинжалом. Теперь она поняла, почему только что осталась жива. Ее могли пырнуть ножом еще в пылу драки, но она нужна была живой – сказать, куда дела бумаги, чтобы не пришлось перерывать весь дом в поисках. Вопль замер в горле, когда пришло понимание – ей нет спасения. Вот сейчас и наступит конец всему…

Затем время остановилось, и мужчина, который шел к ней, неожиданно замер, вскинув руки к голове. Показался ей странный глухой стук, или то кровь отбивала ритм ее собственного реквиема у нее в ушах? Человек с кинжалом внезапно осел тяжелым мешком и упал лицом вниз. Его тело шлепнулось в нелепой позе – голова ниже ног, руки раскинулись как птичьи крылья – и медленно съехало под собственной тяжестью прямо к ногам Шарлиз.

Она застонала и отползла в сторону. Теперь проснулась тупая боль в ушибленной спине, саднило локти, руки были ободраны – а синяков, похоже, она падая набила штук двадцать. Но зато не свернула себе шею…можно сказать, упала вполне удачно. На верхней площадке лестницы, едва различимый в тени, стоял Эрик, одетый в одну лишь кое-как наброшенную рубашку, опирался на перила и смотрел вниз, на два распростертых тела – ее собственное и проникшего в дом незнакомца. Спустившись вниз, он критически осмотрел обоих.

– Жива? – поинтересовался он, встретившись с ней взглядом. В полумраке хорошо видны были лишь блеск их глаз да белизна одежды. Он наклонился и быстрым движением поднял ее на ноги, которые все равно отказывались слушаться, так что она пошатнулась, ища руками опору, и изо всех сил вцепилась ему в плечо. Он смотрел на нее сверху вниз, ожидая, пока она отпустит его и найдет себе более прочный посох, на который можно опереться.

– Мне больно вообще-то, – заметил он, чувствуя, как ее ногти впиваются в его руку так сильно, что вот-вот брызнет кровь. Она вздрогнула, словно вспомнив, кто она, где находится, и кто это рядом с ней.

– И-извини, – пробормотала она, заикаясь.

Отпустив его, она с трудом сделала шаг и боком привалилась к стене, ловя ртом воздух. Едва не погибла, едва не погибла… Уже второй раз! Старуха с косой подошла совсем близко, так что она ощутила на своей шее ее смрадное дыхание. Но ее срок еще не вышел. Не сегодня… Пока судьба хранила. Но что будет завтра? Боже. Боже!..

Эрик присел на корточки около поверженного противника.

– Он еще жив? – шепотом спросила Шарлиз.

– Похоже, что нет, – он поискал пульс на шее, но так ничего и нащупал.

– Ч-чем ты его? – голос ее невольно истерически задрожал, все попытки быть сильной и спокойной пошли прахом. Все, за что ей оставалось цепляться, чтобы не обезуметь от ужаса, это ровный голос Эрика. Похоже, была лишь одна причина, заставлявшая его превращаться в зверя, его слабое место, страх, поедавший его изнутри, то, с чем он не умел и не способен был справиться – то, что сделало его когда-то Призраком Оперы и вычеркнуло из списков живых, приговорив к вечному одиночеству. Но сейчас он был сдержан и спокоен.

– Железной чернильницей. Думаю, попал твоему приятелю прямо в висок, так что можешь с ним попрощаться, – негромко отозвался он, вставая. – И можешь меня поблагодарить… – она едва только открыла рот, чтобы сказать ему спасибо за своевременное вмешательство, спасшее ей жизнь, как он закончил свою фразу, – за то, что не расплескал чернила по всему дому, потому что заблаговременно перевернул их на пол. Меньше отскребать придется.

Она глупо хихикнула, осознавая, что смех этот нервный и происходит не от веселья, а как реакция на дикий испуг.

– Что же нам делать с твоим гостем, а, кузина? Замуруем в погребе? И хотелось бы знать, один он, или у него есть друзья, которые будут его искать. Узнаешь, это тот же, что напал на тебя в парке?

– Того я не разглядела… сразу убежала. Фигурой вроде похож…

– Ясно. Как он попал сюда?

– Через окно…

– Почему мы не слышали звона разбитого стекла?

– Не знаю… Наверно, сумел открыть его…

– Или ты не задвинула щеколду?

– Не помню…

– Не помню, не знаю! – передразнил Эрик. – Куда прикажешь деть тело? Съесть на завтрак, кости скормить собакам? Оно, к твоему сведению, начнет разлагаться. Тебе это не понравится.

– Что я, виновата, что ли? – Шарлиз наконец ощутила обиду, и ужас отступил на второй план. – Откуда я знаю, что с ним делать.

– Твоя же тетя, – съехидничал Эрик. – Вот и думай.

– Не могу… думать, – честно ответила она. Сделала неуверенный шажок на подкашивающихся ногах и уселась на нижнюю ступеньку лестницы. Эрик что-то невразумительно проворчал в досаде, оставил в покое тело и прошел мимо нее, направляясь на второй этаж. Шарлиз ахнула.

– Ты уходишь? Собираешься оставить его здесь?

Эрик приостановился и обернулся взглянуть на нее. Она чувствовала на себе взгляд, и чуть заметно мерцали по-кошачьи зрачки его глаз. Хотя темнота скрывала его изуродованные черты, он все равно выглядел опасным. Глаза в глаза замерли они – высокий мужчина, сильный, как пантера, и обманчиво-спокойный, и обессиленно осевшая на пол рыжеволосая девушка, с надеждой ищущая его взгляд во мраке как последний оплот сдвинувшегося с основ мира.

– Мне не улыбается общество покойника, – наконец дождалась она ответа. – Но, знаешь ли, мне не улыбается и разгуливать по городу голышом.

Шарлиз смутилась. В голове у нее еще недостаточно прояснилось, чтобы самой сообразить, что Эрик должен по крайней мере одеться, чтобы уделить внимание столь нежеланному в их доме мертвецу. Он выскочил на шум, на ходу накинув на обнаженное тело рубашку, которая едва достигала бедер. Мило бы он смотрелся в таком виде на улице. Она опустила глаза, осознав, что чересчур пристально разглядывает его не защищенную одеждой фигуру, и заодно припомнив, что на ней нет ничего, кроме ночной сорочки, правда длинной и не открывающей ничего лишнего, но все же негодной для появления в ней перед посторонним мужчиной.

–

Если б только он был нормальным. Таким, как все. Если б только он не был изгоем и недочеловеком, отвратительным на вид чудовищем, живым восставшим из могилы упырем, от которого с криком отшатываются в страхе. Если б только бог, создавший на седьмой день человека, не упился на радостях и на восьмой не воплотил в жизнь свой пьяный кошмар. Тот Эрик, которым он мечтал быть, изящный, вальяжный и элегантно одетый, красивый, как греческий бог, сильный духом и уверенный в себе, тот Эрик, которому он так отчаянно пытался подражать, и иногда это ему даже удавалось, – уж он-то знал бы, как воспользоваться ситуацией, когда девушка в одной сорочке, обрисовывающей контуры небольшой округлой груди, смотрит на него, ожидая чудесного спасения. Он хорошо видел, как это должно было быть. Он бы подошел к ней и помог встать, и его руки, словно невзначай, скользнули бы по ее талии, спускаясь к бедрам, и задержались там, пока бы она не вздрогнула от затаенного волнения. Она бы покачнулась, еще слабая после пережитого ужаса, и он бы подхватил ее, обнял и притянул к себе, и слышал бы, как учащенно колотится ее сердце. А потом властно нашел бы ее губы, которые поначалу замерли бы в застенчивом сопротивлении, но после приоткрылись, запылав от проснувшегося желания. Она бы прижималась к нему всем телом, порабощенная благодарностью, опьяневшая от страсти, и в такой момент позволила бы делать с собой все, что угодно, и только приветствовала бы его ласку вздохами и сдавленными стонами. Ее руки зарылись бы в его волосы, притягивая ближе его голову, чтобы сполна насладиться поцелуем. Дрожа от предвкушения, он бы чувствовал обнаженной кожей прикосновение мягкой материи ее сорочки, единственную преграду между разгоряченными телами, и рука бы его смяла ее край, приподнимая ее и ища путь к теплой бархатистости ее тела…

Прекратить! Он дернулся всем телом, вырванный из сна наяву тревожным сигналом почуявшего опасные мысли мозга, и стряхнул с себя накатившее оцепенение. Когда же это прекратится? Он отчаянно желал наступления старости, неподвластной зову плоти и капризам не желавшего смиряться с голодом тела. Может быть тогда, когда он станет дряхлым восьмидесятилетним старцем, он сможет спокойно жить и творить, и ни любовь, ни вожделение не будут отвлекать его, дразнить или заставлять страдать. Скорей бы, скорей эта благословенная старость, пока он не начал кидаться на все, что движется, сгорая от желания погрузиться в чувственный мир, где чьи-то руки будут нежно гладить его тело, где его тоже кто-нибудь захочет, увидев в нем просто обезображенного человека, но отнюдь не монстра. Лучше бы Кристина никогда не целовала его. Лучше ему было только догадываться, как это приятно, когда тебя целуют и ласкают. Лучше бы у него не было воспоминаний, которые заставляли его душу вопить и судорожно извиваться, умоляя повторить краткую минуту блаженства. Которая обернулась еще большей болью, когда он понял, как мало это для нее значило, как сильно она его жалела, и как возбуждающе действовала на нее извращенная смесь жалости и страха. Может быть, ему это нравится, что бы там гордость не говорила против? Может быть, он этого и хочет? Может, ему упасть к ногам этой девушки, покорно склонить голову и попросить пожалеть его? Может быть, и пожалеет... Как тяжело больного калеку, умирающую старушку или слепого скульптора с переломанными ногами. Может быть, даже принудит себя погладить его, утешая. Как глупо. Глупо тешить себя воображаемыми сценами любовных ласк. Девушка относится к нему лучше, чем многие. Вернее, не так плохо, как другие. Но что бы было, если б он шагнул к ней и протянул руки к ее телу? Уж точно не объятия и томные вздохи.

Одевшись и приладив маску, Эрик спустился к покойнику, убедился, что тот не подает призраков жизни, отодвинул в сторону перекрывавший выход шкаф и с усилием закинул неподвижное тело себе на плечо.

– Запри двери и окна. Погаси свет и сиди тихо, – он поднял выпавший из рук мертвеца кинжал и бросил Шарлиз. - Держи на всякий случай. А теперь делай, как я сказал, и пойди побудь в детской с Жеаном. Отвечаешь за него передо мной головой. Дай мне ключи, сама не открывай никому, даже если святой Петр будет умолять тебя вынести ему напиться. Ясно?

– Будет исполнено, ваше величество, – пробормотала она, поднимаясь со ступеньки и покачиваясь на нетвердых ногах.

–

Утром Шарлиз едва узнала себя в зеркале. Ее лицо украшал громадный фиолетовый кровоподтек – результат падения с лестницы, один глаз заплыл, превратившись в узкую щелочку между опухшими веками. Второй глаз покраснел от бессонной ночи, покрывшись прожилками расширившихся сосудов.

Эрик появился под утро, заставив ее понервничать от души. От ее расспросов он больше отмахивался, недовольно спрашивая, какая ей разница, где именно нашли свой последний приют бренные останки негодяя, едва не отнявшего ее жизнь. С утра он засел за бумаги, сосредоточенно изучая их в надежде найти ключ к шифру и разгадать тайну, которая принесла в их жизнь столько опасностей. Шарлиз возилась с малышом, которого к счастью или к несчастью, но ночной кошмар ни капли не потревожил, словно и не было ночью шума, грохота и беготни. Возня с племянником создавала ей достойный повод крутиться неподалеку от Эрика, где по нынешним временам находиться было безопаснее всего, а у него не оставалось причин поинтересоваться, нет ли у нее другого занятия, кроме как отвлекать его от раздумий над шифром.

Дверной молоток ожил около десяти утра. Эрик и Шарлиз одновременно подняли головы, напряженно прислушиваясь. При свете дня уже было не так страшно впускать кого-то, как поздним вечером, но все-таки рискованно, и Шарлиз в конце концов робко выглянула в окно, пытаясь рассмотреть, кто там ожидает внизу.

– Это доктор Дантс! – наконец, вырвался у нее облегченный вздох, когда гость попал в поле ее зрения. – Пойду открою.

– Не стоит, – сухо заметил Эрик.

– Но я чувствую, что он хороший человек, добрый. Он искренне беспокоился за меня, хотя кто я ему? Я ему доверяю.

– Не все люди, которые приятно улыбаются, на самом деле добры, – возразил он.

– Доктор Дантс на самом деле добр, – настаивала она. – Ты просто не видел его среди тех несчастных, которых ему приходится лечить. Такой человек не может иметь порченую злом душу.

– Ты ведь не знаешь, о чем идет речь. То, что является злом с твоей точки зрения, потому что подвергает тебя опасности, возможно, величайшее благо для человечества. Рецепт вечной молодости, например. Что такое жизнь одной пустоголовой девчонки по сравнению с возможностью осчастливить весь мир?

– Это было обязательно? Обзывать меня пустоголовой? – поинтересовалась она.

– Кто же ты, если готова доверять человеку, о котором знаешь только то, что он вылечил – и не бесплатно, кстати говоря – пару больных бедняков?

– А когда я впустила тебя в свой дом, Эрик, я тоже была пустоголовой дурой?

Он закусил губу и обиженно замолчал, не глядя на нее. Шарлиз одарила его торжествующим взглядом человека, оставившего за собой последнее слово, и пошла открывать дверь. Краем глаза она заметила, что Эрик, тихо чертыхнувшись, все-таки убрал со стола бумаги, поискал рукой маску, надел ее и неохотно потащился за ней следом, видимо, решив играть благородную роль телохранителя.

Доктор Дантс, видимо, успел поволноваться, ожидая у запертой двери. Его первыми словами было:

– Шарлиз, доброе утро, вы так долго не открывали, с вами все в порядке? Я заехал узнать, стало ли вам лучше после вчераш… – он охнул и замолчал, увидев ее опухшее лицо и огромный синяк около глаза. – Что это? Это он посмел поднять на вас руку! Ваш кузен! Ударил вас!

Шарлиз и рта открыть не успела. Когда она пришла в себя от удивления и готова была опровергнуть обвинение, Дантс уже отодвинул ее и рванулся навстречу Эрику, который наблюдал за ними с почтительного расстояния, не собираясь участвовать в разговоре, но и не оставляя их наедине. Шарлиз растерянно повернулась, издав слабое протестующее «Не надо!». Кажется, Эрик и сам остолбенел. По крайней мере, молчал и не пытался уклониться, пока Дантс не налетел на него в праведном гневе и не схватил за грудки, встряхнув, как куклу. Эрик был выше, но у Дантса было преимущество неожиданности.

– Как вы посмели поднять руку на женщину! За что, за то, что она хотела помочь вам? За то, что впустила в дом гостя! Каким же низким чудовищем надо быть, чтобы ударить того, кто слабее вас!

– Франц, Франц, прекратите! – Шарлиз подбежала к ним, пытаясь разнять. - Вы неверно поняли! Прошу вас, не нужно!

Но Эрик уже очнулся, словно обвинения на время привели его в состояние ступора, и отшвырнул от себя разгневанного доктора. Тот ударился спиной о стену, но как человек тоже не хилый, быстро восстановил вышибленное дыхание и бросился на обидчика. Шарлиз, проклиная непрошеное заступничество, пыталась докричаться до Дантса, но безуспешно, поскольку тот как раз получил удар, который должен был украсить его лицо таким же синяком, как у нее самой, если не более впечатляющим.

– Прекратите, прошу вас! – кричала она. – Франц! Эрик! Прекратите же!

Но они сцепились в банальной драке, как два взбесившихся дворовых пса, обмениваясь хаотическими ударами, часть которых приходились в воздух – но только часть. Эрик был сильнее, но ему тоже досталось пару метких ударов, и из разбитой губы уже сочилась кровь. Он не произнес ни слова возмущения или оправданий, сосредоточившись на том, чтобы причинить Дантсу как можно больший ущерб. Потеряв равновесие, оба упали, но и тогда не прекратили молотить друг друга с молчаливой и оттого еще более страшной ненавистью. Только когда Дантс в очередной раз отлетел в сторону, сметенный силой удара, Шарлиз удалось вклиниться между ними, рискуя получить по затрещине от обоих.

– Хватит! – завопила она со злыми слезами на глазах. – Хватит! Франц, у нас все в порядке, поверьте! Не надо! Эрик, это недоразумение, ну прости. Франц! Пожалуйста!

Эрик молчал, не двигаясь, там же, где его застало вмешательство Шарлиз. Он остался стоять на коленях, даже не пытаясь отереть кровь. Франц, тяжело дыша, поднялся на ноги. На его лице было отчетливо написано недоверие, словно он считал, что Шарлиз нарочно выгораживает кузена, жалея его и оттого защищая от справедливой расправы.

– Франц, я прошу вас. Уходите сейчас. Поверьте, что вы совершили ошибку. Понимаю, что непреднамеренно… Но сейчас вам лучше уйти.

– Шарлиз… – доктор заколебался, видимо, не решаясь оставить ее наедине с опасным человеком и искоса поглядывая на него, словно боясь, что он поднимется на ноги и бросится на одного из них.

– Пожалуйста. Франц, сделайте, как я прошу, – взмолилась она. Что за ночь! Что за день! Что за черная полоса выдалась в ее жизни! Ее проникновенный взгляд, видимо, подействовал на Дантса, и он неуверенно поплелся к выходу, оглядываясь на нее, словно оставляя в яме с ядовитыми змеями и сомневаясь, увидит ли он ее еще когда-нибудь живой и здоровой.

– Я зайду еще, Шарлиз, – он снова покосился на Эрика, словно предупреждая его не сметь прикасаться к девушке. – Я должен быть уверен, что с вами все хорошо. До свидания. Простите.

Он медленно вышел, и Шарлиз, спотыкаясь, пошла запереть за ним дверь. Затем вернулась к Эрику, проклиная мужчин, которые никого не желали слушать и принуждали ее бегать между ними, изнывая от беспокойства. Около названого кузена она опустилась на колени, чувствуя себя виноватой донельзя. За то, что не сумела вовремя вмешаться. За то, что послужила причиной оскорбительных и несправедливых обвинений. За то, что не знала, как теперь залечить нанесенную рану.

– Только потому, что у меня такое лицо. Только потому, что у меня такое лицо… – тупо повторял Эрик, раскачиваясь, словно от боли. Она вздохнула. Да, пожалуй, потому. Хотя и не только потому… Но вряд ли он способен понять это до конца.

– Ну перестань. Эрик. Не придумывай. Не потому что лицо. Потому что Франц видел, как мы поссорились вчера из-за него. Эрик. Пожалуйста.

Он поднял на нее больные глаза и спросил с непередаваемой горечью:

– Что он имел в виду, когда сказал, что ты хотела помочь мне? Ответь мне.

– Я… я просто… Да ничего. Просто подумала, он врач, пусть он посмотрит…

Эрик ничего не ответил, опустил голову и закрыл глаза. Рука взлетела к лицу, но он не прикрылся от ее взгляда, а только сжал ее в кулак, прикусив зубами костяшки пальцев. И беззвучно заплакал. Шарлиз не знала теперь, кто из них двоих больнее задел его чувства, и застыла в немом раскаянии.