39. Глава 39.
Ужасно… Морок, наваждение. Не может быть, чтобы она, Кристина Дайе, скромная, уважающая себя девушка, пала так низко. И Призрак никогда бы не позволил себе ничего подобного. Раньше. Когда он еще приходил к ней в ином обличье. Но сегодня все перемешалось: свет с тенью, прошлое с настоящим, яркие фантазии с унылой реальностью, и стало возможно все – хоть воспарение в небеса, хоть пешие прогулки по воде, хоть прикосновение обнаженной ладонью к бесплотной душе. Но зато именно теперь, когда она перестала отличать день от ночи, когда весь мир утратил красочность и превратился в странный расплывчатый черно-белый сон, в котором к ней возвращались люди, которых она давно потеряла, все стало гораздо проще, чем, к примеру, было еще вчера… когда она была бывшей оперной певицей и невестой виконта де Шаньи.
Сегодня она была бывшей оперной певицей и бывшей невестой виконта де Шаньи. Все переменилось. Сегодня мужчина, в которого она едва не позволила себе влюбиться, но остановилась у самого края, пришел позвать ее за собой в мир, где стихла музыка, но открылась прямая дорога в необыкновенно манящую преисподнюю, где вместо бурления зловонной смолы и шипения раскаленных сковород грешников ждала сладкая нега и головокружительный аромат роз.
Столько времени неуверенности и сомнений, самобичевания, укоров совести, подавленных мечтаний, - и нужно было дождаться такой сильной встряски, чтобы наконец взглянуть на мир открытыми глазами. Что ж, лучше поздно, чем никогда. Она бежала по улице – не слишком быстро, насколько позволяли ей тяжелые волны пышных шелковых юбок, но со странным, мстительным удовлетворением в душе. Свободна. Ее демон мог следовать за ней – и она знала, что он не отстал, что он все еще рядом - но он не мог силой заставить ее служить ему. Продать душу дьяволу можно лишь с согласия владельца, а она его не давала. Была близка, так близка к падению, но удержалась.
Кто бы ни был тот, кто пришел искушать ее, она теперь точно знала, чего хочет сама. Пусть даже слишком поздно для нее, пусть. Зато и чаша весов не колеблется больше, повергая ее в пучину мучительных сомнений. Собственная душа распустившимся цветком лежала у нее на ладони, и она точно знала ответы на бесконечную череду вопросов, которые задавала себе.Кто захочет теперь слышать ответ?
Поздно раскаиваться, поздно вздыхать о том, что сотворила со своей жизнью. Она увидела в зеркале Призрака и разбила его. Ангел ночи все-таки принес ей несчастье. И собственной рукой она вытолкнула из своей жизни покой и любовь.
– Кристина… - молил ее тот, другой, который был прекрасен, как ангел, но в душе его царила тишина и вековечная мгла – в мертвой душе, куда никогда не ворвется мелодичной воздушной феерией голос скрипки или звучный бас органа. Она не остановилась на зов, а он не смел задержать ее силой. У демонов свои законы, которые они не могут преступать. И хорошо.
Она бежала домой, и не родился еще такой смельчак, который решился бы помешать ей. Мимо мелькали каменные громады старинных зданий, и сады Пале-Рояль, и площадь перед чернеющими руинами Оперы - тоже вихрем пронеслась мимо,отправляясь в сундук воспоминаний, туда, к углям скорби по рано умершему отцу, к памятио маэстро учителе, который так много для нее значил, к праху юной доверчивой Кристины Дайе.
– Кристина!
Знакомый голос, знакомый и чудесный, близкой и такой родной… Может быть, тоже морок?
Около нее остановилась карета, и из нее выскочил растрепанный молодой человек.
– Подожди же, Кристина!
Если это снова какая-то шутка богов, то она переходит все границы. Если преждевременно наступил день всех святых, и души умерших спустились и бродят среди живых, то значит, сегодня можно ожидать всего. Чего угодно. От самых родных, самых любимых людей, которые защищали и охраняли, и которые несли свет. Кристина зажмурилась и побежала так быстро, как только могла. До дома, где она жила… где теперь может быть проведет еще долгие-долгие годы в одиночестве и воспоминаниях о былом, оставалось всего пару кварталов. Кто-то – один из тех, кто следовал за ней, но она не видела который – догнал ее, и теплые руки легли на плечи, останавливая ее бегство.
– Рауль… - выдохнула она, бросая затравленный взгляд через плечо, пытаясь отдышаться и придти в себя, разобраться с тем, что и кого она видит перед собой. Порождение света или тьмы? Снова морок или живой, настоящий, любимый ею человек? – Рауль… Ты здесь? А спектакль? И твои друзья?
– Они поймут, Кристина. Я извинился перед ними и ушел в антракте. Прости, я должен быть пойти за тобой сразу… но я… я не мог понять. Кристина, Кристина… ну почему? Что я сделал?
Наверное, дорогого ему стоило переступить через гордость и обиду и последовать за ней. Эта верность… это и есть настоящее. Она печально улыбнулась, вглядываясь в него, ища признаков обмана и не находя их. Рауль. Ее Рауль. Или уже нет? Может быть, тоже ангел из ада, как тот, чей взгляд сейчас легко щекочет ей спину? Он где-то неподалеку, но ничего не может причинить ей, пока она не готова сдаться. Он может манить, но не может силой овладеть ее душой. Не может – без своей музыки. Змей-искуситель беспомощен без своего яда.
– А ты помнишь, кто такой Ангел Музыки, Рауль? – спросила она.
Он нахмурился, открытое лицо омрачилось и как будто высохло, лишилось жизненных сил.
– Все сначала, Кристина? Да? – горько произнес он, отступая от нее, и руки, сжавшие ее плечи, безнадежно опустились.
Кристина отрицательно покачала головой.
– Нет. Нет, Рауль. Не сначала. Я просто… просто хотела убедиться, что ты помнишь. Пойдем.
– Куда? – спросил он растерянно, потому что девушка уверенно взяла его за руку и повела за собой. Так, словно он был беспомощным ребенком, который заблудился в толпе, но она нашла его и не собиралась больше отпускать. Кристина обернулась. На противоположной стороне улицы маячила тень ее прошлого. Тень, для которой память об Ангеле не значила ничего. Рауль смотрел на нее взглядом немигающим и удивленным. – Куда, Кристина?
– Домой, - тихо ответила она.
– Поздно, - заметил он еще тише. – Я тебя провожу и...
– Нет. Пойдем.
– Кристина. Что случилось? Ты передумала? Я обидел? Скажи лучше все, сразу и сейчас. Все изменилось? Ты станешь моей женой?
– Да… стану. Теперь же. Пойдем.
– Но…
Впервые они поменялись ролями, и тот, кто всегда был уверен – сомневался, та же, которая всегда испытывала мучительный гнет сомнений – смело пошла вперед, не оборачиваясь больше.
– Пойдем, Рауль.
Они миновали оставшийся квартал, держась за руки и не говоря ни слова, и их провожал только полный досады взгляд цвета изумруда, подсвеченного полуденным солнцем.
Назавтра ее уже не будет манить непознанное. Самый действенный способ победить соблазн – поддаться ему. Только вовсе не так, как от нее ждут.
Кристина Дайе закрыла за собой дверь в прошлое.
–
– Ау, мадемуазе-ель! Хватит спать, этак вы, милочка, все проспите!
Плавая где-то на грани между сном и бодрствованием, Шарлиз приоткрыла глаза, в которых все дрожало и двоилось, с трудом припоминая, что произошло. Она стояла около Мэг, что-то говорила ей - и потом провал. Было ли это сегодня, вчера или три дня назад – не понятно. А теперь она лежала на кровати в какой-то незнакомой ей комнате, и перед ней возвышалась женщина, которая уже однажды едва не привнесла в ее жизнь плач траурного реквиема. Анна де Морано. И судя по улыбке, самодовольной и вредной, как у шкодливой девчонки, на этот раз Анна успешно пожала плоды своих усилий. Уловив огонек осознанного взгляда у своей пленницы, она приблизилась к Шарлиз и заявила тоном, в котором сквозили сразу и насмешка и сочувственное сожаление:
– Милочка, сразу должна сказать, что вам не посчастливилось.
Говорить было трудом тяжким и неблагодарным, так что Шарлиз молча ждала продолжения тирады. Голова у нее была такой тяжелой, что веки хоть пальцами держи. Между тем хозяйка дома всем своим видом выражала горячее желание поскорее высказать вслух свои саркастические комментарии, но только ее единственная полупроснувшаяся слушательница реагировала вяло, и это вызвало у нее досаду.
– Ну, что же вы не спросите – почему? – обиженно протянула Анна, сердито тряхнув тщательно завитой гривой цвета воронова крыла, как будто пригласила приятельницу выпить чашечку кофе и поболтать о сердечных делах, а та, угостившись на дармовщину, выказывала глубочайшее равнодушие к ее заботам.
– Воды, и спрошу, - мужества Шарлиз хватило всего на два слова, и те дались неимоверным напряжением занемевших голосовых связок. Она почти не ожидала того, но Анна вняла просьбе и добродушно протянула ей хрустальный стакан. Отпив и с облегчением рухнув назад на кровать, девушка перевела взгляд на похитительницу и исполнила свою часть уговора:
– И почему? – не то, что бы ей очень хотелось услышать ответ. Может быть после, когда она окончательно выползет из удушливых объятий нездорового сна, у нее и случится прилив энергии, когда захочется разобраться в происшедшем и найти свое место в головоломке. А сейчас – слишком плохо соображает голова, чтобы всерьез относиться к тому, что она очнулась неизвестно где и в обществе женщины, более чем внушавшей ей опаску.
– Да потому что покойный де Неш тупица! – с большим энтузиазмом объявила Анна, усевшись напротив нее. - Нет, не то, что бы я когда-либо думала, что барон ловкач, но даже презирая – я все равно переоценила его. Признаться, у меня был заказ из-под земли достать и пред светлы очи представить девицу Шарлиз Оллис от двоих, теперь уж никак не связанных друг с другом людей. Один умный, и один тупица. С тупицей дело иметь приятнее, не правда ли? Всегда есть шанс придумать какую-нибудь каверзу и оставить его в дураках.
– Я не понимаю… - кое-как выговорила Шарлиз, надеясь хоть отчасти сдержать утомительное и действующее ей на нервы щебетание. Анна на мгновение остановилась, захлопала длинными ресницами и примирительно развела руками.
– Ну ладно, я не буду вас долго утомлять. Я собственно хотела сдать вас из рук в руки покойному Нешу, а там уж выкручивайтесь как знаете, а мне что – мне лишь бы уплатили, а там уж меня не касается. Лично против вас, ей-богу, ну ничего не имею. Я бы выбрала меньшее зло. Но барон мало того, что банкрот, так еще и имел нескромность отдать концы. Посему – вам остается умный, с которым шутки плохи. Увы вам, но я сделала все, что смогла.
– Благодарю, - пробормотала Шарлиз без тени иронии. Просто машинально ответила так, как предполагают отвечать правила хорошего тона, и не вдаваясь в смысл сказанных слов. Чтобы вникнуть в них, нужно еще немного придти в себя. Апатия медленно, но проходила, и на душе начали поскребываться кошки, еще не вполне внятно, но напоминая о том, что в ее жизнь пришла какая-то беда, коснувшись и ее самой, и близких людей.
– У вас есть немного времени, пока я получу дальнейшие указания, что с вами делать, – невзирая на обещание не утомлять больше разговорами, Анна продолжала оживленно болтать, как будто заполучила активную и жизнерадостную собеседницу, а не сонную встревоженную девушку, которая только-только очнулась и пребывала в полной прострации. - Так что, мадемуазель, наслаждайтесь жизнью. Театры и прогулки по Булонскому лесу не обещаю, но морить голодом и запирать в холодных казематах тоже. Если вы конечно будете умницей, моя милочка. Но вы ведь не дурочка, верно? И мы с вами поладим. Главное, не пытайтесь удрать от меня. Хм, ну хотя бы, пока я не получу мои деньги. Впрочем, не думаю, что у вас есть шансы на спасение, как я уже говорила, человек, который вами заинтересовался, умен и обладает не слишком тонкой душевной организацией, увы. Хорошая новость для вас одна, он появится в Париже не завтра, а если и прикажет привезти вас к нему – путешествие тоже займет некоторое время. А это все – жизнь, не правда ли, милочка?
Милочка не слушала... Была ли болтливость Анны деланной или это и было ее естественное состояние – ничего полезного сказать она не могла. И так ясно, что неприятности явились к ней без приглашения и расположились надолго.
– А где… другие? – кое-как вымолвила Шарлиз. И ужасно боялась услышать ответ.
– Кто, моя милая? – ласково поинтересовалась Анна, даже не тая хищной улыбки, сделавшей ее похожей на оскалившуюся пантеру, изгибающую спину с опасным изяществом прекрасной дикарки, готовой и покрасоваться и прыгнуть на добычу – как придется.
– Все. Мальчик, Эрик, Франц… Где все?
Анна задумалась, прыснула и звонко расхохоталась.
– Бог мой, мы добрались до великой тайны имени! Теперь этот демон мне подвластен, с именем я легко свяжу его и заставлю мне служить, - веселилась она. - Так этого зовут Эрик? Миленькое имечко для страшилища. Что-то очень скромно и неоригинально. Нет чтобы назвать каким-нибудь Гиппалектрионом, чтоб уж впечатлять так впечатлять. А то Эрик… Да не смотрите на меня, как на мегеру, моя милая! Когда я покидала ваш гостеприимный дом, там все были живы. Даже мсье Эрик. Поверьте, рука не поднялась на этакую красоту.
– Живы? – машинально повторила девушка. Можно ли верить Анне? Она не знала.
– Да живы, живы. Небось уже давно попросыпались, поужинали и пьют чай с круассанами. И даже ваш Эрик, где вы только его откопали? Моя милочка, я поражена в самое сердце. Скажите мне по секрету – он ваш любовник? Если да, то я вами восхищаюсь.
– Да, - зло ответила Шарлиз. Чтобы доставить себе маленькое удовольствие увидеть, как недоверчиво-изумленная гримаска тронет красивое самоуверенное лицо женщины, ничуть не считающей себя злодейкой, зато не сомневающейся в своей исключительной ловкости и уме. И еще потому что в «да» на одну букву меньше, чем в «нет».
Анна изогнула одну бровь и восхищенно присвистнула.
– Надеюсь, все расскажете мне, каково это, - сказала она с веселой непосредственностью испорченного ребенка. – Правильно же мне говорили, что рыжие никогда не бывают скромницами...
–
В камине, несмотря на теплую погоду, слабо потрескивал огонь, распространяя вокруг себя одурманивающие волны разогретого воздуха. Должно быть, пожилой обитатель дома – был ли он хозяином или нет, этого Эрик пока не понял – любил погреть свои старые кости у очага. Помещение пропахло ароматическим дымом, словно здесь жгли какие-то травы. Войдя вслед за стариком в комнату, смутно напоминавшую кабинет, хотя книг на полках было гораздо меньше, чем неразобранного хлама от старых газет до потрепанных игральных карт, он украдкой вытер влагу со лба - в плаще было до смерти жарко, и появилось ощущение, будто плавятся мозги, но разоблачиться Эрик не рискнул. Он нуждался в ответах на свои вопросы, а не в обмороке.
– У вас прекрасный голос. Вы певец? – полюбопытствовал человек, так легко впустивший его в дом, который поначалу казался укрепленным не хуже крепости Ля Рошель. Эрик мигнул, удивленный первым вопросом того, к комуна ночь глядя нагрянул через забор незнакомец, до самых глаз закутанный в черный плащ. Но он никак не был склонен к праздной болтовне, пусть даже о музыке и его голосе, и не ответил ничего, остановившись на пороге черной зловещей тенью. Мрачно оглядел комнату, ища подвоха, но казалось дом был пуст и тих - никто не подкарауливал потерявшего бдительность гостя, никаких не видно было ловушек вроде тех, которыми он больше развлекал себя, чем по-настоящему обезопасил свой уединенный мирок в оперном театре. Кто хотел, тот все равно нашел его подземный дом и разрушил его…
– Итак? – поощрительно спросил старик, не дождавшись никаких объяснений от непрошеного гостя. Сладко зевнув, он удобно устроился перед огнем, откинувшись в кресле и накрыв пледом колени. – Вам нужно… что?
– Мне нужен барон де Неш, - прямо ответил ему Эрик, вглядываясь в благообразное лицо, обрамленное сединами, но не увидел ни признаков тревоги, ни интереса – лишь абсолютный штиль безмятежности.
Да, глупо было бы рассчитывать, что старик ответит «А, вот оно что, Неш! Конечно. Забирайте»… Виски поклевывала дергающая боль, и ни сил, ни фантазии на то, чтобы подойти к интересующему его вопросу издалека, уже не осталось, так что Эрик рубанул сплеча. Но противник его не моргнул глазом. Отпираться впрочем тоже не стал.
– Что ж, не удивлен. Вы за последних дней десять уже кажется четвертый или пятый человек, который интересуется господином бароном. Сожалею, но его нет дома. Когда он вернется, я тоже не знаю. Ничем не могу помочь. Право же, сколько можно ходить? – заметил он немного раздраженно. Но раздражался он или нет, Эрик не собирался уходить просто так. Он нуждался в ниточке, любой ниточке, которую можно размотать, добравшись в конце концов до хозяина дома. Который, вполне возможно, не знает ничего существенного…
– А кто приходил в другие разы? – поинтересовался он, впотьмах нащупывая хоть какой-нибудь путь из этого тупика.
– Кто? Хм. Люди. Они не называли себя, - старик скучая пожал плечами. Но как ни странно, отвечал охотно, хотя казалось бы любой на его месте отправил бы к дьяволу позднего визитера, который совал нос не в свои дела – тем более, дом охраняет злобная клыкастая свора. Можно ли верить хоть единому слову столь странного человека? Более всего похоже, что нет.
– И вы так легко впускаете в дом людей, которые не называют себя? – резко бросил Эрик.
– Человек, который задался целью войти, как вы например, все равно изыщет способ, - мудро заметил его престарелый собеседник, почти слово в слово повторив его собственную мысль. - Проще впустить и выслушать. Кому нужен старый дворецкий? Я смотрю за домом. Кормлю его псов. Приглядываю за порядком. Я не доверенное лицо и не родня. Господину барону нет дела до меня. Мне – до него, хотя на старости лет мне и не хотелось бы остаться без места. Совершенно очевидно, что я не знаю, где мой господин, иначе бы он не оставил меня здесь, побоявшись, что мне силой развяжут язык.
– А кто недогадлив и все равно попытается развязать вам язык? – Эрик позволил себе подпустить в голос легкую угрозу, пока легкую… так, для острастки.
Дворецкий не выказал испуга, хотя намек был прозрачней колодезной воды.
– Ну, до сих пор недогадливых за господином бароном не присылали. Все были людьми понимающими, - ответил он серьезно, заинтересованно поглядывая на странного гостя.
– И вы полагаете, я тоже не причиню вам никакого вреда? – еще на полтона больше угрозы в интонации… Но на лице старого дворецкого не дрогнул ни один мускул.
– Ни малейшего.
– Вы так уверены? - угроза хлынула волной, будто освободившись от оков - стихийная сила, сметающая неразумных со своего пути.
– Ну посудите сами. Разговариваете вы, как человек образованный, не отморозок. Пришли в одиночестве, хотя могли бы привести с собой помощников, которые бедных собачек бы перестреляли, а за ними и путающегося под ногами старика. Лицо свое скрываете капюшоном. Если б вы собирались поджарить мои старые пятки, а потом перерезать горло, стали б вы кутаться в плащ по самые глаза?
Эрик позволил себе мрачно усмехнуться под защитой плотной материи, скрывшей от любопытных глаз его презрительно искривившийся рот. Старик рассуждал разумно, но забыл, что кроме правил, в мире есть и исключения. И некоторые прячут лицо не из соображений осторожности, а просто потому что не могут иначе. И не важно, проживет ли старик до ста лет или погибнет через пять минут от его руки.
– И тем не менее, - сухо заметил Эрик, - я не уйду, пока не переверну весь дом вверх дном. И поверьте, меня не подкупит то, что вы сами отперли передо мной дверь.
– Да ради бога, - любезно кивнул дворецкий, и не думая возражать. – Тут уже до вас искали-искали, а что искать-то? Барон уехал, в доме его нет, и сам он не хочет, чтобы его нашли. Ну, дело ваше, раз надо так надо, делайте что хотите. - И он спокойно протянул Эрику связку ключей, как будто видел его не в первый раз в своей жизни, а по меньшей мере съел с ним вместе пуд соли, проникнувшись безграничным доверием. Видимо, этот человек четко уяснил единственный способ выжить в доме своего подозрительного работодателя, который был асом в искусстве наживания врагов – никогда и не с кем не спорить. С непоколебимым спокойствием он придвинулся вместе с креслом к очагу и сладко зевнул. – Понадоблюсь – зовите. А пока я пожалуй подремлю, я, знаете ли, давно уж привык вставать на рассвете, так что глаза просто слипаются. Я уж и спал, когда псы забеспокоились, а там и голос ваш услышал.
Несмотря на полученное разрешение делать все, что душе угодно, большой пользы это Эрику не принесло. Находиться в доме и найти что-то в доме – между одним и другим лежала пропасть, и он стоял у обрыва тоскливо глядя на противоположный берег, без единой тростинки рядом, чтобы проложить мост на другую сторону… Он был в доме Неша, но дом этот был заброшен, как выбранная угольная шахта. В сердце постучалось отчаяние. Единственная ниточка норовила оборваться в его руках.
И пока он гоняется за химерами, где-то роняет скупую слезинку бедная маленькая Кристина, которая всегда так легко поддавалась обаянию красивых сказок. У его судьбы вполне может хватить жестокости оставить его наедине с осознанием, что он не воспользовался возможностью защитить хотя бы одного человека – того, которым дорожил больше жизни, оставив его в беде только ради того, чтобы не суметь спасти другого…
Никогда еще он не знал чувства такой беспомощности, бессилия, понимания, как мало на самом деле он знает и умеет. Его музыка, как она ни была прекрасна, не свершит чуда. Его голос не проникнет сквозь пространство и время. Его познания в химии или механике не подскажут, как в огромном городе расслышать знакомый стук сердца, затерянного среди тысяч других. Его художественный дар не поможет найти девушку, которая тоже быть может мысленно зовет его на помощь… Его ли? Или совсем другое имя сорвалось с ее уст, когда в отчаянии ее губы вымолвили жалобный зов? Может быть, ее губы шепнули с надеждой имя того, кого она любила, а не в ком всего лишь нуждалась? Что ж… даже если так. Он все равно должен найти ее. Храбрую девочку, которая не побоялась протянуть руку такому, как он, и помочь ему устоять на ногах. Вряд ли он выжил бы тогда, если б она не дала ему возможность как-то отдышаться… примириться с потерей, просто отлежаться в норе, заливая раны и привыкая к мысли, что впереди нет никакого света. Не задавая вопросов, не пытаясь лезть в душу, не ставя условий, она просто дождалась, пока схлынула первая волна боли, и он начал воспринимать мир не только через призму неразделенной любви. Может быть, только сейчас, потеряв ее, он мог в полной мере оценить ненавязчивую поддержку, которую она ему подарила. Так странно иметь кого-то за спиной, так ново – учиться доверять. Мог бы он научиться доверять Кристине, если бы вдруг… если б каким-то чудом ему удалось уговорить ее остаться с ним? Наверное, нет. Любил бы, безумно, бросался бы очертя голову исполнять любое ее желание, но всегда ждал бы, что она передумает, устанет от него и захочет освободиться от бремени тяготящих ее уз. Шарлиз хотя бы никогда не боялась его и не презирала. И не любила.
А теперь он бродит по пустым комнатам и не может придумать ничего путного. Вернется ли сюда этот барон? Когда? Караулить его бесполезно. Эрик, все больше нервничая, порылся в бумагах. Резкие неловкие движения рук – он ронял больше, чем успевал просмотреть. Естественно, он ничего не нашел. Было б странно, если б случилось как-то иначе. Не оставит же человек, который явно не хочет, чтобы его нашли, на виду конверт с адресом или записку с подробными разъяснениями, где он нашел пристанище.
Время двигалось неумолимо, и поздний вечер незаметно перешел в глубокую ночь. Несмотря на несколько часов дневного беспамятства, хотелось спать, и с упорством дятла виски долбила тупая боль. Просто нужен отдых… Но некогда. Некогда. А стрелки ленивыми рывками переползают по циферблату от отметины к отметине. Два ночи. Три. Четвертый час… Перебрано столько вещей, изучено столько смятых писем, заметок на полях, выброшенных в корзину черновиков. И ни одной зацепки. А что, если он вовсе уехал из Парижа? Что, если и Анна уже давно катит по дороге в сторону лотарингских холмов или марсельских доков?
Черт… Что же делать? Надо как-то иначе действовать, подойти с другого конца, раскрыть свой разум и вбирать какие-то мелочи, тонкие невидимые глазу намеки… читать тайный смысл танца взвившихся в воздух пылинок, мшистых следов пепла на столе, ненароком оставленных царапин… Каждый предмет знает что-то о своем хозяине, и может рассказать о нем тому, кто умеет видеть. Но он не видел ничего… кроме безалаберного и не слишком умного человека, алчного и чуждого прекрасному, недоверчивого, скрытного и имеющего слабость к псам размером с теленка.
Эрик задумчиво взял в руки игрушечную кость, отмеченную крупными вмятинами от зубов и бурыми пятнами засохшей крови. «Меня недавно трепал щенок, - поделилась с ним игрушка. – Щенок, у которого челюсти размером с твою руку. У него резались зубы, и ему было не больше полугода». Брезгливо отбросив искусанную деревяшку, Эрик сосредоточился на новой мысли. Что ж – пора будить старика. Можно попытаться подобраться к барону с другой стороны…
Пусть шанс и невелик, но так или иначе – он до этого мерзавца добраться должен.
–