40. Глава 40.

Все было бы гораздо проще, если бы не лицо.

Человек – обыкновенный, серый, безликий и никому не интересный представитель своего племени может легко затеряться в Париже, но паре бордосских догов, чью матушку вязали с призером международной собачьей выставки, сделать то же самое уже сложнее. Старик дворецкий не пылал желанием обсуждать хозяйских псов, но под нажимом Эрика кое-что рассказал. Немного и с виду сведений бесполезных, как гороховая шелуха, но все-таки это была зацепка. Даже не зацепка – крошечная заноза. Выставку, которую барон почтил своим вниманием, устраивал Жокей-клуб, и туда то и направлялся Эрик на рассвете следующего дня. Бесцветным ранним утром, пока еще воздух был свеж и зябко прохладен, он по крайней мере не так дико выглядел в своем мрачном плаще, делавшим его похожим на монаха-отшельника или на больного лепрой, чудом не вывезенного на остров. Родись он столетием раньше, он взял бы в руки колокольчик, и никто, кроме явных самоубийц, и близко не подошел бы к нему в страхе перед смертоносной заразой. Но времена изменились. Пусть меньше вероятность получить промеж лопаток арбалетную стрелу – просто так, потому что показался подозрительным или опасным вооруженному лихачу, зато в любой момент его личностью может поинтересоваться какой-нибудь рьяный жандарм, обозревающий вверенные ему для наблюдения и охраны окрестности. Пока везло. Эрик держался в тени домов, и почти никто из редких прохожих не обращал внимания на странного настороженного человека с крадущейся походкой – походкой, как у выслеживаемого охотниками зверя

На месте пожилого обитателя баронского особняка, сам Эрик вряд ли выпустил живым такого визитера, как он. Но тот равнодушно позволил ему уйти, тем более видел, что Эрик пребывал в не слишком добром расположении духа, не обнаружив ничего по-настоящему серьезного. «Кто знает, для кого вы ищете моего господина? – спокойно пояснил он, любезно провожая своего гостя до ворот. - Я мог бы спустить на вас собак, но откуда мне знать, что назавтра ко мне не нагрянет полиция искать ваши останки? Мне ведь не ведомо ни ваше имя, ни род занятий. И куда мне тогда закапывать ваши обглоданные кости? Я всего только дворецкий и не собираюсь оканчивать свои дни на каторге, даже если за старостью лет меня освободят от ножа гильотины». И с этими словами старик распахнул перед ним ворота, а голодная свора, злобно сверкая огоньками желтых глаз ему вслед, держалась поодаль, хотя этот немощный уже человек никак не мог бы противостоять их натиску, вздумай псы погрузить зубы в плоть убийцы их сотоварища.

Задавшись целью, уверенно куда-то идти – это единственное, что приглушало тревогу. Стоило остановиться – и от страха накатывала дурнота. Он не смел обманывать себя и признавал, что боится. Не за себя, хоть вся полиция Парижа была поставлена на ноги ради поимки Призрака оперы, мошенника и убийцы. Боялся придти слишком поздно или вовсе забрести в тупик, не обнаружив никаких следов. Боялся, потому что могущество хозяина несуществующего ныне театра - это было ничто, пустое место рядом с могуществом людей, бездумно смахнувших с игральной доски одинокую пешку. Глуп он был бы, если бы по-прежнему мнил себя вершителем судеб. Быстрый мерный шаг заставлял сердце биться ровнее и не разрываться на три части, каждая из которых на разные лады звала его за собой – в прошлое, настоящее, в будущее. Та часть сердца, что упорно стремилась в прошлое, гнала его бросить все, разыскать Кристину, пасть на колени перед ней, узнать, как она пережила эту ночь, что с ней, кто около нее. Но приходилось крепиться, не давая вчерашнему дню полной власти над собой, и он шагал вперед, минуя поворот за поворотом. Жеан был будущее… Единственная надежда обрести мир - открыто любить, не стыдясь себя, и получать что-то в ответ. Знать, что есть дом, где тебя ждут, и семья, чтобы подарить понимание и тепло. Все, чего никогда не знал сам, в отместку судьбе он мог бы дать существу, такому же заброшенному и обделенному, каким был рожден и он. Но до этого будущего еще нужно дожить… набраться терпения еще на несколько лет, пока несмышленыш не превратится в человека. А пока - нужно стараться думать, что хилый лекарь приглядит за мальчиком, как обещал, и не терзать свой разум сомнениями, потому что тревога отнимает силы и ослабляет дух.

Настоящим же была Шарлиз, и ей грозила самая серьезная беда. Ее не было в прошлом, ее не будет в его будущем, но сегодняшний день, пусть серый и ненастный, принадлежал этой девушке. Если она только еще жива.

Стоя перед входом в Жокей-клуб, Эрик нервно сглотнул, сражаясь с собой. Вряд ли его легко впустят внутрь, но он все равно должен попытаться провести свое маленькое расследование, несмотря на протестующую судорогу, скрутившую внутренности. Там люди. Множество людей. Пару месяцев назад он бы и не помыслил пройти сквозь строй любопытных, не обдумав прежде свой внешний вид до мелочей – так, чтобы ни одна живая душа не сумела проникнуть в его тайну. Но сегодня, если понадобится, он сможет, сможет – без маски Красной Смерти. И потому, что от силы его духа зависит чужая жизнь. И потому, пожалуй, что девушка, которую он хотел спасти, отчасти приучила его не впадать в неистовство, если его лица касался чужой взгляд. Но только отчасти… Он научился приоткрывать выработанную годами защиту, но была разница, кому открыто посмотреть в глаза – тому, кому доверял, или чужому, всегда готовому презрительно насмехаться над ним и кривиться от отвращения.

Мимо проходили люди, и будь он деревянным истуканом, его б уже отполировали до блеска скользящие по нему беглые любопытствующие взгляды. Они здоровались с привратником и друг с другом, переговаривались, жестикулировали, о чем-то спорили, проходили внутрь или задерживались поодаль, время от времени вопросительно поглядывая на замершего в двух шагах от двери странного чужака – будто персонажа безвкусной пьесы, где гротескный злодей всегда в черном и всегда мрачен. Но на самом деле они были заняты собой и своими собственными делами. Эрик знал это, но знание не всегда означало принять правду и поверить в нее до конца.

– Что вам угодно, сударь?

Эрик поймал прямо устремленный на него подозрительный взгляд. Побуждение отшатнуться назад было сильным, но он одолел его и приблизился к окликнувшему его привратнику, приподнимая капюшон, так чтобы тот мог разобрать, что под ним – обыкновенный человек. Или необыкновенный, но все равно человек…

– Поговорить. Мне нужен тот, кто разбирается в собаках. Породистых собаках.

Взгляд привратника жег и буравил его, пытаясь разглядеть лицо. И почему им так интересно, почему? Эрик осторожно отвернул голову, приподнимая капюшон еще выше, чтобы усыпить здоровую подозрительность человека, назначенного охранять безопасность членов клуба. Тот и правда немного расслабился, мельком увидев левую часть лица незнакомца.

– Желаете приобрести щенка от призера?

– Да, - повод был не хуже любого другого, так что Эрик легко подтвердил предположение привратника. Видимо, от желающих пополнить свою псарню чемпионами не было отбоя, потому что на него сразу поглядели как на докучливого посетителя, которых не счесть сколько приходит отвлекать занятых людей от работы.

– Через три месяца будет новая выставка, приходите, - официальным тоном объявил поскучневший охранник, и даже потерял интерес к сомнительному виду раннего визитера, навевающему мысли о разбойниках с большой дороги.

– Мне нужно теперь же, - веско заметил Эрик, скрещивая руки на груди и давая понять всем своим видом, что легко не уйдет и с ним лучше не спорить

До чего же устал он постоянно играть эту роль… роль, усвоенную много лет назад, когда она помогла ему выжить, обрести влияние, залечить израненную гордость, став гораздо более пугающим и опасным, чем люди, которых он когда-то так боялся… Будь он тогда старше и мудрее, он наверно помнил бы, что они были больше смешны и жалки, нежели на самом деле так пугающе жестоки. Но он запомнил только страх, боль и раскаты хохота, больше ничего. Прошло столько лет, а маска, которую он примерил однажды, приросла к нему и стала вторым лицом. Упреждай удар, - учила его жизнь. Страх лучше, чем презрение, - говорила оскорбленная гордость, устав сжиматься от боли, когда он слышал перешептывания и смех. Может быть, не имевший отношения к нему. Но, наверное, он никогда уже до конца в это не поверит… Привратник Жокей-клуба слегка попятился, но не так, чтоб особенно испугался.

– Теперь же – никак невозможно, сударь.

– Вы ведь всего лишь привратник? Не председатель? – резко бросил Эрик, требовательно наступая на него. Плохая идея, с учетом того, что этот человек был вооружен. Но, видимо, он не был особо привычен к опасным посетителям – в конце концов он не сторожил ничего ценного– ни королевских особ, ни великих драгоценностей.

– Верно… - осторожно ответил побледневший привратник, косясь на дверь, как будто мысленно оценивая возможность отступления и бегства.

– Тогда, пожалуй, знаете не все, так? Есть тут, кроме вас, и другие, осведомленные лучше. Вот и придумайте, к кому мне обратиться не через три месяца, а сейчас, - деньги таяли с устрашающей быстротой, но Эрику было не до экономии, и он решительно вложил в руку привратника луидор. Великого чуда тот не совершил, но ощутимо усыпил сомнения в добрых намерениях странного человека, который не хотел, чтобы его видели, и чей голос звучал так недобро, как будто замыслил преступление, а не всего лишь приобретение породистого щенка.

– Э… На конюшне там есть ветеринар, почему б вам не поговорить с ним? – предложил привратник, пряча деньги и карман и на всякий случай отступая подальше. - Он каждого пса знает, как облупленного, а уж кто породистый, а кто нет, понимает получше, чем высокое жюри.

Дальше все сложилось как нельзя лучше. Маскируя интерес к барону под интерес к принадлежавшим ему бордосским догам, ветеринара удалось разговорить, хотя поначалу он тоже отнесся к расспросам настороженно. Зато и отвечал даже без помощи золотого тельца, видимо, решив, что избавиться от странного гостя проще всего удовлетворив его любопытство. Барона он прекрасно помнил, потому что тот был частым гостем клуба, и не в первый раз приобретал собак, более того, сам по-любительски занимался выведением новых пород, правда, не слишком удачно, и официального признания не получив. Щенков, весьма дорогостоящих, ветеринар помнил еще лучше, потому что буквально недавно подросшие псы подравшись основательно порвали друг друга, и ему пришлось штопать им бока. Барон, как осуждающе заметил собачий доктор, совершенно не умел воспитывать своих собак, и вместо надежных и преданных сторожей получал непокорных, жестоких и разболтанных лодырей. Эрик слушал вполуха, прерывая разглагольствования, когда видел, что собеседник сел на любимого конька и вместо полезных сведений пичкает его подробностями правильной дрессировки. Зато услышав, что ветеринар только недавно ездил лечить раненых животных, едва не вскрикнул от радости. Выстрел наугад оказался на удивление удачным. Он заполучил новую ниточку, которая тянулась к барону де Нешу.

Через час он уже стоял перед небольшим строением, где по последним сведениям обитал аристократ и прусский шпион, наверняка имевший отношение к исчезновению Шарлиз Оллис – человек, которого охраняли только два дога устрашающего вида - Йорк и Ланкастер, как гласила их пышная родословная, изобилующая наградами и призами.

–

– Черт, черт, черт… Ты, должно быть, стареешь, Робер. Не иначе.

– Помилуйте, комиссар, мне тридцать четыре года, мне до заката еще лет десять собирать дань с прекрасного пола. Вот как раз доживу до ваших лет, и можно отправляться на покой, - любезно откликнулся Шатильон. Двое мужчин завтракали в небольшой таверне, укрывшись от любопытных глаз в отдельном кабинете, куда им принесли заказанную пиренейскую баранину со специями, которую оба активно уплетали, несмотря на мало располагающий к хорошему аппетиту обмен колкостями.

– Ты глупец, - комиссар в досаде звякнул вилкой так, что тарелка содрогнулась, едва не расколовшись надвое. - Ты не просто не выполнил то, что от тебя требовалось, ты все испортил, Робер. Ты знаешь, надеюсь, где провел нынешнюю ночь виконт де Шаньи?

– Знаю. Не скажу, что я присутствовал при том действе лично - мне претит подглядывание за чужими любовными играми - но догадываюсь, что в постели Кристины Дайе, - и он с томной усмешкой закатил глаза..

– И что это означает, по-твоему? – едва сдерживая негодование, бросил Жювиль, раздраженно втыкая вилку в мясо, с таким остервенением, будто в горло злейшего врага.

– Что виконту нет теперь никакого интереса жениться на мадемуазель Дайе, - сказал с безмятежной улыбкой его собеседник, аккуратно промокнув губы салфеткой прежде чем отпить от своего бокала. Жювиль затрясся от злости.

– Глупец, напыщенный глупец. Меришь всех одной меркой - по своей продажной, подленькой душонке. Теперь Шаньи женится на ней, что бы ни случилось, понятно тебе? Он себя мнит порядочным человеком! Да он такой и есть, в отличие от тебя! И что бы мадемуазель Дайе ни вытворяла, пока она сама не заявит, что отказывается выходить замуж – а кто, помилуй бог, откажется выходить замуж за титул виконтессы и состояние этой семьи? – до тех пор Шаньи будет считать своим долгом вернуть ей доброе имя!

– Так глупец я или виконт де Шаньи? – лениво поинтересовался Робер, не забывая энергично орудовать ножом и вилкой, расправляясь с завтраком.

– Оба! – рявкнул комиссар. – Эта девчонка провела вас обоих, как желторотых мальчишек, а вы станцевали под ее дудку! Ну ладно виконт, влюбленный юнец! Но ты, Робер, черт тебя подери? Неужели все, на что ты способен, это сорвать один жалкий поцелуй у растерявшейся глупышки? И это вот твой хваленый шарм, которым ты привлекал к себе иностранных принцесс, представляясь чуть ли не особой королевских кровей, или что ты там наплел той австриячке, из-за которой чуть не разразился международный скандал? Это ты-то, принц всех альфонсов и герцог бедняцких задворок Ангулема! И теперь ты хлопаешь глазами, как будто так и надо было – завести мадемуазель Дайе еще прочнее в семью де Шаньи!

– Тише, тише, Жювиль! – недовольно отмахнулся Робер.– Вы привлечете ненужное внимание и к себе, и ко мне. Криком делу не поможешь. Во-первых, ничего еще не потеряно. Кристина Дайе еще вполне может отказаться выходить замуж, если я еще немного поработаю с ней. Вы уж многого от меня хотите, Жювиль, влюбить девушку в себя за один вечер! И между прочим, вы глубоко заблуждались, Дайе действительно любит своего виконта, хотя ваш убийца тоже еще как влечет ее, но тут что-то другое, не пошлая связь хористочки с каким-то подземным выродком. Черт их поймет, что там между ними было, но не то самое, от чего родятся внебрачные ребятишки. И ваша Кристина, умничка, рассудила верно – в темноте все кошки серы. Я это глубоко одобряю и ощущаю в ней родственную душу. Откровенно говоря, мадемуазель Дайе вызвала у меня глубокое уважение, это был ход, которого я от нее никак не ожидал. Это не каждая женщина умеет – защищаться тем же оружием, с которым на нее напали. Что говорит о немалом чутье и воображении.

– Хватит петь дифирамбы твоими заботами будущей виконтессе, Робер. Надоело.

– Все-то вам надоело. Скучно с вами, Жювиль. А что вы от меня хотели, чтобы я мгновенно соблазнил девушку, которая влюблена в другого? Я и так проделал немало, и виконту просто повезло, что он вихрем промчался мимо, не удосужившись поговорить со свидетелями той восхитительной сцены. Впрочем, что-то мне подсказывает, что вы и сами прогуливались неподалеку, дружище комиссар. Но ему еще расскажут – мир не без добрых людей. Если он и не откажется жениться, то ссора им обеспечена. А поссорившиеся любовники это просто глина в руках скульптора – бери и лепи, что вздумается.

– Вижу я, как ты лепишь из своей глины, Робер! Пока я вижу одно - ты специалист больше по пустой болтовне и хвастовству и мастер по примирению любовников. Не пойти ли тебе в свахи, а? Между тем – ты понимаешь это или нет? - с каждым днем растет возможность того, что преступник уехал из Парижа и объявится где-нибудь в другом городе, где снова примется за старое, только ловить его уже будут другие, а парижская полиция окажется сборищем растяп.

– Хм. Так и есть, нет? – ехидно ухмыльнулся Шатильон.

– Поговори еще! – крикнул на него разозленный комиссар, замахнувшись салфеткой, которую тут же раздраженно швырнул на пол. – Черт. Нет, Робер, осточертела мне твоя наглость. Толку от тебя нет, лучше отправляйся-ка ты на каторгу!

– Другие предложения будут? – насмешливо поинтересовался тот, шутливо вздыхая и отправляя в рот очередной кусочек баранины.

– Помолвка должна быть разорвана до конца недели, да так, чтобы все газетчики слетелись на горячее! Чтобы Париж гудел, как разбуженный улей! А не можешь – так и говори, и я буду обдумывать другой план, а ты вместо того, чтобы перепрыгивать из постели в постель, будешь вшей кормить на грязном матрасе и обрастать годами не стриженой бородой! Будете там веселиться на пару с матушкой этой маленькой Жири, которая, кстати, так и не объявилась. Ты так и не знаешь, где она?

– Понятия не имею, - ответил Робер, чуть улыбнувшись, но Жювиль не заметил искорки лукавства, вспыхнувшей и погасшей, как фитилек лампады.

–

Дернув дверь, Эрик обнаружил, что она не заперта. В отличие от особняка на улице Шанврери, куда попасть было сложнее, чем в три дня совершить все подвиги Геракла, сюда мог войти кто угодно, никого не опасаясь… Тревожное обстоятельство, заставившее его похолодеть. Слишком просто. Слишком пусто. Барон мог покинуть и это место, перебравшись еще куда-нибудь за тридевять земель, и попробуй тогда найди способ напасть на его след. Ступая бесшумно и осторожно на случай, если легкость, с которой можно было проникнуть в дом, обманчива, Эрик вошел в дом – достаточно простой и скромный, скорее всего снятый на время, чтобы отсидеться в безопасном месте. Что ж, как сказал ему тот полицейский, что умирал от желания одеть на него кандалы и запереть в тюрьме в ожидании приговора – нельзя иметь столь явные слабости. Барон заядлый собачник, и нарушил свою конспирацию ради того, чтобы привезти к любимцу знающего лекаря.

Кто-то тихонько заскулил за стеной, заставив Эрика насторожиться. Унылое, жутковатое подвывание – значит, псы здесь… Уже неплохо. Он нащупал пистолет и положил на него руку, готовый ко всему – ко всему, кроме барона де Неша, лежащего лицом вниз на полу…

– О нет… - пробормотал он чуть слышно. Проклятие сорвалось с губ протяжным стоном. Стоя над телом человека, которого разыскивал со всей изобретательностью, на которую только был способен, Эрик пережил несколько мгновений полного ступора, когда все мысли до единой покинули его, и он просто стоял опустив руки и смотрел… Смотрел с равнодушной безмятежностью безмозглого растения, не понимая, что это все может значить, что вообще он видит перед собой, не мираж ли это, и как теперь быть.

Оборвалась все-таки ниточка, которую он тщательно разматывал. Кто-то нашел Неша первым, и теперь он ничего и никогда больше не скажет. Запеклось на полу темное кровавое пятно – злобный, издевательский привет, который передавали ему свыше, напоминая, что всякое его начинание, доброе или злое, коварное или простодушное, найдет все тот же, неизменный ответ - «нет»… Снова небеса насмеялись над ним! На этот раз – за что? Разве он не хотел всего лишь помочь, спасти, защитить? Разве он замыслил какое-то зло? За что! Воображение – его бич и его дар – поспешило нарисовать перед ним картину бесчеловечной расправы, которую люди, легко жонглировавшие чужими жизнями, могли учинить над той, что называла его братом… Если они расправились с крепким мужчиной, что тогда они сделают с девушкой, которая по недоразумению попала в их игры? О, он слишком хорошо понимал их. Разве сам он не таков? Разве Пьянджи был виноват в том, что ему велено было выйти на сцену и петь партию Дон Жуана? Он мешал, вот и все. И Шарлиз сейчас тоже не вписывалась в чьи-то планы. Может быть, она уже погибла. А может быть – отчаянно зовет на помощь. И никто не придет. Никто, кто мог бы помочь.

– О боже, боже, ну что же это такое, - яд бесконечной горечи, бессильного протеста против вызывающей пристрастности к нему злодейки-судьбы проник в его стон, превратив его почти в крик – хриплый, как у раненого ворона. И вслед за отупляющей мертвенной апатией пришел гнев – горячая, сбивающая с ног волна, противостоять которой было невозможно, да и не нужно, потому что спешить теперь было попросту некуда, и самое время было выпустить демона отчаяния на свободу. Посыпались колючими осколками расколотые стекла, треском и вязким шлепком воззвало к милосердию перламутровое фарфоровое блюдо с подсохшим и заветренным вчерашним ужином, звонко разбились от удара о пол часы, и остановилось время, замкнутое в плену согнутых стрелок. Пока пылал огонь ярости, можно было ни о чем не думать, невозможно было думать – и он крушил все, что видел вокруг, пока не оставили силы, и Эрик не опустился на колени перед распростертым телом.

Кто видел бы его – поразился бы, какое горе причинила ему неподвижность человека, которого он видел мельком и всего лишь раз, и подумал, что он только что потерял лучшего друга... Но он потерял врага, и хуже того ничего нельзя было выдумать.

Тревожный скулеж вторил его стону, и за дверью шумно царапали когти, будто не понимая, почему хозяин не отпирает дверь, когда к нему так стремятся его четвероногие питомцы. Этот настойчивый тоскливый вой понемногу приводил его в чувства. Ярость ушла, ушел гнев… осталась только тупая душевная боль. Должно быть, можно было придумать что-то еще, какой-то иной путь, но он не верил больше, что сумеет преодолеть рок, который упорно хотел отрезать его от человечества, и губил всякого, кто решился бы разглядеть под ужасной внешней оболочкой измученного одиночеством человека. Он бы поклялся небесам, что навсегда оставит в покое этих людей - и эту девушку, и ребенка, которого она растила, но знал, что солжет, и не посмел гневить высшие силы лицемерными обещаниями. В одиночестве и тишине – без музыки и без единого друга ему долго не протянуть. Не протянуть и недели – оставшись в своем уме. А в безумии, кто знает – на что он окажется способен. Он и так, видит бог, сотворил за свою жизнь больше, чем ему когда-нибудь будет прощено.

С усилием поднявшись на ноги, Эрик повернул торчащий в замочной скважине ключ и распахнул дверь, впуская нетерпеливо скулящих псов. Могут ли они найти убийцу? Наверное, нет. Если же да… есть ли шанс, что убийца причастен к похищению Шарлиз? Может быть, и есть… Псы затеяли вокруг хозяина шумную возню, виновато подвывая на разные лады. На Эрика они внимания не обращали – должно быть, натасканные не впускать в дом чужих, а кто уже вошел – тот, стало быть, гость хозяина и существо неприкосновенное.

Между тем, барон де Неш, которого его подопечные тормошили, как куклу, будто приглашая поиграть: то толкая носом, то мягко захватывая зубами – каждый размером с большой гвоздь и такой же острый – шевельнулся и слабо застонал. Эрик вздрогнул, встрепенувшись, боясь поверить, что не ослышался. Дыхание перехватило, натянутые до предела нервы отозвались дрожащим звоном, как струны расстроенной скрипки. Шагнув к барону, он присел на корточки и пощупал пульс у него на шее. Наверное, с этого нужно было начинать, а не выходить из себя, поддавшись отчаянию… потому что сердце Неша билось. Дни его на земле еще не были исчерпаны до конца.

Возликовав, Эрик поспешил достать веревку и, отогнав обоих догов, стянул лежащему человеку руки за спиной. Хватит уже сюрпризов - если барон приберег какое-то оружие, то стоит заранее лишить его возможности вредить, да и вообще проявлять какую-либо самостоятельность. Связав его, Эрик рывком перевернул его на спину, беспомощного, как сучащего лапками жука.

– Рад знакомству, барон де Неш, - проговорил он сквозь зубы, глядя в неприятное угловатое лицо, испачканное бурыми пятнами высохшей крови. Мышиного цвета волосы с проседью курчавились над низким, тяжело нависшим над глазами лбом. – Это хоть точно ваш хозяин? – вопрос, не требовавший ответа, адресовался беспокойно рыщущим вокруг псам... Но как будто Эрик узнавал его – тот самый человек, на которого они с Шарлиз наткнулись в нескольких шага от особняка ее хитроумной тетки. Тогда было довольно темно, но все же он неплохо его запомнил. И вероятнее всего перед ним лежал тот самый мужчина - средних лет, дорого одетый, не слишком высокий. Один из псов, более крупный, беспокойно залаял, второй глухо ворча заглянул в лицо хозяина и лизнул его небритую щеку. Эрик уже сожалел, что впустил их в комнату, и на всякий случай взвел курок. Он ничего не имел против собак, но драться с ними врукопашную тоже не собирался. Барон не открывая глаз дернулся, пытаясь приподнять руку, но вытащить ее из-под спины не сумел.

– Ох… - пробормотал он, и это дельное замечание внушало надежду на скорое выздоровление. Эрик секунду-другую понаблюдал, как Неш извивается, подергиваясь всем телом, как будто не понимая, что его держит, и наконец вымолвил с холодным сарказмом.

– Если вы откроете глаза, сесть у вас выйдет гораздо лучше.

Барон выругался, и открыл один глаз – второй заплыл и отек так, что не приоткрывался даже до узкой щелки. Но даже одним глазом он вполне мог различить зловещую безликую фигуру, нависавшую над ним.

– Нашли-таки меня? – произнес он сиплым фальцетом, скрипевшим, как ключ в заржавевшем замке, и царапающим нервы. – Так кончайте. И передайте Штандеру, чтобы он катился к дьяволу.

– Если вы ответите на мои вопросы так, что ответы ваши меня удовлетворят, у вас будет возможность сообщить это ему лично и в угодное вам время, - сказал Эрик. – Ваша жалкая жизнь меня не интересует и ваши темные дела тоже, господин шпион.

Заплывшее веко дернулось, и на скривившемся от ненависти и страха лице проявился живой интерес.

– Вы не человек Штандера?

– Нет. Но это еще не делает меня… безобидным, - сухо пояснил Эрик.

Барон замолчал, переваривая новую информацию, и по-видимому, решая, как ему поступить. Страх победил, потому в голосе его, когда он наконец заговорил, проявились заискивающие нотки.

– Развяжите меня, тогда поговорим, - предложил он и хрипло закашлялся, страдая в неудобной позе. Эрик и не думал проникаться к нему сочувствием, не тот это был человек, который мог бы достучаться до его очерствевшей души и разыскать в ее потемках способность жалеть и сострадать. Связанный Неш это был единственный Неш, который его в данную минуту устраивал – удобно ему или не очень.

– Я развяжу вас, когда буду уходить, - пообещал он. – Если конечно, я не буду в очень плохом расположении духа. А это уж зависит от вас. - Барон снова выругался, на этот раз более витиевато, и попытался сесть, но без помощи рук это ему не удалось.

– Черт… - он охнул, слишком резко повернувшись, и попытался вырвать руку из узла, но тот был затянут на совесть. Разбитая голова снова начала кровоточить, и по его лбу поползла извиваясь алая дорожка. - Тогда принесите воды. И мокрое полотенце.

– Обойдетесь, - отрезал Эрик. Его угрожающий и презрительный взгляд мог бы внушить трепет, если б только барон мог видеть его лицо. Но его глаза скрыл капюшон, так что плененному приходилось полагаться лишь на звук голоса, который также предвещал месть и скорую расправу, а еще в нем была уверенность – уверенность, которой на самом деле Эрик не испытывал. - У меня не богоугодное заведение, чтобы заботиться о вашем комфорте. Обращайтесь за этим к вашим подопечным. Месье Дантс будет счастлив оказать вам медицинскую помощь.

– Вы слишком много знаете для не человека Штандера.

– И даже более, чем просто много. И более, чем меня это интересует. Делайте, что хотите, можете продать собор Нотр Дам зулусам, или сделать из Франции прусскую провинцию, или республику со всем присущим ей кровавым бардаком, мне безразлично. Но чем скорее вы перейдете от пустых разговоров к делу, тем больше вероятность, что вы не умрете от потери крови, - проговорил Эрик. Окривевший на один глаз барон бросил на него ненавидящий взгляд. Лоб его заливала нездоровая синева – последствия сильного удара.

– Так спрашивайте, - прохрипел он, пытаясь сморгнуть капли крови, затекавшие на веки. - Вы упражняетесь в красноречии больше, чем я.

– Меня интересуют двое. Шарлиз Оллис и Анна де Морано, если это ее настоящее имя.

– Если и не настоящее, то я ее знаю под тем же самым… Демоница, стерва… - выплюнул барон, едва заслышав знакомое имя. Казалось, против этой женщины он готов объединиться с самим чертом, не говоря уж о мрачном, как сама смерть, визитере. – Что, вас она тоже надула?

– Мне начхать на нее, - сухо произнес Эрик. – Она может жить или умирать, на ее усмотрение. Но она увела девушку, которая мне как сестра. Если хоть один волос упадет с ее головы, я отомщу каждому, кто хотя бы раз недобро посмотрел в ее сторону. И не буду разбираться, кто обидел ее, а кто стоял рядом и не помешал. Ясно?

Барон де Неш в задумчивости пожевал губу, его низкий лоб выдавал напряженную работу мысли.

– Если я скажу вам, что девушка действительно с Анной? – осторожно поинтересовался Неш, моргнув слезящимся глазом и болезненно поморщившись.

– Тогда я буду знать, что вы начали говорить правду. Эту женщину ведь наняли вы.

– Эта женщина такая же наемница, как я император. Она сама за себя, - уклончиво сказал барон. – Как видите, она меня провела. Стерва. Красивая стерва, но стерва.

– Где она?

– Ушла, - не скрывая досады откликнулся барон.

– И мадемуазель Оллис с ней?

– Естественно. Штандер щедро наградит ее, девчонка заставила его понервничать.

– Где ее теперь найти? – задал Эрик основной вопрос, ради которого пришел сюда.

– Кто может знать...

– Ложь! Как-то же вы поддерживали с ней связь.

– Записки в условленном месте, - коротко ответил Неш.

– Где это место? – быстро спросил Эрик, задохнувшись от вспыхнувшей надежды.

– Дом Инвалидов. Левый торец. Там вынимается один из камней. Можно оставить ей записку, она заберет. Если захочет. И когда захочет.

Надежда истаяла, оставив его наедине с суровой реальностью. Анна представлялась глупой только лишь ради собственного развлечения. На самом деле она таковой не была. Настала очередь Эрика умолкнуть, напряженно раздумывая. Где-то должна быть тропка, по которой можно подобраться к этой женщине, но она поросла папоротником и чертополохом, и заросли скрыли ее от чужих глаз, так что казалось – не было способа разыскать ее среди спутанных дебрей. И она была здесь. Совсем недавно. Они только немного разминулись, вот и все.

– Анна Морано приходила к вам? Вчера?

– Как видите, - жалко ухмыльнулся барон, дернув запрокинутым подбородком.

– Как она вас нашла?

– Она знала адрес… Она мне была кое-что должна.

– И вы с ней не сошлись в цене? – спросил Эрик, догадываясь, что речь идет как раз о Шарлиз. Глупцы. Что они вообразили об этой девушке? Что она фигура, а не скромная пешка? Должно быть, так и есть… Опасные люди, встревоженные и поставленные в тупик, каким будет их следующий ход? На их месте он решил бы зудящую проблему раз и навсегда…

– Хм…Нечто в таком духе, - буркнул Неш, отводя глаза.

– Пишите ей, что вы передумали. Мне нужно ее видеть.

– Напишу, если вы меня развяжете...

– А что девушка? Она жива?

– Полагаю, да…

Жива. Конечно, жива. Эрик прикрыл веки, переводя дух с облегчением, чувствуя, что судьба предлагает ему временную передышку. Анну не нанимали убивать ее, но доставить... куда? Он не знал. Барон кажется тоже. Но еще не поздно, еще не все потеряно. Это главное. Снова забарабанили торопливо градины вопросов.

– Анна останется в Париже?

– Это знает только Анна.

– Где она обычно живет?

– Не знаю.

– Где она бывает?

– Где захочет.

– Меня не устраивают ваши ответы! – разъярился Эрик, резко вставая.

– Других у меня нет. Послушайте, - заговорил барон, остановив тревожный взгляд на оружии, рукоятку которого сжимала рука его гостя. Один из псов, должно быть, более сообразительный, вскочил и угрожающе заворчал на Эрика, как будто отлично разбираясь в людях и смертоносном оружии, которое они друг против друга применяли. Барон негромко отдал ему команду лежать смирно, понимая, что как бы собаки не были преданы ему, развязать они его не смогут и на помощь позвать тоже, так что оттого, что они загрызут гостя, большой пользы не случится. Кашлянув и прочистив саднящее горло, он продолжил: - Анна де Морано не обыкновенная женщина. Она принадлежит высшему обществу, и я не удивлюсь, если даже она титулованная особа. У нее в голове сдвиг – этакая дурь, видимо врожденная - на почве опасных игр. И у нее настоящий природный талант. Не думаю, что она очень сильно нуждается в деньгах, хотя ей платят тысячи и тысячи. Это у нее в крови. Никто не знает, кто она на самом деле, потому что она никому этого не позволит. Если ей нужно, она сама находит вас. Теперь вы развяжете меня?

Эрик задумался.

– Нет.

– Черт бы вас... Почему? – похрипел барон, снова безуспешно пытаясь освободиться от пут.

– Потому что так от вас больше проку.

Подхватив своего пленника за шиворот, он поставил его стоймя, но Неш норовил сползти на пол, не способный держать равновесие, и пришлось уронить его тело в кресло.

– А вот этот адрес вам о чем-то говорит? – Эрик достал оставленную Анной карточку и зачитал.

– Нет, - барон пожал плечами. – Бульвар Распай? Я не знаю, где это. Какая-то окраина.

Разочарованно вздохнув, хотя никакой надежды на карточку как на источник полезной информации все равно не было, Эрик помедлил, составляя план действий.

– Где у вас перо и бумага?

– Там…– Неш указал глазами на дверь в соседнюю комнату и проворчал: – Только как я буду писать письмо, если вы отказываетесь освободить мне руки?

– Я сам напишу. Если ваша Анна столь умна, она все равно почует неладное. Лучше уж будем играть, как она любит – положив карты на стол.

Барон хмуро наблюдал, как Эрик строка за строкой выводит записку, обдумывая каждую фразу. Наконец он отбросил перо, сложил письмо в карман и подошел к своему пленнику.

– Что еще вам от меня нужно? – мрачно спросил тот. – Я ответил на вопросы, не так ли?

– Я предупреждал, что ваши ответы должны мне понравиться.

Барон успел только попытаться взбрыкнуть, но Эрик уже ловко затянул шнурок, связав ему и ноги. Теперь тот отказался совершенно беспомощным. Ощупав его одежду под шипение сквозь зубы выплевываемой ругани, Эрик обнаружил в кармане его штанов увесистый кошель, который с чистой совестью присвоил.

– Вы не оставите меня здесь! – выкрикнул барон вслед Эрику, и в его голосе затрепетала паника. Тот с презрением оглянулся.

– Возможно, у вас и есть лошади, но вы не сможете усидеть в седле. Я найду извозчика, и вы поедете со мной к дому Инвалидов, покажете, где оставить записку.

– А потом? – подозрительно поинтересовался Неш

– Потом съездим посмотрим, что за адрес на визитной карточке.

– А потом!

– Потом будем караулить мадам Морано.

– Вы - вместе со мной? – на высокой, писклявой ноте вырвалось у Неша.

– Естественно. Откуда мне знать, что вы не лжете? Когда я получу назад девушку живой и здоровой, можете катиться на все четыре стороны.

– А если… Штандер найдет ее раньше вас?

– Тем хуже для вас, - с мстительной злостью заметил Эрик. – Его я тоже разыщу, даже если придется доставать из-под земли. Разыщу и убью, как собаку. Но вас – раньше. Для острастки. Чтобы он знал, что я не шучу. Чтобы вы знали, как поджигать дома скромных модисток и подсылать к ним убийц.