В офисе её снова встретили с любопытством стаи пираний, желая подробностей, но Смирнова вспомнила слова вампира о том, что ранний подъём считается опасной тайной, потому соврала, что всё было тип-топ. Даже Джоновна не заподозрила её во лжи, хотя Джамала раскусила старую подругу:

— У тебя были проблемы, — и это не вопрос, а утверждение. — Хочешь, я придумаю тебе правдоподобную причину, чтобы безопасно отказаться?

— Да не, не надо, — Света по-привычке красиво поправила складки хиджаба напарницы. — Там жутко, но не настолько.

— Ну как знаешь, — та взяла со скамейки раздевалки свою сумку. — Пойдём, а то на автобус опоздаем.

На выходе они столкнулись со Стейси, преувеличено рассматривающей шею Светы с притворной заботой, но просто от неё отмахнулись — пусть тарахтит, если делать нечего. В конце концов, стоит её ещё разок прилюдно спровоцировать, и Джоновна опять пошлёт Уилсон к мистеру Чавкающие Губки, который предлагает мерзкие чаевые, но всегда получает шанс их дать, ведь в «Синдереллу» приходят те, кому очень нужны деньги. Как Стейси, у которой маленький ребёнок и злобный бывший муж. Всем им нужны деньги.

Спустя час тряски в автобусе Света поднималась по лестнице. На втором этаже её опять поджидал беспородный монстр, но «мистер Смит» сожрал все пельмени, потому Бастеру пришлось довольствоваться похлопыванием между ушами, чего он не сразу, но принял и всё же пропустил на родной четвёртый этаж. Мама, ясен пень, из-за задержки уже готова была устроить панику, но Света обрубила это усталым: «Я в душ». Да, Елена Викторовна действительно готова задушить заботой, но иногда это как никогда кстати — после душа Свету ждал разогретый ужин... и очень любопытная мама, которой нужно сказать хоть что-то, иначе жёсткого допроса не избежать.

— На новом объекте познакомилась с сотрудником клиента. Очень вежливый парень.

— Ну ты тогда его не упусти. Сейчас все такие грубые... А вдруг ты ему понравилась?

— Мама! Он мелкий! Я выше него!

— Хорошего человека должно быть много! К тому же когда лежите в кровати, рост не главное.

— Мама!

— Не мамкай!

Опять в Елене Викторовне проснулась сваха. Это катастрофа. Хотя бы потому, что именно «сваха» чаще всего становится причиной, почему кавалеры сбегают от Светы после первого же знакомства с мамой. Нет, это не катастрофа. Это аксиома, незыблемая и неизбежно приводящая к краху. И одиночеству. Поэтому если Свете раз в полгода перепадает пьяный секс с ещё более пьяными мужиками, она об этом не говорит маме.

Почему-то Годрик чувствовал воодушевление. Сегодня он явно осязал страх мисс Смирнофф, но она не ушла, проклиная всех вампиров, а даже передумала уходить. Возможно, его мягкое поведение заставило певунью изменить своё первоначальное мнение, и это радует. Одно крохотное невинное развлечение в его долгой жизни, но почему настроение стало таким хорошим?

— Годрик, посмотри сюда, — Изабель пришла к нему в гостиную, держа двумя пальцами тряпку для уборки. — Это застряло в моём окне.

— О, это «туфелька», — шериф даже улыбнулся, предвкушая, как его лейтенант отреагирует на шутку. — Понимаешь, одна золушка решила сбежать, пока часы не пробили закат, и вот, обронила.

— Кхм... Значит, «Синдерелла» с нами больше не сотрудничает.

— Вовсе нет. Золушка потом вернулась через дверь и закончила свою работу. Думаю, в момент мнимого побега она была слишком удивлена, потому и забыла свою... туфельку. Мы нашли общий язык. И я надеюсь ещё не раз развлечь себя разговором.

Изабель как-то странно на него посмотрела, а потом едва заметно приподняла углы губ.

— Ты сегодня необычайно оживлен, Годрик. Это радует, — она уронила тряпку в урну для мусора у рабочего стола и с достоинством расположилась на диване. — Если она спросит, скажи, что я всем довольна, особенно ароматом лета. Интересно, как ей это удалось?

Годрик поднял в памяти момент, когда первым делом заглянул в комнату Изабель, привлечённый любопытством и запахом. Чистота, расстеленный почти на весь пол современный пластик и море свежескошенной зелени на нём — «золушка» принесла с собой живость лета.

— Трава, Изабель. Это была трава с газона.

— Хм... Было бы неплохо, если бы такая вещь повторялась почаще, — вампирша ещё раз глубоко вдохнула воздух. — Я сообщу садовнику свои соображения.

Светлое настроение продержалось до прибытия Стэна. Ему тоже понравились изменения, но он отреагировал на них в своём стиле, полном пренебрежения к смертным и предложения наложить на нового уборщика гламур.

— Я это уже сделал.

Годрик умолчал, что всего лишь зачаровал девушку на сильную головную боль, если вздумает открывать другим секреты, и поскорее перевёл тему.

— Стэн, неделю назад я поручил тебе расследовать подозрительные исчезновения людей на окраине города.

— А, это Бойд со своим гнездом развлекается, — ковбой махнул рукой. — Мелочи, шериф.

— Эти «мелочи» попали в сводки новостей и раздуваются нашими ненавистниками до масштабов якобы национальной катастрофы, — Годрик вплотную подошёл к Стэну, и хоть был ниже него, тот сжался. — Я знаю, ты дружен с Бойдом, потому именно тебе призывать его к порядку, иначе им займусь я, и это никому не понравится.

— Так точно, шериф, — ещё больше потупился вампир.

Уже через два часа Годрик почти со скукой наблюдал, как рядом с раскопанной могилой Стэн запирает в гробу опутанного серебряными цепями и стонущего от ожогов Бойда. Члены его гнезда стояли с опущенными головами, их подбородки были запачканы кровью, а Годрик лениво перебирал их клыки, собранные у него в ладони. Когда гроб начали закапывать, он перевернул ладонь над ямой и повернулся к преступникам.

— Я, как шериф, был в своём праве, когда лишил вас клыков — мне не нужны смутьяны на моей территории, у которой хватает проблем. И вы должны понять, что я был к вам необычайно мягок, иначе вы могли составить компанию Бойду. Вы могли бы питаться от людей, которые в восторге от того, что их кусают, могли сделать их своими постоянными донорами, но предпочли похищать и осушать тех, кто того не желает, хотели наслаждаться их страхом и болью. Ваш старейшина осуждён на месяц в серебре за то, что подстрекал вас, но если я услышу хотя бы шепоток, что вы взялись за старое, то теперь уже я, а не вы, стану наслаждаться страхом и болью. Вашими страданиями и ужасом, — он заглянул в глаза каждому, двое самых младших затряслись от страха. — Когда вас начнут расспрашивать о произошедшем, я ожидаю, что вы скажете правду и тем донесете до других мои слова — в девятой Зоне Техаса мне не нужны смутьяны.

После того, как яма была закопана, Стэн дружески похлопал по холмику земли — Бойд был его приятелем, насколько это возможно среди вампиров. Но его лейтенант не воспротивился наказанию и ничего не сказал — авторитет Годрика, не на пустом месте названного Смертью, слишком высок, чтобы ему возражал хоть кто-нибудь, ниже короля. Однако же шериф решил кинуть последнюю монету, если осиротевшее гнездо Бойда не полностью уяснило, что значит иметь шерифом Смерть.

— И последнее, — он обернулся через плечо. — За каждый ваш проступок старейшина пролежит в цепях лишнюю неделю, тем разделив с вами ответственность за проблемы. Думаю, он будет очень зол, а я почти слеп, если после его освобождения самые буйные из вас внезапно исчезнут.

Боль и страх родили Смерть из мальчишки-галла, пленённого римлянином. Они стали его мучителями, учителями, советниками, союзниками... а потом тюремщиками — каждый вампир знает о том, что смерть ходит по земле и на ключицах у неё узор из стрел. Каждый вампир знает, а Годрик при встрече видит в их глазах узнавание и ужас, стоит им заметить племенную татуировку. Каждый вампир знает... А певунья — нет. Для неё он просто вампир, один из тысяч, который поднимается до заката, чтобы сказать пару слов. Если дать ей больше, сможет ли она разглядеть за клыками настоящего Годрика? Это интересно хотя бы тем, что он забыл, какой есть на самом деле. Да, это будет интересно... Пусть увидит Годрика, а не Смерть.

Остаток ночи наказания был ничем не примечательным, как и следующая ночь, когда он приказал Криди собрать информацию по Смирнофф, однако на дневной отдых Годрик уходил с предвкушением — певунья должна была прийти.

От дневной смерти он восстал резко, как обычно — просто стал менее мёртвым и открыл глаза. Чуткий слух различил в доме сердцебиение... и песню без слов. Вернулась, пташка... Годрик непонятно чему улыбался, когда первым делом решил проверить файл, присланный Криди на телефон.

Ничего криминального, есть даже некая чистота в законопослушном образе жизни и регулярном посещении донорских пунктов, да и семья у неё интеллигентная, а раньше была вполне обеспеченная. Видимо, достаток исчез вместе со смертью главы семьи, но миссис и мисс Смирнофф решили не идти по скользкому пути и стали зарабатывать на жизнь честно, пусть это и означает, что им пришлось заниматься работой обслуги. Для Годрика, который последние пару лет по долгу службы сталкивался больше с проститутками, наркоманами, убийцами и продажными адвокатами, эта семья смертных иммигрантов казалась эталоном благородной простоты и сдержанного достоинства обычного человека. Норма, в его мире жестокости и крови ставшая едва ли не святостью. Иронично...

Он оделся в свою обычную простую одежду из льна с хлопком и вышел из защищённой спальни, когда певунья завела пылесос и новую песню, и голос у неё был куда как веселее.

«Не надо меня утешать, это мне не поможет.

Любимая девушка очень жестоко обидела.

Стыдливое чувство меня беспрестанно тревожит

Она меня с голыми коками взяла и увидела.

Голые коки, голые коки,

Голые коки, голые коки».

Что такое «коки»? Это слово должно нести какой-то смысл, но Годрик не настолько хорошо знает русский язык, чтобы уловить скрытое. У него были дела в кабинете, которыми надо было заняться как можно скорее, но вместо этого Годрик пошёл к запертой двери с узкой полоской яркого света из-под нижней щели — певунья опять раскрыла окна нараспашку, запуская день в гнездо вампиров. Подловить её снова не выйдет, придётся надеяться, что она сама уберёт солнечный свет по его просьбе.

Годрик постучал, когда она выключила шумный пылесос.

— Мисс Смирнофф, закройте окна.

Он слышал, как она пришла и остановилась за преградой, как испуганно заколотилось её сердце, как она сглотнула, прежде чем заговорить.

— Кхем, с добрым утром. Вернее, вечером. Сегодня вы рано проснулись... — шум волос. Скорее всего поворошила затылок. — Я на всякий случай принесла вам завтрак, две бутылки первой положительной... но мистер Смит его выкинул. Сказал, что я могла подлить туда коллоидное серебро. Дурак... Так что, если голодны, придется подождать, пока не приедут ваши доноры.

— Мой запас «Настоящей крови» обновлён и ждёт в холодильнике. Можете проверить. И я уже говорил, что не буду причинять вам вреда, особенно это касается укусов, — он прислонился к двери плечом. Отличный момент, чтобы впервые показать ей Годрика, а не просто безликого вампира. — На самом деле моё обещание очень легко выполнить — я крайне редко пью из живого источника.

— Почему?

— Мне это... перестало приносить былое удовольствие. Питание — необходимость для меня, не более, и я удовлетворяю его другими способами.

— Подождите минуту.

Оконные замки клацали один за другим, Годрик не стал дожидаться, когда его пригласят — он и так дома. Певунья была прежней — могучая стать, длинная русая коса, скучная серая и мешковатая одежда, настороженный взгляд, которым она проводила его, когда он неторопливо прошёл в кухню за «Настоящей кровью». Он привычно взял из холодильника бутылку заменителя, скрутил металлическую крышку и поставил в микроволновку на полторы минуты. Как только печь загудела, он вернулся к девушке.

— Не составите мне компанию? В данное время суток для меня это редкость. Кроме того, нам надо поговорить о вашей работе.

— Нам запрещено обедать с клиентами.

— Но я настаиваю, — и попытался проявить гостеприимство. — Может, предложение выпить чашечку чая не касается запретов?

— Я сегодня протирала шкафчики на кухне — они пустые, — девушка закусила губу. — Думаю, меня устроит стакан воды.

Когда он в последний раз разделял трапезу с человеком, который не был его пищей? Пожалуй, никогда, если не считать того момента, когда примерно в конце девятого века ему пришлось притворяться смертным на пиру Карла Великого и делать вид, что ест зажаренного целиком вепря, хотя на самом деле сбрасывал мясо под стол, надеясь, что его съедят королевские псы. Зря надеялся — животные очень хорошо чуют вампира, потому только рычали на него из углов пиршественного зала и тем едва не выдали его королю. После этого пиры он больше не посещал, предпочитая балы, где незаметно избавиться от вина намного проще. Певунья, конечно, мало походила на грозного основателя династии Каролингов, и никогда не объединяла Европу огнём и мечом, но, с другой стороны, сходство было — внушительный рост, ясный взгляд и сродство к авантюрам и риску, раз она до сих пор здесь. Кроме того, Карл был известен своей любвеобильностью, кою прекратила только смерть... Горит ли тот же огонь в певунье?

Девушка шумно сделала глоток воды и сказала с намёком:

— Приятного аппетита, мистер Годрик.

Ну да, они сейчас сидят по разные стороны обеденного стола, но Годрик не приступил к трапезе, а только сидит с бутылкой «Настоящей крови» и смотрит в упор на девушку, захваченный мыслями о былом. Неудивительно, что она смутилась. Пришлось всё же приступить к пище, дабы между делом задать интересующие вопросы. Пожалуй, первый вопрос будет весьма вампирским:

— Согласно моей информации, вы были донором много раз.

— Шпионите? Кхем, простите... — она почти скрылась за стаканом. — Да, от меня брали чистую кровь и плазму, но в медицинских целях и иглами, а не клыками.

— Значит, ваша цель была более возвышена, — он отсалютовал своей бутылкой. — Это благородно, делиться кровью ради жизней других.

— Деньги, — буркнула она. — Тридцать баксов за плазму два раза в неделю лучше, чем ничего. За кровь чуть больше, но раз в два месяца.

— Если дело только в деньгах, то вы могли бы стать донором вампира и получили бы плату щедрее, — он поднял ладонь, заметив, как девушка свела брови. — Не предлагаю вам этого делать и тем более не имею в виду себя. Мне просто интересно. Так почему не донор вампира? Не желаете, чтобы ваша кровь стала просто пищей?

— Крови у меня и мама попьёт, если чем-то недовольной будет... — проворчала она под нос и тут же решила пояснить, когда Годрик склонил голову к плечу. — Просто такое русское выражение, ничего она у меня не пьёт. Это то же самое, что «пилить», «мотать нервы», «вынуть душу» или «сожрать мозги», то есть доведение до состояния глухой ярости назойливыми вопросами и претензиями.

— Хм, красочный фразеологизм... Но что с донорством?

— Слово «нет». В донорском пункте я всегда могу решить, что хватит, и просто вытащить иглу. Отцепить от себя вампира будет проблематичнее, — она задумчиво оперлась подбородком о ладонь. — Хотя... Есть один способ...

— Какой?

— Секретный. Самый действенный папин совет...

— Так какой?

— Если я скажу, то он уже не будет секретным.

— Может мне начать... — Годрик не смог и не захотел сдержать веселье в голосе, когда немного перегнулся через стол: — ...начать «мотать нервы», чтобы узнать этот секрет?

— О-о-о, удачи. У меня уже давно иммунитет на нервотрепку, — певунья повторила его движение, словно зеркало. — Сколько бы вам не было лет, мою маму не переплюнуть, а её, кроме меня, мог выдерживать только папа, Царствие ему Небесное.

— Не из-за неё ли он...

Годрик понял, что задел очень опасную тему, когда певунья подскочила, едва не опрокинув стул, и с громким шлепком хлопнула ладонями по столешнице. Глаза у неё горели гневом и сейчас она поистине напоминала валькирию.

— Не смей!...те, — ярость чуть потухла, ведь она наверняка вспомнила, кому решилась угрожать. — Мне в душу лезьте, а отца и мать не трогайте. Мне... надо вернуться к работе. Приятного аппетита!

Она убегала от него, однако как-то странно — яростно мыла и тëрла, словно от самого малого пятна зависит её жизнь, но стоило просто оказаться рядом, тут же быстро заканчивала и находила себе работу в другой комнате. Так его дом будет блестеть уже к концу недели, вот только это не соотносилось с планами шерифа видеть певунью в своём гнезде ещё долгое время. В конечном итоге он решил прервать напряжённое молчание, открыв ей часть Годрика.

— Мой отец... — он заметил, что девушка остановилась. — Я не помню его. Он погиб задолго до моего обращения. Матушка тоже не пережила его надолго, но я успел запомнить, что у неё были длинные волнистые волосы, почти чёрные, которые она собирала в замысловатый узел, но всегда распускала их перед сном и долго причесывалась деревянным гребнем. У вампиров идеальная память, но человеческая очень слаба.

— Сочувствую, — сказала она без капли лжи. — Вам, наверное, было тяжело.

— Это случилось давно... Я должен попросить прощения за боль, которую заложил в тебя.

— Что? Какая боль?

— Сильная, но непродолжительная мигрень, — когда она оглянулась, Годрик скрестил руки на груди и прислонился плечом к стене. — Тебе должно было стать плохо, если бы попыталась раскрыть другим мой секрет о раннем восстании от дневной смерти. Прости, это было необходимо, и мне жаль, что тебе пришлось это испытать.

— Но я никому ничего не говорила, — вампир жестом попросил пояснить, и она дала ему это: — Во-первых, политика компании такая, что мы стараемся не судачить о клиентах. А во-вторых, мистер Годрик, вы сами попросили не болтать, потому что это может нанести вред.

— Просто Годрик. Называй меня так, без «мистер» — таково моё желание.

— Хорошо, Годрик. Кстати, любой наш разговор я всё равно буду хранить в тайне — мне проблемы не нужны. Ни от ваших, ни от моих.

— Это весьма осторожно и мудро. Тогда могу ли я узнать одну вашу тайну, ведь ранее рассказал о себе? — он дождался кивка. — Я не слишком хорошо знаю русский язык, потому обязан спросить. Что такое /коки/?

Девушка поперхнулась воздухом и зажала рот рукой. Годрику пришлось подойти ближе, чтобы она наконец ответила.

— Эм... Шарики, бубенчики, колокольчики... Не поняли, нет? Господи... — она покраснела и закрыла всё лицо рукой. — /Коки/ — это яйца. Мужские яйца.

— Значит, это была песня о том, что девушка увидела мошонку своего возлюбленного? — вампира не остановило, что певунья покраснела ещё больше, скорее подстегнуло. — Что же в этом такого? Женщине всё равно пришлось бы их увидеть — это естественно.

Видимо, он сказал что-то не то, раз девушка отвернулась, двумя руками задавливая в себе смех, при этом сотрясалась почти в конвульсиях.

— Я сказал нечто смешное?

— Вы угадали второй куплет, — и напела дрожащим голосом:

«Неслыханный вздор!» — говорят мне друзья и соседи:

«Для женщин подобное зрелище не безобразно!

Стыдятся подобных вещей лишь наивные дети.

А, в сущности, голые коки — это прекрасно!»

Годрик несколько раз моргнул, пока певунья не пояснила, что у этой группы, «Царь и скоморох», много подобных песен, и особенно ей нравятся их мрачные сказки. Про сапоги мертвеца, про проклятый старый дом, про куклу колдуна и невесту палача, про дурака и молнию и про смельчака с ветром, про чертей, про леших, про оборотней, про людоедов и вампиров.

— Мне особенно нравится «Зловещий кузен» — музыка и сюжет просто отпад! — она подняла на него взгляд и её улыбка угасла. — М-да. Не то место, чтобы расхваливать песни о вампирах.

— Героя песни закололи?

— Зачем сразу убивать? Зубы выбили, — дёрнула плечом. — Родственник всё же, пусть и вурдалак.

— Какая забавная точка зрения... Проявление загадочной русской души?

— Наверное. Мы сами не знаем.

День клонился к закату, «золушке» настало время уходить, но Годрика мучил последний вопрос. Мучал не тайной, а скорее застенчивой реакцией певуньи.

— Так что за секретный способ оторвать от себя вампира, переданный вам отцом?

— М-м-м... «Возьми и покрути».

— Что именно «покрути»?

Ответ прозвучал, когда девушка вышла на улицу и пропела в замочную скважину:

/Голые коки, голые коки,

Голые коки, голые коки./

— Их и надо покрутить. Папа говорил, любой мужик не сможет это проигнорировать.

— Хороший совет, — громко сказал Годрик. — До встречи, мисс Смирнофф.

— Можно просто Света, без «мисс».

Нет, этим вечером песню про /коки/ он не напевал, но настроение было приподнятым, даже ворчание Стэна не могло его обрушить.

— Шериф, вы покормились от уборщика, пока мы спали? Видок у вас сытый и довольный.

— Можно и так сказать.

Незачем Стэну знать, что это была скорее духовная пища.

Вурдалак не соврал — боль действительно случилась. Резкая, сильная, но короткая, всего на минуту. Конечно, Света сделала это ради эксперимента, попытавшись рассказать о раннем подъёме Джамале, когда они убирали обычный объект, но мигрень была такая, что её подруга позвонила Джоновне и отпросила её на весь день. Хороший способ, чтобы прогулять работу, но уж слишком накладный — и больно, и деньги на смену выйдут меньше, чем обычно, так что Света решила подзаработать привычным способом. То есть посетив донорский пункт.

Там её встретили как родную, даже назвали по фамилии, не дожидаясь предъявления документов, отвели в зал, усадили на кресло и дали в руку резиновый мячик, чтобы вены сильнее проступили на сгибе локтя. Новенькая медсестра споро воткнула в неё иголку и заглянула в бумаги.

— Ого, мисс Смирнофф! Поздравляю с юбилейной двухсотой сдачей плазмы. Ваш призовой леденец будет дожидаться вас на стойке регистрации.

— И обычные тридцать долларов? Или больше, в честь юбилея?

— Нет, плата остаётся прежней, увы.

Пока пакет наполнялся, Света будто невзначай поинтересовалась, много ли крови покупают у них вампиры, и медсестра ответила, что нисколько, но... Судя по почти незаметному подмигиванию, этот донорский пункт всё же торгует кровью, просто политика компании такая, что это отрицают. Словом, обычное дело, ведь «золушки» тоже иногда перемывают кости клиентам, но по мелочам. Например, о том, что мистер Чавкающие Губки стал чаще заказывать уборку, Джоновна почти всегда посылает на объект сучку-Уилсон, а сама Стейси стала покупать вещи не в супермаркетах, а магазинах уровнем повыше, да и духи у неё теперь побогаче. По слухам, от Шанель. Тут бы всем начать злословить, что Стейси стала зарабатывать деньги, раздвигая ноги, но самый последний человек в «Синдерелле» знал, что у мистера Салливана всё давно отбито одним неудачным ударом копыта. Наверное, Стейси ему чем-то понравилась или он просто её пожалел. Но наверняка не бросил своего предложения заработать легкие чаевые — ловеласа в старом мерине не истребить.

В остальном дни стали рутиной — облачение в розовый комбинезон, с раннего утра уборка на постоянных объектах, потом обед со здоровой пищей, поездка на автобусе в тихий район вампира, переодевание в серый комбинезон и работа, пока не постучат в дверь и не попросят закрыть окна. Иногда он приходит без стука, если двери в жилое крыло бывают открытыми, указывая на место дополнительной уборки. Тогда Света на время откладывает свои щётки-тряпки и составляет компанию на кухне, пока вампир пьёт свою подогретую искусственную жижу. Девушка в это время угощается пакетированным чаем, который ей выдал «мистер Смит» как ещё один инструмент для «работы». Ну да, ну да... С другой стороны, если за двойной тариф ей надо сделать перерыв и немного поговорить с вампиром, вполне симпатичным, кстати, то почему бы и нет? Годрик, конечно, отговаривается враньём, что это ради улучшения знания русского языка, но Света видит, что ему просто скучно слоняться одному по пустому дому и ждать, пока остальные вампиры не проснутся. Зато теперь она с полным правом может взрывать чужие мозги пословицами и прочим фольклором. Особенно если тема про смерть и кровь.

— /Двум смертям не бывать, одной не миновать/, — на пути к кухне вампир шёл с ней вровень. — Для меня это не имеет смысла, потому что у нас как раз две смерти: обращение и та, что мы называем «настоящей». То есть полное прекращение существования. И это не считая более частой дневной смерти. Так в чем смысл?

— Живём только раз, но и умереть можем тоже только один раз, потому не нужно бояться неоднократно сыграть в ящик — самое худшее случится единожды и больше никогда не повторится.

— «Сыграть в ящик»?

— Оказаться в гробу. То же самое, что и «надеть деревянный макинтош». Раньше говорили про тулуп, но всё меняется.

— Да, за этим интересно наблюдать, как мир меняется... — вампир замолчал, включив чайник. — Меня давно интересует, одна вещь... Ты родилась в США, но очень много знаешь о русской культуре, у тебя даже слабый акцент есть. Почему так?

— Славянская община.

Чета Смирновых не просто эмигрировала из СССР — её отца, гениального инженера-разработчика ЭВМ, пригласили в США вместе с семьёй. Союз уже начал разваливаться, все поощрения за инновационный прорыв были выражены словом «молодец», крохотной премией в несколько рублей и похлопыванием по плечу. Это верхушка его института собирала дифирамбы и дополнительное финансирование, а Владиславу Михайловичу приходилось с молодой женой вкалывать на даче пожилых родителей, проводя выходные среди грядок, чтобы на выращенных овощах сэкономить деньги для более приятных вещей. Мама работала в том же институте, но на гораздо меньшей должности, так что лишних средств у молодой четы Смирновых не водилось. Будь дело только в деньгах, папа ни за что бы не покинул родную страну, но его изобретения не признавали, только подло присваивали себе. Поэтому, когда он похоронил родителей и с ним связались от лица «Texas Instruments», обещая не задавливать его талант и не замалчивать достижения, он согласился с условием, если мама переедет с ним и получит хотя бы маленькую должность в компании. Они согласились, ведь папа как раз работал с полупроводниками и микроконтроллерами, и не ошиблись в своём выборе — при его помощи они стали производить детали для сотовых телефонов, и теперь почти в каждом мобильнике или космической ракете есть частичка Владислава Смирнова, и он стоил компании каждого потраченного цента, отдавая работе всего себя. Буквально.

К тому времени, когда она добралась до этого момента в рассказе, её чашка и последняя бутылка «Настоящей крови» были уже пусты, так что девушка сделала ещё две чашки чая — одну себе, другую Годрику, чтобы не сидел за пустым столом, пусть даже не пьёт чай. Он этому, конечно, удивился, но принял как загадочный русский застольный ритуал.

— Мне было пять лет, когда это случилось. Ему стало плохо с сердцем, но у них какой-то важный запуск новой линии приближался, так что он работал, пока не упал. Его увезли на скорой, но он не поправился — умер в больнице через месяц, — Света посмотрела на своё отражение в чае, чтобы не видеть, как на неё смотрит вампир. — Мама была с ним до конца, не ходила на работу и её уволили, страховая встала на сторону больницы, когда после похорон пришли счета. Пришлось отдать всё, продать дом, а маме — искать любую работу, чтобы было на что жить после ежемесячных выплат. Мама работала сутками, у нас никого не было в Далласе, присматривать за мной было некому, но она попросила помощи у славянской общины и с тех пор я крутилась там. Всеобщая внучка русских, украинских и белорусских бабушек-нянюшек, которые скучают на пенсии и твёрдо уверены, что родную культуру нельзя забывать, особенно сказки, приметы, поговорки и песни. Они очень любили петь. Вот так я и получилась не совсем американкой, хотя родилась в Далласе.

— Мне жаль твоего отца. Он наверняка был хорошим человеком.

— Конечно, — Света скрыла печаль за наклеенной улыбкой. — Он смог укротить маму! За это медаль положена и вечный почёт!

— Я всё больше хочу с ней познакомиться.

Света чуть чаем не поперхнулась.

— Бессмертный, что ли?!

— Вообще-то, так и есть, — вампир приподнял угол губ в ироничной ухмылке, которая нравилась с каждым днём всё больше. — Я бессмертен, и потому желаю себе медаль.

— Я тебе её и так подарю. Если найду подходящий магазин, — она поднялась из-за стола, чтобы помыть чашку. — Если познакомишься с моей мамой, она тебя убьёт, а тебе нельзя умирать — я с твоей помощью собираюсь обрести бессмертие.

Вжух! Всего мгновение назад он спокойно сидел за столом, а уже прямо сейчас стоит перед ней, злой и оскорблённый, больно сжимает пальцы поверх её руки с чашкой.

— Значит, это всё было для того, чтобы я тебя обратил?! Вся благосклонность ради этого?

— Нет!

— Ложь!

Он сдавил пальцы так сильно, что чашка в руке разлетелась осколками, тут же воткнувшимися в ладонь. Света вскрикнула, кровь закапала на белый пол, как и слезы из глаз. Не от боли. Вернее, не только от неё, а больше из-за обиды и страха. Годрик исчез, девушка опустилась на колени, баюкая раненую руку. Она шмыгнула носом и вытерла слезы рукавом, прежде чем промыла ладонь под струёй воды и принялась вытаскивать мелкие осколки, что было сложным делом — от слëз всё расплывалось.

— Дурак... Кощей Бессмертный... Сдалась мне твоя вечность, которую ты сам ненавидишь...

Ещё «вжух», на неё упала тень и вампир сказал очень спокойным голосом:

— Повтори.

— Мне не нужна твоя вечность и никогда не будет нужна! Вот!

— Другое.

— Что ты себя ненавидишь? И скажу! — Света подняла зарёванное лицо. — Тебе не нравится то, что ты вампир, иначе ты хотя бы раз показал мне клыки, похвастался своей силой, а ты только каждую нашу встречу говоришь со мной о людях. Думаешь, если я наивная толстуха, то не догадалась, что ты хочешь быть человеком?! Давай! Грохни меня, чтобы об этом точно никто не узнал! Чтоб наверняка!

«На миру и смерть красна» — Света серьёзно была готова умереть прямо сейчас, но Годрик просто медленно ушёл. Либо из-за слëз ей показалось, либо он и правда был чем-то опечален. Ну и чëрт с ним, упырь неадекватный! Грязи из-за него в кухне теперь полно... Перемывать надо... С перекисью водорода...

Она кое-как замотала ладонь полотенцем, убрала кровь и решила, что хоть до заката полно времени, делать ей здесь больше нечего, но вампир опять не дал ей спокойно уйти. Да, сделал «вжух», как в первый раз — просто захлопнул дверь перед её носом и сказал, как будто они не прерывали разговор:

— Тогда о каком бессмертии ты говорила?

— Морис Метерлинк, пьеса «Синяя птица», — она отвернулась, скрывая красные глаза и распухший нос. — Мёртвые дедушка и бабушка оживали в загробном мире, когда их вспоминали. Я хотела, чтобы ты меня помнил, когда я умру от старости. Это моё бессмертие — жить в памяти людей.

— Но я не человек.

— Уже неважно. Вон, песню напишу или крутое здание спроектирую, и будет мне бессмертие. Забудь всё.

— Вампиры не забывают, — он прикоснулся к раненой руке. — У тебя повязка насквозь промокла. Давай помогу остановить кровь.

— Не надо мне ничего!

Непонятно, что на него нашло, но он попытался размотать отяжелевшее от крови полотенце. На Свету тоже непонятно что нашло, когда она оттолкнула его всем своим могучим весом и вылетела за дверь, захлопнув её за собой. Да, чтобы не обжечь дурацкого вампира солнцем.

— Света! — его крик глушили стены. — Светлана, вернись!

Она ничего не ответила, только быстрым шагом добралась до домика охраны, где так же быстро переоделась и вымелась прочь с территории, игнорируя все вопросы «мистера Смита» о руке и заплаканном лице. К чëрту душевность — поиграли и хватит. Деньги, надо думать о деньгах, которые позволят ей свалить из этого города в лучшую жизнь, где она сможет быть архитектором, а не просто уборщицей, между делом развлекающей вампира болтовнёй. Да, счастья на деньги не купишь, но они облегчат его обретение.

Она никак не могла видеть, что после её побега Годрик долго стоял у двери, словно впал в ступор. Просто для него самого стало сюрпризом осознание, что ему действительно перестало нравится быть вампиром, что он хотел бы стать более человечным. Только поэтому ей удалось оттолкнуть его и покинуть гнездо — Годрика замедлило озарение с нарастающим чувством вины. Ближе к закату он прошёл на кухню, но там всё уже было убрано. Кроме маленькой пропущенной капли крови под столом. Годрик собрал её пальцем и положил в рот, размазывая по языку.

— Низкий гемоглобин. Опять ходила в донорский пункт. Светлана... От слова «свет»... — он вспомнил давно мёртвый язык, который был ему родным. — «Belisama» — «светлейшая». Или «uinda» — «светлая»... — вспомнил, как она яростно выкрикнула свои догадки, не боясь умереть, как обозвала себя наивной толстухой, и почти выдохнул: — Валькирия.

Она упорная и не сворачивает со своего пути, как баран посреди узкой тропы. Она вернётся, ведь у неё есть цель — заработать денег, честно получив двойной тариф. Она вернётся... Через день...

Она вернулась. Через день. Но когда Годрик восстал от дневной смерти, её уже не было, только полы в гнезде сверкали чистотой, а воздух был напоен свежестью и слабым запахом крови. Ещё через день она снова вернулась, и снова он её не застал. И в следующий раз, и в следующий... Криди сказал, что «золушка» теперь приходит спустя час после рассвета, быстро делает свою работу, меняет грязную повязку на руке и так же быстро уходит задолго до полудня, игнорируя любой способ завязать разговор. Даже почти швырнула в охранника пакетом домашних замороженных полуфабрикатов, когда Криди вздумал два дня кряду шутить про пельмени.

Обиделась.

Ничего, такие люди вспыльчивые, но отходчивые — надо только подождать, однако время текло, лето повернуло к осени, а он больше не слышал песен. Хотя это логично, учитывая, что вместо благодарности она получила от него только боль, раны и недоверие. Возможно, как раз-таки песни её смягчат — Годрик заказал Криди купить самый хороший плеер и передать Смирнофф, чтобы она могла слушать свою музыку, когда работает, ведь её старый плеер запрещено вносить в главный дом, но опять ничего. Она его даже не распаковала. Сказала, что хочет чётко слышать любой шорох.

Очень сильно обиделась.

В один день Годрик просто не выдержал — с наступлением ночи взлетел в воздух, направляясь к офису клининговой компании «Синдерелла». Пусть условие гласило, что «золушка уходит с объекта до заката», никто не говорил, что он не имеет права выследить её после захода солнца. Зачем? Ответ на этот вопрос он и сам хотел бы узнать.

ПРИМЕЧАНИЯ:

Король и Шут - Голые коки.