ПРИМЕЧАНИЯ:
Название главы отсылает к "Гусарской балладе", где женщина переодевается в мужчину и ближе к концу оказывается разоблачена. Светлана не переодевалась в мужчину, но Годрик так упорно не видел в ней женщину, что попался в ловушку.
Мама бухтела и тарахтела уже третий день. Не со зла, а так, из любви к искусству. Тема у неё появилась новая — Годрик. Вернее, то, как Света себя с ним ведёт, то есть очень неуважительно. Хихикает, плечом толкает, по имени-отчеству не называет...
— ...а он ведь пожилой человек! — мама яростно поправила очки на носу. — К тому же он мужчина! А ты девушка!
Света резко опустила кружку на стол и почувствовала, что утро вот-вот будет испорчено.
— Он среди своих большая шишка, у него тех девок наверняка целый мешок, хоть вампирш, хоть людей. А тех, кто подлизывается, вообще без счёта, — разом допила свой чай. — Ма, ему просто скучно, а у нас тут каждый раз новый цирк с конями.
Елена Викторовна, проницательный воспитатель частного детского сада, куда ссылают самых сложных малышей, прищурила глаза.
— Он на тебя смотрит.
— Мама...
— А я говорю, что смотрит. Когда думает, что никто не видит, сразу на тебя зыркает и ноздрями дёргает. Он не пытался у тебя кровь пить? Стать донором не предлагал?
— Не предлагал, но разговор про кровь был.
— Так и знала!
— Ма, да он просто спросил, не против ли я буду, если он станет перекупать в пункте мои пакеты! Вот и всё.
— А-а-а... Какой Годрик Риаганович вежливый и воспитанный мужчина... — она придвинула себе тарелку с тостами и сразу стала выглядеть более мирно. — Смена сегодня на его объекте? Ну ты хоть укладку красивую сделай, а то ходишь вечно с этой косой.
— Мама!
— Не мамкай, — отвернулась к окну, за которым разгорался рассвет. — Пирожков напечь к вечеру, что ли?
Ну что за женщина! То сначала Годрик у неё гад-похабник, то «укладочку сделай, чтобы понравиться», то вообще вечером будет пытать её пирожками. Ну никакого постоянства! Света кипела всю дорогу в автобусе, когда бежала в офис, когда переодевалась в розовый комбинезон «золушек» и когда яростно упала на стул перед утренним разбором полётов. Её жир потихоньку начинал заменяться мышцами, трогать Свету теперь опасались, разве что Джамала наклонилась чуть ближе.
— Мама?
— Аллах вложил в твою умную голову двойную порцию мозгов! — Смирнова вскинула руки и почему-то тут же успокоилась. — Да, это была мама. Посоветовала мне ходить на работу с укладкой.
Стейси явно подслушивала, раз прыснула со смеху и сказала вроде как в никуда: «Укладка здесь не поможет — надо всю рожу менять». Света показала средний палец, удостоилась ответного жеста и на этом конфликт был благополучно исчерпан. Джамала только подняла свои чёрные очи к небу, тяжко вздохнула и опять повернулась к подруге.
— Твоя мама права — ты красивая, Света-ханум. Кожа у тебя чистая, глаза как озëра, а волосы словно ржаное поле, — мусульманка коснулась платка. — Будь у меня такие волосы, я бы жалела, что приходится носить хиджаб.
— Вот подстригусь налысо, и у всех станет меньше поводов для...
Она не успела договорить, как Джамала, сдержанная Джамала, незыблемая и беспристрастная, словно сфинкс, дала ей подзатыльник, для чего маленькой девушке пришлось встать со стула. Если бы Света стояла, то она бы не дотянулась, а тут вон как вышло. Смирнова от удивления только потёрла затылок, а подруга величаво опустилась обратно на своё место.
— Такую косу отрезать — преступление, — и добавила с кривой усмешкой: — Маме твоей всё расскажу.
— Предательница! — опять закипела Света, но ненадолго, всего на пару-тройку секунд. — Рискни, и она от тебя не отстанет, пока не накормит салом домашней засолки.
— Мне свинину есть Аллах не велит, — мусульманка посмотрела на неё, прикрыв один глаз. — Так и быть, живи.
— Туше, — закончила шуточные угрозы словом, подслушанным у Годрика.
Уборка на обычных объектах прошла без проблем, автобус в район гнезда шерифа тоже ехал быстро и мягко, даже «мистер Смит» был мил и не называл её «деткой», но сумку с образцами ароматизаторов всё же не дал пронести с собой — соблюдает протокол. А жаль, ведь она наделала несколько штук и принесла на пробу.
Уже в главном доме Света почувствовала, что её что-то ждёт. В частности, после того, как нашла на раковине в ванной тюбик зубной пасты, которой раньше там не было. Быстро пробежалась к жилому крылу — дверь открыта, причём не она одна. Да, спальня Годрика тоже нараспашку. И тут такое раздражение накатило, что Смирнова от греха подальше решила сначала вымыть весь дом, сбрасывая в уборку раздражение от «русской рулетки» одного очень безрассудного вампира. Ну не идиот ли?! Зубную пасту ей подсунул! Которую она на всякий случай переложила в карман комбинезона, а мало ли? Вдруг махание шваброй её не усмирит?
Гостиная, кухня, холл, коридоры... Чем больше она убирала, тем больше раздражение заменялось страхом. А вдруг кто действительно вломится в дом с кольями наперевес? Годрик даже защититься не сможет и погибнет ради хохмы с нарисованными усами. Ради шутки. Короче, она бросила швабру, быстро нарвала цветов и бегом побежала в комнату шерифа, где захлопнула за собой дверь, как переступила порог, но лучше не становилось, только хуже. А вдруг бы враги пришли, пока она выполняла пожелание «хочу просыпаться с цветами»? Сцена прям перед глазами встала: вот она входит с астрами и хризантемами, а на кровати от Годрика остался только кровавый силуэт с острой деревяшкой на месте сердца! Ужас!
Света едва не перемяла в руке цветы, спохватилась, поставила их в воду, опустилась по-турецки на пол около спящего вампира — сесть на кровать постеснялась — и уставилась на древнего галла. Красивый... Вроде на вид молодой совсем, даже моложе неё на пару лет, недорос до взрослого мужика, но складки у губ глубокие, как от скорби — до обращения успел настрадаться. Нос прямой, брови широкие, шея мощная, губы наверняка мягкие... Да, красивый, зараза. И глупый. И страх до сих пор не хочет уходить, а вот ей самой деваться некуда — дверь-то она за собой захлопнула. Надо ждать.
Он проснулся примерно через час. Нет, не подскочил и ничего не рявкнул, даже глаза не открыл, а задергал носом — принюхивается. Улыбнулся, провёл рукой по верхней губе и наконец открыл глаза.
— Belisama, ты не нашла зубную пасту?
— Нашла, — Света вытащила тюбик из кармана серого комбинезона и положила его на тумбочку. — Просто рука на тебя не поднялась, мистер Годрик Риаганович.
— Ты пообещала устроить мне День Дурака. Конечно, я рад цветам, но мы вроде договорились, что больше никакого отчества или «мистер», — он беззаботно ухмыльнулся. — У тебя проблемы с памятью?
— Ах, с памятью проблемы?!
Тут, что называется, рвануло. Чем больше она говорила, тем громче становился её голос и острее слова, когда выговаривала за глупость, за дурное галльское презрение к смерти, за чëртову «русскую рулетку». Под конец она уже орала, что было запрещено как минимум двумя пунктами устава «Синдереллы» и просто здравым смыслом, если ты человек и орëшь на вампира. Сам же Годрик стал выглядеть... обиженным? Даже злым, и губу приподнял, как готовый зарычать пёс. Из Светы будто выпустили воздух, спина сгорбилась, плечи опустились. Гневный вампир всё ещё лежал на огромной кровати, но его стиснутая в кулак рука была с краю — дотянуться легко.
Она схватила за руку и посмотрела серьёзно, как никогда.
— Пожалуйста, Годрик, не надо. Не делай так больше, потому что я очень боюсь за тебя, — она сжала пальцы на распрямившейся прохладной ладони и решила добавить шутки. — Если ты умрёшь, как я стану бессмертной в твоей памяти? Мне придётся рассказывать о тебе своим внукам, чтобы ты был бессмертным хотя бы так. А вдруг у меня случится Альцгеймер? Или внуки будут засранцами и не поверят, что я угрожала нарисовать усы настоящему галлу? На человеческую память в таком важном деле полагаться никак нельзя.
Он сжал руку в ответ.
— Больше не буду, — в его взгляд прокралось лукавство. — Вместо этого я дам тебе ключ от своих дверей.
— И я его потеряю. Или его украдут вместе с сумкой. Или ещё хуже — украдут, чтобы убить тебя. Не надо, Годрик. Я не хочу быть причиной твоей смерти. Ты не для того прожил много веков, чтобы умереть из-за уборщицы. Выпусти меня отсюда — мне нужно работать.
— Ты же обычно...
— Не смогла закончить. Волновалась.
Пока Света домывала полы и вытирала пыль, где не успела, Годрик ходил за ней следом, почти как в первые дни. На этот раз она на него не злилась — недавняя вспышка сожгла всякое недовольство, оставив за собой только лёгкое отупение и нервную усталость, как после любой истерики. Физической силы это не касалось, и когда понадобилось приподнять небольшой диван, Смирнова поступила как обычно, то есть сбоку дёрнула его вверх одной рукой. Годрик почему-то переполошился.
— Светлана! Не поднимай!.. — он остановился на полдороги, когда девушка опустила край мебели на подставленное колено. — ...тяжелое... Ты женщина, тебе нельзя так делать.
— Но делаю. И я не женщина, а самая сильная среди «золушек», — она нагнулась, засовывая швабру под наклонённый диван. — Я каждый раз так убираю, но ты просто не видел. Всё в порядке — эта штука лёгкая.
— Не надо так надрываться, — сказал веско, и судя по шагам, подошёл ближе. — В моём доме такого больше не будет.
— Ещё как будет, — буркнула Света, согнутая в три погибели. — Это моё кредо — я делаю работу, и делаю её хорошо. Потому меня и держат в «Синдерелле» на хорошем счету. Я старательная.
— Старайся меньше, — теперь он стоял вплотную, ведь ей были видны его ботинки. — Иначе я пожалуюсь мисс Шарп.
— Жалуйся, — и отложила швабру в сторону, ведь внизу было уже чисто. — Она мне премию выпишет за усердие.
— Светлана!.. Не опускай сама — я помогу.
— Не надо. Клиент не должен помогать уборке — этот пункт есть в уставе компании.
— А я вдруг оглох от старости, — древний вампир-мальчишка стоял так близко, что даже толкался с ней локтями. — Не слышу ничего. Вообще ничего. Отдай мебель.
Это можно было бы назвать «Великой битвой за диван», но произошла не битва, а только цирковое представление. Голова у Светы была сильно наклонена, Годрик сегодня надел рубашку на пуговицах, и уборщица, и вампир, сильно пихались, а итог один — позорный клинч. Если сказать просто, то волосы настолько запутались в пуговицах, что просто так не отцепишь. Диван был опущен обратно на пол совместными усилиями, когда войнушка вынужденно оказалась забыта.
— Ой-ой-ой, больно!
— Не дергайся, я пытаюсь аккуратно убрать пуговицы.
— Ай!
— Что за неприятность... — Света прижатой к его животу макушкой почувствовала, как вампир тяжко вздохнул. — Так, я сейчас просто выскользну из рубашки — она достаточно свободная. Тебе придётся придерживать мой воротник или ткань на плечах. Готова?
— Нет. Но деваться некуда, — она покраснела и от согнутой позы, и от мысли, что ей придётся облапать вампира. Древнего вампира. И тем более шерифа. — Положи мои руки, куда надо, а то я не вижу.
Как-то он не торопился... У него четырёхзначный возраст, баб было немеряно, а как расположить на себе женские руки совсем не знает — то слишком высоко, то слишком низко, то отпусти рубашку, то держи крепче... Света честно не хотела с ним обжиматься, но так вышло, что она ненамеренно (и не по своей воле!) общупала его прохладный торс. Весьма подтянутый и крепкий, надо признать, с приятным умеренным рельефом — всё, как она обожает. Ну да, любимый типаж у неё такой. Стройные парни среднего роста. И ей такие нравились ещё до Годрика, так что она тут ни при чëм! Короче, когда вампир выпутался из рубашки, у Светы было красное лицо и учащенный пульс не только от неудобной позы или стыда, а по другим причинам тоже.
Рубашка, так и висящая на пуговицах в её волосах, сработала отличной ширмой для виноватой рожи, но когда Годрик сказал, что сходит за другой одеждой, Света не удержалась — отвела ширму в сторону. Какая задница... А спина... А плечи... А на плечах и спине татушки... По браслету на бицепсах, на позвоночнике змея, а на плече...
Красное бугристое клеймо. Выжженное раскалённым металлом.
Раны у вампиров заживают без шрамов — он получил его, когда был человеком. Когда жил в Галлии, которую покорял Рим, и не было у них ни Астерикса, ни Обеликса, ни мудрого друида-зельевара, чтобы раздать всем волшебный напиток и одним щелбаном раскидать легионеров. Годрик был рабом когда-то. Бесправным галльским рабом в Римской империи — самый ужасный вид вынужденного иммигранта.
После отрезвляющего открытия пуговицы выпутались, как миленькие. Правда, голова после них напоминала воронье гнездо, причём очень небрежное — вытянутые пряди торчали во все стороны и такие никак не пригладить даже водой. Света посмотрела на своё отражение ещё раз, и тяжко вздохнула, сдёргивая с кончика косы резинку.
Волосы у неё длинные, густые, блестящие и слегка вьются, от чего спутываются очень быстро, потому она и заплетает их в косу. Мама говорит, что её коса — настоящее богатство, «приданное» для замужества, ведь девка без длинной косы вроде как и не девка, а так, смех один. Сейчас от этого богатства никакой пользы, одни только проблемы, ведь вся эта копна заканчивается где-то под поясницей, то есть на уровне задницы, и расчёска осталась со всеми вещами в сумке, в домике охраны. Света как раз сидела на полу и пыталась разобрать колтуны пальцами, когда Годрик вернулся, неторопливо застегивая пуговицы новой рубашки, начиная с низа. Почему-то он остановился в нескольких шагах, так и не одевшись до конца. Свету это (тоже почему-то) напрягло.
— Что? — она заметила его застывший взгляд. — Обещаю, я уберу после себя выпавшие волосы. Их просто удобнее собирать с пола, а не с ковра или мебели.
— Тебе все равно неудобно...
— Очень удобно.
— ...расчёсываться пальцами. Я принесу тебе гребень, — и словно нехотя развернулся.
Гребень — громкое название для простой деревянной расчёски. У Светы в сумке осталась массажная щётка с крепкими зубчиками, ведь ей причёсываться гораздо быстрее, чем гребешком, но за неимением лучшего не стоит ворчать.
— Годрик, с гребнем это займёт минут десять, не меньше.
— Отличный повод спеть песню, пока мы оба занимаемся делом, — вампир сел на несчастный диван с записной книжкой в руках и достал карандаш. — Если я могу попросить, то пусть это будет что-нибудь русское и старинное.
— Псевдостаринное сойдёт? Новодел под старину.
— Для меня любая песня моложе начала новой эры — новодел.
— Логично.
И только потом до неё дошло, что его примерный возраст в полторы тысячи лет только что подрос на пятьсот годков. Две тысячи! Да Смирнова по сравнению с ним не просто младенец, а яйцеклетка! Она выдохнула, принялась проводить гребешком по спутанным волосам и отвернулась, чтобы офигевший взгляд её не выдал. Годрик вроде ничего не заметил — как сидел на диване с записной книжкой, буквально в шаге от неё, так и сидит... Но две тысячи!
— Светлана, ты не хочешь сейчас петь? Я не заставляю.
— П-просто выбираю, — поёрзала на полу. — Если понравился «Воин вереска», то у них, той группы, ещё есть, про невесту полоза. В смысле, Великого Полоза — хозяина всего подземного золота Уральских гор. Это из сказок Бажова, которые про малахитовую шкатулку и Хозяйку Медной Горы, которая...
— Светлана, ты пытаешься превзойти Шахерезаду?
— Просто нервничаю.
— Почему же?
«Потому что тебе, етить-мадрить, две тысячи лет и ты на самую чуточку моложе динозавров»! — подумала она, но не сказала вслух, только повернулась к нему, чтобы по-быстрому найти отмазку. О, она была — Годрик сидел в полурасстёгнутой рубашке с бледной грудью напоказ, ещё и его другая татуировка теперь не просто выглядывала краешком из одежды, а гордо раскинулась на ключицах чернильным дикарским ожерельем из стрел. Да, отличная отмазка.
— Пуговичку... — неопределённо махнула гребешком. — Это самое...
— Расстегнуть? — он ухмыльнулся, как обычно делает при своих шуточках.
— Нет! — лицо резко покраснело. — Наоборот!
— Хорошо, — и застегнул пуговицу. Одну.
Смотреть на такого «гарного хлопця», как сказала бы тётя Оксана из славянской общины, и благословение, и грех, так что Света опять отвернулась и занавесила красное лицо расчёсанными волосами. Гребешок проскальзывал между волнистых прядей начиная с концов, постепенно подбираясь к корням, монотонная работа успокаивала, песня началась.
«Ай, то не пыль по лесной дороге стелется.
Ай, не ходи да беды не трогай, девица.
Колдовства не буди,
Отвернись, не гляди —
Змей со змеицей женятся.
Лиха не ведала, глаз от беды не прятала.
Быть тебе, девица, нашей — сама виноватая!
Над поляною хмарь —
Там змеиный ждет царь,
За него ты просватана.
Удержи меня,
На шелкову постель уложи меня.
Ты ласкай меня,
За водой одну не пускай меня…»
Только когда Света краем глаза заметила, что Годрик подался вперёд, до неё дошло, что выбор песни был довольно рискованным — вампир уже два тысячелетия таскает на себе огромную татуировку змея и денег у него как грязи, чем вполне может сойти за Великого Полоза. А тут ещё предложение ласкать и на кровать уложить...
«Зелье змеиное отыскать не сумею я,
Золото глаз на тебя поднять не посмею я.
Чешуею загар —
Мне в осеннюю даль
Уходить вслед за змеями.
Пылью под пологом голос мне полоза слышится…
Полные голода очи-золото в пол-лица…
Он зовет меня вниз:
«Родная, спустись,
Обниму в тридцать три кольца!»
Удержи меня,
На шелкову постель уложи меня.
Ты ласкай меня,
За водой одну не пускай меня…»
Его силуэт не двигался вообще. Она подождала пару минут, конечно, но вся копна была приведена в порядок и уже быстро заплеталась пальцами обратно в простую косу, когда она всё же решилась посмотреть. Зря.
«Полные голода очи-золото в пол-лица».
Глаза Годрика были серые, не золотые, и человеческого размера, но вот голода в них было предостаточно. Застывший взгляд, смотрящий в упор, не моргая. Он ведь сегодня не «завтракал»... Света протянула вампиру гребень — ноль других эмоций. Тогда положила гребешок ему на колено, словно бомбу с взведённым механизмом, и поднялась, быстро закрепляя конец косы резинкой.
— У меня там... в домике охраны... в сумке образцы ароматизаторов. Мистер Смит не позволил взять... Может, ему смс-ку, а я сгоняю?
— Да, — моргнул, наконец. — Иди.
Грешным делом появилась мысль свалить по-тихому, но Годрик наверняка тоже об этом подумал, раз взмыленный «мистер Смит» перехватил её на полдороге и сам вручил сумку. Его взгляд тоже был голодным, но более понятным способом.
— Смирнофф, твоя мама там не собирается ещё пельмени делать? Я бы купил.
— Не, только пирожки, — она заглянула в сумку и вздохнула. Всё на месте. — Опять будет пытаться сорвать мою диету.
— Могу помочь. Адрес знаю.
— Окей. Завтра.
Когда Света вернулась с «домашними заготовками», Годрик вроде как вёл себя спокойно. Конечно! В мусорном ведре под раковиной она заметила целых две пустых бутылки «Настоящей крови», хотя обычно он пьёт одну. Ничто больше не выдавало, что сегодня у вампира-шерифа разыгрался аппетит. Наверное, от нервов.
«Домашние заготовки» определённо произвели на вампира впечатление — Света расстаралась не использовать никакой «химии». Тут были обычные саше из сухих аптечных трав в холщовых мешочках, отлитый в брусочки натуральный воск со специями и эфирными маслами, и опытный образец — крупная морская соль, перемешанная с измельчённой свежей мятой, которая очень удачно росла рядом с домом и пока не погибла от осенних утренних заморозков. Отличное решение для дождливого времени года, когда мята освежит воздух, а соль вытянет из него лишнюю влагу. Годрик вцепился в банку с солью, как в кусок золота, подгоняя ветерок к носу взмахами ладони, а потом вдруг повернулся к наполовину опустевшей сумке.
— Там у тебя яблоки, верно?
— О, забыла про них, — Света выловила из недр горсть багровых плодов, по размеру больше схожих с крупными вишнями. — В парке рядом с домом декоративная яблоня растёт, под снегом очень красиво выглядит — яблоки всю зиму висят. Красное на белом. Пахнут хорошо, а на вкус так себе.
— Яблоки и мята... И цветы... Что же, всё предложенное одобряю, — Годрик завинтил крышку на банке с солью и протянул руку за яблоками. — У меня в рабочем кабинете есть подходящая керамика — расположу их там.
Света с готовностью рассталась с заготовками, ведь тогда не придётся тащить их домой. Заодно решила пошутить:
— О! Если в кабинет по твою душу явится демон, ты всегда можешь швырнуть в него солью и тем дать себе время для побега, почти как в «Сверхъестественном».
— Это сказки, — отвлеченно сказал Годрик, перекатывая яблоки в ладони, как китайские шарики для медитации. — На них это не действует.
— ЧТО?! ДЕМОНЫ СУЩЕСТВУЮТ?!
Отличное завершение сумасшедшего дня.
Яблоки и мята. И цветы... Когда всё пошло не так?
Годрик уже давно думал, что эмоции им не владеют, что это он властвует над ними, но сегодня все его догматы стали трещать по швам, начиная с того момента, когда Светлана накричала на него сразу после восстания от дневной смерти. Как шериф, он сталкивался с гораздо большим гневом от других, и реагировал жёстко скорее по необходимости, просто чтобы поставить наглеца на место и избежать дальнейших проблем, а не из злости, но эта женщина своими претензиями пробудила в его душе ядовитые эмоции... а потом сама же их погасила, когда нежно взяла его за руку, умоляла не подвергать свою жизнь опасности и призналась, что очень боится за него. За вампира, который убил тысячи людей и может оборвать её жизнь меньше, чем за секунду. Конечно, потом она отшутилась, что её порыв корыстен и затеян ради личной вечности, но что это за бессмертие, где ей суждено истлеть от времени, а ему — ходить по земле и просто помнить её? Пожалуй, впервые с их знакомства у Годрика появилась мимолетная мысль, каким вампиром могла бы стать Светлана. Даже не мысль, а тень мысли, нечёткий образ, тут же разбитый её уверенностью, что она наверняка будет старухой с множеством внуков и старческими провалами памяти. Человек, который доволен своей слабой человечностью и искренне беспокоится за вампира... Спустя немного времени он увидел, что этот человек, эта девушка, не так уж и слаба, когда одной рукой приподняла мебель. Глупая! Даже вампир знает, что организм смертных женщин плохо реагирует на большие тяжести, но от его внезапного желания помочь получился только цирк. И возможность...
Он мог бы просто разорвать рубашку, но соблазн снова ощутить её прикосновения был так велик, что он придумал совершенно нелепую причину, чтобы Светлана за него держалась. Да-да, конечно, он не сможет вылезти из рубашки, если она не придержит его за одежду. Он располагал её руки на своих плечах, на шее, на груди, наслаждаясь теплом ладоней и жадностью пальцев, когда она стискивала ткань, гулким эхом пульса и смущённым румянцем, который расцветает на её щеках столь легко, что удержаться невозможно — хочется смущать её снова и снова... пока она не разучится краснеть, даже будучи полностью голой перед ним... Вспышка образа, мимолетная тяжесть в паху и понимание, что опасную возню надо заканчивать. Можно сказать, что Годрик сбежал, когда в одно мгновение выскользнул из рубашки и не стал ждать, пока Светлана освободит пуговицы из своих волос, а ушёл за новой одеждой, подальше от девушки.
Его шкаф был в спальне. Он достал оттуда новую рубашку, набросил её на плечи, развернулся... и при взгляде на кровать его мысли опять пошли не туда, а воображение добавило красок.
Светлана не просто пришла принести цветы, пока он спит, а с ногами забирается на его кровать, распускает волосы, долго расчёсывает их гребнем, поёт, быстро снимает серый комбинезон и стыдливо ныряет под одеяло. К нему, на его ложе. Обнимает, согревает своим теплом мёртвое холодное тело и ждёт, когда он откроет глаза, чтобы пожелать ему доброго вечера.
Пах снова потяжелел, вампир взял из шкафа другую рубашку, подлиннее, чтобы закрывала бугор в брюках, и развернулся на выход.
Он не сразу вспомнил, что пуговицы надо бы застегнуть, закончил работу наполовину, как вошёл в комнату... А там девушка, сидит на полу, с расплетённой косой, вся укрытая волосами и пропускает тяжёлые русые пряди между пальцами, почти как в его сне наяву. Надо ли говорить, что он и обрадовался, и пожалел, когда принёс ей гребень? И особенно когда попросил её спеть — тут к противоречивым чувствам добавилось ещё одно.
Годрик смотрел, как зубцы деревянного гребня размеренными взмахами скользят по мягким волнам, начиная с почти лежащих на полу кончиков и постепенно подбираясь к корням, но память воскрешала другую картину. Другую, но очень похожую — волосы были не русые, а почти чёрные, как у его матушки. Нет, женщины занимались при нём волосами, но они либо были насторожены, либо пытались соблазнить взглядом, но только матушка и Светлана смотрели в никуда и думали о своём, позволяя Годрику наслаждаться покоем и тихой песней, не требуя от него ничего. Они даже одинаково закрывают глаза и поднимают лицо вверх, когда гребень цепляет узлы. Надо ли удивляться, что он наклонился ближе?
Лёгкий вдох. Ноздри пощекотал запах, которого он желал и не ожидал — женское вожделение. Не оглушительный, не густой, а лёгкий, наверняка подстегнутый их возней с рубашкой, когда вампир буквально вынудил девушку неловко прикасаться к себе, но запах был. Манил, подстегивал воображение и распалял чресла новыми образами, почëрпнутыми из песни.
Светлана обычно возвышается над ним, теперь почти сидит у ног, преступно облаченная в робу для уборки. Хочется схватиться за язычок молнии и потянуть его вниз, спустить серую бесформенную одежду с плеч, снять, как кокон с бабочки или старую кожу со змеи, уложить на «шелкову постель» и ласкать. Чтобы она не возвышалась над ним, чтобы самому быть над ней. На ней. Чтобы вырывать стоны жадными губами и закидывать её мягкую тёплую ногу себе на поясницу. Чтобы познать её живой жар, чтобы довести до пика и чтобы когда она с криком запрокинет голову, впиться клыками в шею и пить горячую кровь, а потом зализать раны и распалить снова... Как же чешутся клыки в дёснах...
/Быть тебе, девица, нашей — сама виноватая/!
— У меня там... в домике охраны... в сумке образцы ароматизаторов, — румянец опять залил её лицо и шею краснотой от пристального взгляда. — Мистер Смит не позволил взять... Может, ему смс-ку, а я сгоняю?
— Да, — пришлось моргнуть, чтобы прогнать видения наяву. Нет, простого моргания мало. — Иди.
Сообщение Криди было отправлено прежде, чем девушка добралась до двери, а Годрик мгновенно оказался на кухне, где засунул в микроволновку сразу две бутылки «Настоящей крови» — от жажды горло казалось сухим, словно пустыня. И брюки жмут. Распалила запахом и песнями! Но, если признать честно, он сам в этом виноват и рушить то, что есть, не собирается. Любому вампиру найти любовницу легко, а вот друга — намного сложнее. Случайное возбуждение под влиянием момента того не стоит. Нет, не стоит, абсолютно, потому когда она вернулась, Годрик вёл себя как обычно — в меру вежливо, дружелюбно и с долей иронии...
...пока она не поднесла ему мяту и яблоки, отражение её запаха, когда она была рядом с ним и искала адрес мсье Брюно, сидя настолько близко, что их плечи соприкасались. Годрик так ушёл в свои мысли, что нечаянно открыл ей секрет существования демонов. Конечно же, оставлять этого просто так было нельзя.
— Ты ведь понимаешь, что эта тайна слишком велика, чтобы оставлять её раскрытие без внимания? — вампир опустил ароматизаторы на журнальный столик и с сожалением переплёл пальцы. — Чистокровные демоны почти не появляются в этом мире, предпочитают жить в своём измерении, но их полукровные потомки тоже не потерпят, если их существование станет известно человеку, тем более случайно, поэтому мне придётся...
— ...опять меня зачаровать, как в прошлый раз? — девушка подпёрла подбородок рукой. — Я согласна, если зачаруешь меня дважды.
— Прости? Мне показалось, что я не то услышал.
— Сделай так, чтобы я не могла съесть больше одного пирожка за раз, — она скорбно свела брови. — С тех пор, как я решила качать мышцы, мама через день стала печь, чтобы сбить меня с пути истинного.
Годрик откинулся спиной на диван и несколько раз быстро моргнул.
— Светлана, ты понимаешь, что предлагаешь мне свободно искажать твой мозг?
— Вампиры могут стирать память. Откуда я знаю, вдруг ты через день мне воспоминания чистишь?
— Отвратительно! — он подскочил, гневно раздувая ноздри. — За кого ты меня принимаешь?! За монстра?!
— За шерифа вампиров, у которого тех тайн целый мешок, и каждая — почти мировой важности. К тому же мисс Шарп не просто так раскрутила тебя на медстраховку — в случае форс-мажора у меня будет шикарная психушка, — она с готовностью подалась вперёд, опираясь локтями о колени. — Давай быстрее — я ещё ароматизаторы не разложила.
Все осторожные мечты разбились о фатализм этой невыносимой женщины. «Кто старое помянет — тому глаз вон, а кто забудет — тому два». Она относилась к нему, как другу, но никогда не забывала, что он вампир, ночной ужас. Равным образом хотелось рычать или убеждать в невиновности, но вместо этого Годрик поймал взгляд, подавляя чужую волю своей, и когда тот остекленел, взял её лицо в ладони.
— Светлана, ты никому не сможешь сказать о том, что демоны существуют, — отупелый кивок от неё и соблазняющий шёпот дьявола для того, чтобы зайти дальше. — Скажи, кто я для тебя?
— Годрик, — она улыбнулась.
— Кто именно я для тебя? Друг? Желанный мужчина? Враг? Какой?
— Такой-сякой, — улыбка стала ещё шире. — Шальной. Чëрт знает какой.
Честный и абсолютно бесполезный ответ. Вампир с досадой приказал ей забыть последние два вопроса и разорвал зрительный контакт. Девушка моргнула.
— Эй, а про пирожки?
— Воспитывай в себе силу воли, иначе я зря называл тебя Belisama, — он резко поднялся. — Иди домой.
— Но закат ещё далеко...
— На сегодня твоя работа закончена. Уходи.
И только когда она действительно ушла, на Годрика снизошло озарение, что на самом деле она не хотела его покидать, даже если он «шальной и чëрт знает какой», а он её прогнал. Дурак...
ПРИМЕЧАНИЯ:
Мельница - Невеста Полоза